Екатерина Завершнева - Сомнамбула
смотри
любовь сон тело
три слова три ключа
возьмись за любой
и поверни
лицом к себе
возьми за плечи встряхни
бей по щекам кричи
как будто у тебя есть на это право
потому что скорая все равно не приедет
у нее на небе много дел
вызовы по несуществующим адресам
где ты говоришь твой дом
крепче этого сна нет ничего
крепче этой просроченной любви
чтобы держала как соль как наст
там где мы живем
никто не услышит
возьми на руки плачь
ее тело легче чем я думал
как ты теперь будешь
приводить ее в чувство
рвать форточку крича чтобы те
на небесной скорой отключили сирену
отойдите я сам
ничего, она скоро откроет глаза
встанет с постели и пойдет на кухню
сядет за стол еще ничего не подозревая
на нем две чашки пепельница
банка растворимого кофе
следы кораблекрушения
на безлюдном берегу
восемь минутСнаружи оказалось не так уж плохо.
Совершенно не хочется спать, а тебе?
Купили крепленого вина, другого не было, шатались по улицам, по окраинам, лежали в траве, сверху сыпались звезды, прожигая до самой земли, в траве светились маленькие существа, похожие на тех, что в небе.
Заходили в незнакомые подъезды. Все лестницы разные, ни одна не повторяется. На крышах — голуби, коты, пивные бутылки, окурки — все, о чем ты мечтала. Смейся, смейся. Вот так бы в шестнадцать лет. И чтобы никто не интересовался, где ты провел ночь. И чтобы я ее провел, а не проспал.
Мир был круглым, отражался в себе, смотрел фасетками звезд, глазами анонимных наблюдателей, в каждой точке едва заметное смещение
земля поворачивается
голова кружится — у тебя тоже? — а ты как думала
от счастья, от количества выпитого или движения материков, все версии одинаково хороши, когда два человека напиваются в хлам
разноцветный как кошачьи глаза
много ли ты видела кошек с разноцветными глазами
по-моему других и не бывает
Запомнить тебя таким, немного смертным, немного бессмертным, первого больше. Такими люди обычно снятся, а не живут. Измененные черты лица — смерть и любовь.
Я скорее узнала бы тебя во сне, чем на улице. Я говорю бессвязно. Слова выходят из-под земли, сросшиеся корнями, и это освобождает
освобождает нас друг от друга.
Пойми, это медицинский факт.
Так бывает. Человек приходит в себя, улыбается, пьет бульон. Интересуется новостями. Просит принести что-нибудь. Вокруг начинают думать, что с ним теперь все в порядке.
Так бывает в августе. Посреди жары, зелени — ясное, пронзительное, холодное солнце. Всей моей любви не хватает чтобы
ты что-нибудь понимаешь?
два человека, двадцать лет, это не складывается и не умножается
думают друг о друге непрерывно, не было ни дня
и вот получается, что теперь, когда никаких препятствий,
они дальше друг от друга, чем когда-либо
А что, если подойти к вопросу трезво, с практической стороны.
Например, один из моих многочисленных родственников в семьдесят лет развелся и женился на молодухе. Ей было всего-то пятьдесят. А в восемьдесят развелся снова и женился на своей старой бабке. Значит, можно. Любви все возрасты покорны.
Начать сначала и все такое.
(у тебя есть родственники на все случаи жизни)
но ведь дело в другом
всей моей любви не хватает, чтобы это стало началом
Я совершенно тебя не знаю. Не помню.
Вот, закрываю глаза и не могу сказать, какая ты.
Ты обиделась?
Нет. Я себя тоже вспомнить не могу. Ну и что.
Послушать нас со стороны — полный бред. И тем не менее все понятно.
Он любит ее, она любит его. Вместе тесно, врозь скучно.
Что еще люди говорят в подобных случаях?
Мне кажется, мы оба боимся протрезветь. Голодаем, чтобы уничтожить все вещественные доказательства. Обнаженное я и ты, сердцевина дерева. Против жизни. Как странно, что мы заточены против жизни, с самого детства. Жизнь, как встречный ветер, все быстро выгорает, становится явным. Десятилетние дети знают, что продолжения нет. Конечно, истории о молчаливых подростках не редкость. Потом это проходит, перерастает себя. А у нас?
в своей комнате, за столом
на листке в линейку
одинаковый наклон
буква еще буква
складываясь дают слово
муравьи тащат иголочки травинки
получается дом
в доме зажигается свет
я подхожу к окну
ты спишь
твое окно темное
это не в моих силах понимаешь
столько ярости столько нежности
ближе чем когда-либо
к тебе когда ты недосягаема
и я даже не знаю в каком городе и жива ли
представляешь я иногда задавал себе этот вопрос
и поражался его бессмысленности
ведь если с тобой что-то случилось
это еще не самое страшное
ничего бы не изменилось
страшно что ничего не изменится
и теперь только чудо
Ну хорошо, давай не будем. У меня есть домашняя заготовка. На случай, если я опять начну говорить ерунду. Хотел показать тебе кое-что.
Видишь вон ту мелкую звездочку, подслеповатую, у горизонта. Это Сердце Карла, сверхновая. Вспыхнула в день казни английского короля Карла I. Такие звезды называются визуально-двойными. С земли кажется, что они рядом, но на самом деле между ними огромное расстояние, буквально ничего общего. Прочел вчера в справочнике. Думал поразить твое воображение. Красиво, не так ли.
(этот надтреснутый тон)
как долго мы продержимся если будем молчать
или говорить как сейчас не слушая друг друга
дайте им воды пусть пьют
они много потеряли потери невосполнимы
оставьте их в покое
эти двое все равно не выживут
Я говорю, как твои чертовы герои романов. Послушай меня, ведь я старше на целых три месяца. Забудь ты свою историю про парк, про качели, про чернеющий лес, потому что чернеющий лес это снова Пушкин. Скажи что-нибудь заново, пока есть время.
У нас его почти не осталось.
пока нам кажется, что большего быть не может
в эту самую минуту
над нами наклоняется без улыбки
ложится тень или усталость
утренняя синева
мы будем жить долго и счастливо будем молоды
пока солнечный свет летит к земле
примерно восемь минут
я подсчитал насколько нас хватит
если взяться за дело всерьез
мы даже не успеем дойти до дома
зачеркнутоОткроет дверь и спросит — где ты была.
Нет, не спросит.
Очевидно, что я была дома. Провела ночь на теткином диване
Привела в порядок квартиру, собрала вещи.
Конечно, хотелось бы услышать в свой адрес что-то анекдотическое, вроде «где ты была» или «как ты могла». Но такие, как он, обычно молчат.
Не обида, а нечто вроде несовместимости с жизнью. Воображаемая история, мнимые диалоги, несуществующие улицы. Один отвечает, заранее зная, что скажет другой. За исключением того разговора на лестнице, когда слова были не нужны.
Но они и не прозвучали как слова. Мычание. Хлопок откупоренной бутылки. Дребезжание старого холодильника. Все лучше, чем это невыносимое желание прорваться сквозь историю о двух подростках.
Двое в парке, мальчик и девочка. Молчат, не держатся за руки, не смотрят друг на друга. Гипсовые пионер и пионерка, краска потрескалась, прутики вместо рук. Дождь, снег, снова дождь.
Не стоило даже подниматься по лестнице. Тем более — давать имена, подделывать акцент, запираться в квартире. Не нужно было ничего спрашивать. Ты все равно бы не ответил.
Я выхожу из дома, некоторое время стою в нашем дворе, потом поднимаю голову и смотрю на окно третьего этажа. На балконе смурной, неприятный, прокуренный мужчина лет сорока, холостой, без чувства юмора и без детей — чем не начало брачного объявления. Над нами холодное августовское небо, пустое, разрезанное надвое белым следом самолета, на до и после.
Здесь я должна была написать о городе, о его парках, скверах, скамейках, о трамвайных линиях, где каждое «о» обозначает вдох. Но у этой повести нет продолжения.
Немолодой доцент, автор шестисотстраничной монографии о народовольцах.
Это все.
(Отчаянная история, в сущности, очень несложная.
А все потому, что у твоей Яны просто нет своего голоса.
В школе учат иметь собственное мнение. Ты можешь быть круглым дураком, но собственное мнение иметь обязан. А она так и не обзавелась. У нее вообще нет характера.
Э-ээ. Да ты, кажется, на нее злишься.
Конечно. Потому что она обыкновенная. Нор-маль-на-я. В ней нет ничего сверх. Все, что он ей говорит, — впустую.
