Джон Фаулз - Куколка
О: Дает свидетельства лишь одной стороны, в чем вина людей, но не Господа и Сына Божьего. Во второй главе Бытия сказано, что Еву создали из Адамова ребра, а в первой говорится: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». В главе девятнадцатой Евангелия от Матфея Господь наш Иисус Христос поминает не ребра, но Моисея, кто «по жестокосердию вашему, позволил вам разводиться с женами вашими; а сначала было не так». Мужчина и женщина сотворены равными.
В: Ах ты скромница наша, заново рожденная! Ни на йоту не верю! Ты охвачена иным пороком, только и всего. Нынче твое наслажденье в том, чтоб охаять мудрость, заповеданную предками, излить свою злобу. Прежде мужчин ублажала, а теперь, кляча заезженная, желаешь с ними поквитаться, отбросив свое прошлое, точно немодный фасон! Вера твоя — всего-то личина, за коей спрятана бабская месть!
О: В ловушку не заманишь.
В: Какую еще ловушку?!
О: Хочешь выставить меня очумелой от мщенья мегерой, кто из боязни, что ее раскусят, глуха ко всем доводам разума.
В: Я тебя насквозь вижу!
О: Что ж, открою свой пагубный замысел. Вся несправедливость в мире по воле человека, а не Господа нашего Иисуса Христа. Я хочу изменить наш мир.
От подобного заявления у Аскью глаза лезут на лоб. Теперь уже он не найдется что сказать. Руки Ребекки покоятся на коленях, но вся она будто натянутая струна и не сводит глаз со следователя, точно узрела Антихриста собственной персоной. Во взгляде ее плещутся остатки покорности, но лицо застыло в решимости не отступать. Наконец Аскью размыкает уста, хотя скорее обращается к себе:
— Совсем уж завралась…
Никакого отклика. В подобные паузы Джон Тюдор привычно отрывает взгляд от записей. Ребекка пялится на следователя. Вот так весь допрос: стряпчий наседает, бабонька таращится и тянет с ответом. Терпение Аскью явно иссякает. Нынешний допрос он начал по-доброму, но притворная мягкость не сработала. Истинное происшествие подследственная сохраняет в тайне, ни суровостью, ни лаской ее не сломить. Не раз стряпчий вспоминал времена настоящих допросов с дыбой и тисками. Но английский Билль о правах положил им конец. Кроме случаев вопиющей измены, подобные методы применяются лишь в нечестивых и ущербных католических странах вроде Франции; при всех своих недостатках, Аскью все же англичанин, а не француз. Что, однако, не препятствует его раздражению, которое он еле сдерживает.
Ребекка довольно спокойно воспринимает нападки на свою веру; будь иначе, она бы удивилась и заподозрила неладное, ибо в те времена осмеяние и гоненье сектантов встречались сплошь и рядом. Дело не только в том, что ей не дают говорить о правомочности и смысле ее веры, пребывающей в нужде и лишеньях. Со следователем ее разделяют не только бесчисленные барьеры возраста, пола, сословия, образования, места рождения и прочего, но нечто глубинное: принадлежность к двум абсолютно разным человеческим натурам, у которых главенствуют разные полушария мозга. Само по себе это ни хорошо ни плохо. Те, у кого превалирует левая доля (правши), рациональны, способны к математике, организованны, красноречивы, аккуратны и обычны; во многом благодаря им общество держится на ровном киле. Те, у кого доминирует правая доля, менее желанны мудрому и трезвому богу эволюции, ну разве что в двух столь побочных областях, как искусство и религия, где ценятся мистицизм и алогичность. Такие, как Ребекка, слабы в рассуждении, сбивчивы в доводах, плохо чувствуют время (и политическую обстановку). Они живут, слоняясь по необъятным просторам «сейчас», воспринимая прошлое и будущее как настоящее, тогда как добропорядочные правши эти понятия четко разграничивают и контролируют. От путаников-левшей одни беспокойства и неурядицы. Вот что являли собой те два человека из 1736 года. Они пребывают на разных полюсах, хотя до подобного объяснения их физиологической несовместимости еще далеко. Левша-Ребекка по-своему доведена до крайности и тоже говорит, словно себе:
— Ты будто слепой… слепой…
— Не сметь так со мной! Не потерплю!
— Видали, не потерпит он!.. — срывается Ребекка. — В мареве ты!.. Во тьме!.. Вопросы твои дьявольские!.. Опутать вздумал? Ты сам весь запутался!.. Не видишь, как мир гибнет? Грех его не новый, спокон веку!.. Покрывало сие тысячу раз пользовано, до последней нитки грехом замарано! Ввек не отстираешь, не отмоешь! И новое не соткете вы, кто совращает невинных со дня их рожденья!.. Невдомек, что слепы вы?
Аскью вскакивает:
— Молчать! Я приказываю!
Ребекка уже ничего не слышит. Она тоже встает и, торопясь, глотая слова, продолжает:
— Так-то чтишь Господа?.. Творенье Его в ад обращаешь?.. Не смекаешь, что живущие во Христе — единственная надежда твоя? Отринь пути свои… вот… ступай дорогой Иисуса Христа, ныне забытой!.. Греховный мир твой глумится над ней… вот… издевается!.. Ты и подобные прокляты страшным проклятьем, что день ото дня чернее!.. Но сбудется… вот… путь Его восторжествует, и увидят грешники… вот… что спасутся верующие в Него! Ты ж и легион твой за слепоту свою и злодеянья свои преданы будете Антихристу!.. Истинно говорю: победа за нами, Христос вернется, ибо предсказано… свет Его высветит всякое дело и слово… вот… и мир окном распахнется навстречу сиянью Его, все зло станет видимым… вот… и отправишься ты в ад на муки вечные!..
— В тюрьме сгною! Засеку!
— Нет, карлик злобный, нет, не заманишь в сети свои!.. Истинно говорю: былого не воротишь, не удержишь, как ни старайся!.. Ныне, ныне грядет новый мир, где нет греха, нет раздора меж человеком и человеком, мужчиной и женщиной, родителем и дитем, хозяином и слугой!.. Где нет злой воли… где не умывают рук, не пожимают плечами… не слепы ко всему, что нарушает покой и удобство… Где судья, кто на месте бедняка сам бы украл, не осудит несчастного… где не правят алчность, тщеславие и глумливое бессердечье… где нет тех, кто разнаряжен и пирует, когда другие голодны, босы и голы… Там лев возлежит с агнцем, а всё вокруг свет и справедливость… Господи Боже мой!.. Нельзя быть столь слепу к собственной вечности… нельзя… нельзя…
Аскью бросает взгляд на секретаря, который, не поднимая головы, строчит по листку:
— Эй, сделай что-нибудь! Уйми!
Тюдор встает, но мешкает.
— Истинно говорю: вижу!.. Как не поймешь ты, я вижу — грядет…
Рука секретаря, потянувшаяся к Ребекке, замирает. Происходит нечто невероятное. На последнем слове взгляд Ребекки вдруг покидает лицо следователя и обращается к угловой дверке, ведущей в смежную комнату. Словно кто-то вошел и своим появлением прервал ее монолог. Впечатление настолько достоверно, что Аскью и секретарь тоже невольно смотрят в угол. Дверь закрыта. Никто не вошел. Оба согласованно взглядывают на застывшую Ребекку: не скажешь, что она изумлена, скорее, обрадована и благодарна тому, кто принудил ее замолчать. Былая решимость загадочно исчезла с ее лица. На губах ее расцветает удивительно робкая, но полная ожиданья улыбка малыша, нежданно-негаданно увидавшего того, кому он доверяет и кого любит.
