Музей суицида - Дорфман Ариэль

АРИЭЛЬ: Давайте уточним. Вы тогда это ясно видели, как и тогда, когда Альенде…

КИХОН: Ничего не было видно ясно, Ариэль. Дым, пар, пыль… У меня глаза горели от слезоточивого газа… но достаточно, чтобы… Многие твердят, что света было недостаточно, что я никак не мог увидеть, что произошло с Альенде с той точки, и, когда все было так нечетко, но я-то там был, а они – нет.

АРИЭЛЬ: Если не считать других свидетелей. Но вы о них не рассказывали ни военным, ни кому-то еще. И по-прежнему не упоминаете о них в своих интервью.

КИХОН: Не мне обнародовать эти сведения. Позднее мы обговорили некую версию, которая более или менее включала в себя то, что мы все видели и делали, но не пришли к общему мнению о том, когда об этом следует сказать. Они заговорят тогда, когда сочтут нужным. Уэрта мертв, его убили уже на следующий день в Пелдейю, Кирога и Хиронсито и так достаточно страдали. А Эрнан Руис, кардиолог – он оказался в Стокгольме, – Альенде тем утром говорит ему: «В какой потрясающей истории вы живете, доктор». А Руис переспрашивает по-английски: Story or history? – то есть в рассказе или в историческом моменте, а Альенде отвечает тоже по-английски: «History, доктор, – а потом добавляет уже на испанском: – Escríbela». То есть это надо будет записать. А Руис так этого и не сделал. Именно мне выпал жребий рассказать это, нашу историю, это сделал я. И не важно, какую цену мне пришлось заплатить. И на это ушли годы, но теперь все знают, что я говорил правду, что я скорбел рядом с ним.

АРИЭЛЬ: Двадцать минут. И за это время вы переместили оружие, fusil de asalto, так ведь?

КИХОН: Возможно. Я не отличу пистолет от револьвера, но что бы это ни было, я положил его рядом на стол, чтобы военные не смогли обвинить меня в убийстве президента, а спустя пару минут вернул его туда, где нашел, хоть и не уверен, что положил его точно так, как он лежал до того, как я до него дотронулся. Тогда он был горячий, как будто из него стреляли в бою. Я вернул его на прежнее место, потому что испугался, что меня обвинят в умышленном сокрытии улик. Я видел массу следственных действий: золотое правило – оставить место преступления нетронутым. Но вы, конечно, это знаете: вы ведь пишете детективный роман.

АРИЭЛЬ: Конечно.

КИХОН: Думаю, я поступил правильно, хотя, когда Паласиос вошел в зал… до него там появились двое военных, лейтенант и рядовой, я их имен не узнал, они ворвались в помещение, а я уточнил, что я Кихон, а не Хирон… когда Паласиос меня находит, то тут же говорит: «Ты убил Альенде», а я говорю: «Нет, президент покончил с собой», а он сказал, что я лгу, что его убил кто-то из кубинцев, потому что он собрался сдаться, или кто-то из его телохранителей, а я сказал: «Нет, сэр, со всем моим уважением, сэр, я врач и никогда не стал бы лгать в таком серьезном деле». И я рассказываю ему, что случилось – примерно так, как рассказывал вам, – а он приказывает мне оставаться на месте, не двигаться, он сейчас вернется. И он действительно возвращался несколько раз, и мне пришлось повторять этот рассказ ему, а потом, спустя час, – следователям из отдела убийств. Там двое распоряжались, но кто-то еще делал снимки, а какой-то специалист набрасывал планы и делал рисунки, а еще кто-то все замерял мерной лентой. Я просто наблюдал за ними, как они освобождают Альенде от личных вещей. Там были часы (Паласиос сказал, что запомнил их по своей единственной встрече с Альенде) и другие вещи: носовой платок, какие-то ключи… Было оскорбительно видеть, как с телом обращаются, как с… ну, на самом деле как с тем, чем оно и было, – с трупом, безжизненным. И я молился, чтобы больше на это не смотреть, а я в Бога не верю, но, может, меня и услышали, потому что, когда следователи собрались снять с Чичо одежду и оставить его нагим, пришел Паласиос и сказал: «Пора идти, доктор, пора присоединиться к остальным пленным на улице». Они находились там уже несколько часов – лежали ничком на тротуаре, положив руки на головы. Их били и оскорбляли, а какой-то капитан пообещал переехать их на танке. Я был от этого избавлен, но как только я оказался на улице, мне приказали лечь, но я спросил, не могу ли быть полезен. У них были раненые, даже у Паласиоса было касательное ранение руки. И пока я обрабатывал ему рану, я сказал, что здесь есть и другие врачи и они тоже могли бы помогать. У нас с Паласиосом установились почти теплые отношения… давайте скажем взаимное уважение… так что он ко мне прислушался: приказал врачам встать и начать заниматься ранеными с его стороны – плюс паре с нашей. Помню, что у одного из телохранителей был приступ, похоже, аппендицита, так что его отправили в больницу. Кажется, он выжил, притворившись больным, как и Пайита. И, перевязывая раны, я думал, что, может, смогу забрать свою машину в нескольких кварталах от дворца, спать этой ночью с Сильвией и детьми. Но у Паласиоса были на меня и Хирона другие планы. Освободили других врачей, за исключением ваших друзей, Энрике Париса и Хорхе Клейна.

АРИЭЛЬ: Они не заявили о себе как о врачах?

КИХОН: Нет, они не встали, когда Паласиос велел врачам назваться. Может, у них сработало чувство чести: они ведь были тут как советники Альенде, а не как медики, – а может, не осознавали, что их ждет. Я тоже не осознавал: не понял, что они еще тут, лежат ничком на тротуаре. Может, если бы я понял, то…

АРИЭЛЬ: Так что, вы больше их не видели, Энрике и Хорхе?

КИХОН: Никогда. Паласиос отправил нас с Хироном в Министерство обороны, но сначала мы увидели, как тело Альенде, накрытое боливийским пледом, выносят из дворца и увозят. Было примерно шесть вечера, может, больше.

В этот момент Анхелика извиняется и выключает диктофон. Ей надо узнать, как Хоакин. И она указывает на часы: надо найти отель до того, как совсем стемнеет. Так что не больше получаса? Я соглашаюсь: осталась всего пара вопросов. Я включаю диктофон сразу же после ее теплого прощания.

АРИЭЛЬ: Перед тем как мы оставим «Ла Монеду»… я хочу сказать, прежде чем вы уйдете от «Ла Монеды», вопрос об оружии. Его могли подменить каким-то другим?

КИХОН: Как я уже сказал, я не разбираюсь в моделях, калибрах – это для меня полная тайна. Что до подмены оружия… Паласиос и его солдаты подбирали оружие с пола и уносили, потом приносили какое-то другое: запасы, которые должны доказывать, что Альенде и его люди были террористами, но я не видел ничего, что бы… Ариэль, я почти все эти часы просидел, обхватив голову руками, отведя взгляд.

АРИЭЛЬ: Принято. А то первое оружие, которое вы перекладывали, – на нем была надпись?

КИХОН: Вы о словах, вырезанных Фиделем? Я и правда не помню…

АРИЭЛЬ: Постарайтесь. Это важно.

КИХОН: Я не припоминаю никаких слов на прикладе винтовки, но они могли там быть, а я их просто не заметил: она раскалилась от стрельбы, и, честно, обжечься из любопытства… Как будто мне это могло быть интересно, когда я сидел рядом с мертвым президентом, который был мне как отец. Меня увели из зала, так что кто знает, что было потом, не подменяли ли они оружие.

АРИЭЛЬ: Давайте вернемся к рассказу: вы попадаете в Министерство обороны.

КИХОН: Меня оставляют в подвале на несколько часов под охраной: я стою, заложив руки за голову. А потом меня и Хирона ведут наверх к бывшим министрам правительства Альенде: среди них Эдгардо Энрикес, который был министром образования. Он в унынии, наверное, тревожится о Мигеле и Эдгардито, ну, вы знаете, Эль Полло…

АРИЭЛЬ: Знаю.

КИХОН: И я впервые сталкиваюсь с тем, кто не верит моему рассказу. Он хорошо ко мне относится, старый Эдгардо, но говорит мне прямо, что я ошибаюсь, что я не видел то, что видел: он знает, что Чичо убили. Я не пытаюсь его убеждать – ни тогда, ни на Доусоне, где наши койки стоят рядом, и уж тем более не потом, когда он теряет обоих парней.

АРИЭЛЬ: У меня два парня, Пачи, и я…

КИХОН: Лучше не думать, что с ними что-то может случиться.

АРИЭЛЬ: Нам повезло.

КИХОН: Повезло нам обоим, что мы можем растить наших мальчиков. Осознал свое везение, только когда в ту же ночь министров, Хирона и меня перевели в огромный зал в здании и нас встретил Луц, глава военной разведки: любезно, благородно, по-джентльменски. Контраст с тем, что творилось вокруг нас: десятки пленных избивали, заставляя признаваться. Казалось, Луцу неловко, но он просто завел нас в кабинет, где меня допросили двое офицеров. В итоге я оказался в военном училище с большинством министров Альенде и бывших министров, провел там еще два дня. Плохого обращения не было, но с такой неуверенностью в будущем…