Екатерина Завершнева - Сомнамбула
наша беседа просвечивает, как обмелевшее облако, и далеко внизу видны дома, где мы могли бы жить, бесконечные сады, полные яблок и птиц, цепочки лодочек в заливах, медные шпили, многолюдные площади, липы, каменные лестницы, по которым летит розовый цвет
от этих запахов у меня кружится голова, кружится, как будто это ты поднял меня на руки
сон в ночном поезде
я уезжаю на юг в переполненном вагоне, мимо несутся выгоревшие поля, теплая земля для нас с тобой везде, где мы захотели бы остановиться
провести день ночь
открытая ладонь земли выбирай
Там я буду совершенно счастлива выйду на вокзальную площадь
дальше троллейбусом мимо ангарского перевала
на побережье маленький фанерный домик
с железной кроватью рукомойником и марлевыми занавесками
буду ждать тебя или другого
и очень скоро станет ясно
что я впервые никого не жду
и это наконец-то буду
именно я
На черно-белых фотографиях, где тебе немного за двадцать, — палатка, утреннее солнце, ружье. Охота теперь редкое развлечение. Тихие плавни, подводный плеск, непродолжительное одиночество, из которого можно выйти только с трофеем, под трубы и литавры, иначе никак. Озеро позади бликует, снимок чуть передержан, поэтому у тебя совсем юное лицо. Не верю своим глазам — ты позируешь фотографу. Ты, который никогда никому не позировал, — любитель прихвастнуть, мальчишка с папиным ружьем. Уравнение сходится, ты и я — молодые, немножко глупые
это от счастья, я уверена
что ты читал стихи наизусть даже с выражением и ночью выходил из палатки посмотреть на звезды. И ты помахал мне рукой оттуда.
Это удивительная возможность перейти на ты во времени, когда меня еще нет. Ты становишься знаменитым, а я учусь говорить. Ты усаживаешь детей на плечо, а я разглядываю сверху высокий, колеблющийся мир. Ты смотришь исключительно новости и читаешь только газеты — я узнаю, что такое стихи, и навсегда совпадаю с тобой тем черно-белым утром, которое рассеивается над озером, превращаясь в золотой дым сентября.
* * *Так случилось, что я не увидела его больше,
Гладила его шелка и думала —
Даже не стану прощаться.
Теперь я здесь, и двигаюсь в толще воды,
И город сдавил мне виски — ржавчина стен и пыль,
А он все так же недвижим, чёрен и зелен,
Шёлков и горек.
Ты спросишь, а что же твой сон — он сбылся?
Но так же, как спящий уверен, что спит
И этим щитом он укрыт от дождя,
Так и я до смешного уверена — сон растаял,
Прозрачное тело открыто для стрел и камней,
И слух достает из недр заброшенных раковин
Белые ленты прошлых снов,
исчезающие на глазах.
Последние дни были просто придуманы мною,
Иначе как объяснить владычество серой краски —
Холодные дожди,
глянец гранита,
запахи камышей —
Так глаз, устроенный извлекать радость из света,
Вдруг на мгновенье хочет черноты
и видит ее.
Я просыпаюсь, когда ты начинаешь говорить со мной.
Думаешь — хорошо, что не слышит,
Что по глазам не прочтет,
Что тысячи городов непрозрачны для взгляда,
Улыбаешься — она просто спит,
Не смеется, не удивляется.
Верно — когда я слышу твои недневные слова,
Знаю, это — не что иное как сон.
Закрою глаза и вижу —
Сухие стебельки на серой скале,
Дальше и вниз — полмира,
И тот плоский камешек,
На который опустился
Еще невиданный в царстве тепла
Путешественник,
Маленький желтый лист.
Берешь руку, гладишь пальцы,
Как будто это может прибавить тебе реальности,
Касаешься шеи,
Чтобы увидеть движение жизни под скорлупой,
Чтобы еще раз узнать — как это,
Когда твой мир без людей
вдруг оказывается населен.
Пусть оно побудет пустым,
Пусть пьет туман и ветер,
Пусть движется сразу по всем отметинам круга,
оставаясь в центре,
Пусть не знает наверняка, кто внутри него
только что поселился,
И примеряет к его ровному пульсу
Ход своих сокровенных вещей.
Откуда ты узнаешь, что я есть, когда я далеко,
Ведь память — это не-мой голос?
Хочу увидеть и длить то новое чудо,
Когда ты вычитываешь кого-то из безликих строк,
И это действительно я.
Москва — Крым 1994, 1998
