Владимир Познер - Одноэтажная Америка
Пока мы беседовали, заиграла музыка, прихожане запели и захлопали в ладоши, аккомпанируя хору, пианино и барабану. Ритм музыки был очень красив, в чудесных традициях церковного пения чернокожих, здесь совсем не нужны были усилители звука, хотя они и были включены. Позже, когда я прошел назад в большой холл, я вынужден был прикрыть уши ладонями.
Прихожане пели два с половиной часа, но до того, как проповедь началась, я находился в холле. Здесь висела картина, изображающая чернокожего ангела на голубом фоне, рядом сидела небесной красоты женщина, с безупречным маникюром. Маленькая девочка лет шести сидела слева от нее, мальчик постарше — по правую руку. Девочка что-то говорила, а мальчик, ангел и женщина внимали ей, и большие крылья ангела обнимали детей.
Шесть или семь женщин прошли мимо, пока я здесь сидел, и каждая улыбнулась мне. Проходящие мужчины кивали без улыбки. Я прошел в мужскую комнату вымыть руки, там стоял мальчик. Ему было около одиннадцати, красивое, ясноглазое лицо и очень короткие волосы. Он стоял перед зеркалом прямо, словно проглотил шомпол, и изучал свое отражение в зеркале. Он был одет в черный жакет и брюки и сверкающие черные ботинки. Его белая рубашка была жестко накрахмалена, размер ворота — большой, но галстук завязан аккуратно.
«У тебя очень милый костюм».
«Я стараюсь хорошо выглядеть», — ответил он с достоинством и уверенностью. Мы вышли вместе, и я проследил за ним глазами, он занял свое место в хоре.
Наконец, заговорил пастор. Он снял свой черный жакет, и белая рубашка визуально даже увеличила его размеры. Пастор читал с пюпитра, очень эмоционально, ритмично и отрепетированно. Вся паства вторила ему: «Да это так!», «Это правильно!», «Аминь, брат!», «Славим Господа нашего!»
Я думал, что долгое, долгое время в моей стране только церковь была убежищем, единственным местом, где черные американцы могли чувствовать себя под защитой, собираться вместе, находить прибежище, находить надежду в доме их Господа.
Богатство не столь важно, говорил пастор, и его золото бряцало на руках. «Все равно вы попадете в рай или ад. Вы не должны быть верующими, лишь страшась ада, но из любви к Иисусу». Он сказал, что Иисус говорил с ним прямо перед проповедью: «Да, твои мольбы услышаны».
«Аминь! — отвечали ему люди. — Аминь!!!».
* * *Спустя час мы парковались перед домом пастора, чистые дорожки извивались между безупречными домиками. Пастор пригласил на наше интервью всю свою большую семью и некоторых прихожан, но сначала нам предложили прекрасный ужин. На длинном «шведском столе» были курица, свинина, мясные ребрышки, зеленые бобы, картофельный салат, легкие напитки и десерты. В нашей команде все были белые, и это только придавало остроты нашему разговору.
После ужина все собрались в большой гостиной. Пастор расположился на диване, держа на руках свою двухлетнюю внучку. Она все еще была одета в белое платьице, перевязанное поясом, с цветами на талии, и оно оттеняло ее шоколадную кожу и темные глазки. В ее ушах поблескивали крошечные сережки. Мы с Владимиром присели напротив пастора, все остальные мужчины стояли вокруг, уступив места в креслах дамам.
Пока Владимир рассказывал о нашем проекте, люди слушали, не слишком вдаваясь в подробности. Он шутил, и женщины улыбались, но не мужчины. Он начал интервью с вопроса о «белом бегстве», то есть о том, что, если афроамериканцы переезжали в район, белые уезжали из него. Случалось ли такое здесь?
После небольшой паузы заговорила одна из женщин. Она выглядела примерно лет на тридцать, у нее было овальное лицо с большими глазами, очки и длинные волосы, говорила она ровно и твердо.
«У нас смешанный район, здесь примерно сорок процентов чернокожих и шестьдесят процентов белых жителей». Недавно одна белая семья переехала, и семья чернокожих въехала в их дом. Она сказала, что вообще-то белые волнуются потому, что если чернокожие поселяются в районе, то стоимость недвижимости там может уменьшиться.
«Мы хотим абсолютно того же, что и все остальные, — говорила она. — Хороший район, отличный дом, хорошие школы».
Владимир поинтересовался, предпочитает ли она смешанный район, или это не имеет значения.
«Я предпочитаю смешанный район, здесь дети могут учиться и узнавать другие культуры».
Остальные слушали и кивали.
Я спросил, поддерживают ли взрослые расовые различия.
Другая женщина ответила: «Нет, я так не думаю».
Затем она добавила: «Я думаю, люди сами распоряжаются своей добротой. В отношении белых, так или иначе, присутствует некоторая холодность. Я не знаю почему. Одни наши белые соседи не такие дружелюбные, как две другие чернокожие семьи по обеим сторонам от нас».
Все согласно закивали.
Сначала заговорил красивый молодой мужчина. Ему двадцать два года, его жене двадцать один, у них собственный дом в другом районе. «У нас белые соседи, и все мы прекрасно ладили. Мы всегда общаемся при встрече. С одной пожилой женщиной — соседкой мы особенно дружим. Но другие пожилые чернокожие не особенно разговаривают с нами». Он полагает, что некая напряженность присутствовала из-за того, что они с женой были собственниками дома, тогда как другие чернокожие — нет.
Женщина, которая первой стала отвечать на вопросы, пыталась пошутить: «Материальный статус — это основная проблема. Некоторые люди не будут дружить с теми, кто живет в трейлерах. У всех есть свои пунктики». Все засмеялись.
У пастора был уставший вид, голос немного охрип после службы: «Вероятно, все люди чувствуют себя более комфортно с теми, кто похож на них самих. Я не считаю, что это расизм».
Познер сказал: «О'кей, пока они не выяснят, кто живет лучше…»
«Да, правильно! Да, да», — в гостиной с этим все согласились.
На вопрос, обсуждаются ли расовые разногласия в школах, ответила девочка-тинейджер: «Нет, у нас не поднимаются такие вопросы. Учительница сказала, что «это может задеть чьи-нибудь чувства, поэтому мы не будем говорить об этом в классе».»
Восемнадцатилетний парнишка с грустными, умными глазами продолжил: «Учителя больше всех нервничают по этому поводу и никогда не будут поднимать эту тему».
Познер спросил:
— Хорошо, но вы же изучаете историю Соединенных Штатов, Гражданской войны, рабства, вы знаете о Линкольне?
— Конечно, — согласились все.
Мальчик лет шестнадцати, с маленькой бородкой, сказал: «Нас больше интересует будущее».
Настала очередь пастора: «Для чего постоянно помнить о неприятностях? Зачем концентрироваться на том, что уже случилось? Мы не можем изменить прошлое, мы можем лишь учиться на своих ошибках и жить дальше». Его внучка свернулась у него на руках, прислонившись щекой к его огромной груди. «Я обращаюсь к нашей Библии, и Господь говорит: «Не забывайте прошлое, но направляйте силы свои в будущее».»
