Екатерина Завершнева - Сомнамбула
Роза ветров. Стороны света
Впервые Таня оказалась так далеко от дома.
Родители отправили ее на лето к морю, в маленький детский лагерь, состоящий из нескольких фанерных корпусов и волейбольной площадки. В центре лагеря, на песчаном островке находился самый настоящий самолет, с пропеллером и сдвоенными крыльями. Лагерь принадлежал профсоюзу работников авиации, и вожатые, все как один, были сотрудниками летных институтов. Они-то и рассказали историю самолета, который, по их словам, стоит здесь с незапамятных времен.
Давным-давно один молодой пилот, пролетая над полуостровом, был поражен его красотой и вопреки воле начальства посадил свою машину на мыс. Разъяренный диспетчер призывал на его голову громы и молнии, но ничего не добился. Небо было ясным, как никогда. Увидев эту землю вблизи, летчик понял, что не сможет больше ее покинуть. Для начала он поклялся, что проведет здесь остаток своей жизни, построил первый фанерный домик, насадил свой огород и даже развел виноградничек (который до сих пор можно увидеть на заднем дворе столовой), а потом сделался директором лагеря, добавляли вожатые и смеялись. Директор был ненамного старше их, но отращивал бородку и вообще старался выглядеть запущенно, носил свитера грубой вязки, говорил басом. Последнее явно доставляло ему неудобства, но дети верили, что перед ними тот самый пилот и слушались его беспрекословно. Единственное, что не удавалось пресечь, — ночные полеты. Под крылом самолета до сих пор обитала какая-то таинственная подъемная сила и каждую ночь из кабины вынимали ребенка, который собирался отправиться в космос в одной пижаме.
Место было не просто красивым, оно было единственным. Круглый мыс, напоминавший миндальное пирожное, служил границей между двумя морями, синим и зеленым. Зеленое море оказалось теплым и неглубоким, синее всю ночь шуршало шельфом, ворочалось и ворчало, пытаясь согреться и уснуть. Скалистые бухточки были усеяны слюдой, а на вершине полуострова находилась ржавая вышка с радаром наверху, из которой иногда сыпались мелкие стеклянные катушки, напоминающие улиток. Брошенная военная техника придавала окрестностям идиллический вид: война окончена, люди забыли значение этого слова. Трава, пробивающаяся сквозь бронированные корпуса боевых машин, люки, покрытые золотистым лишайником, орудия, на которые девчонки вешали венки из одуванчиков, — все это говорило о мирной земле больше, чем нетронутая природа.
Прежде чем вывести детей за территорию, директор поднимался в самолет, садился на штурманское место и смотрел, куда им сегодня идти, к синему морю или к зеленому. Тихую гавань можно было узнать по мелким лодочкам, едва качающимся у берега, по птичьим следам у выжидающих снастей, по собственной безветренной зоркости, пробивающей воду до основания, где между мохнатых веточек застыли узкие, гладкие рыбы.
Утром ветер свистел, разбиваясь о тонкие стенки домика, точно попав на певучую щель флейты. По вечерам дети и взрослые смотрели кино на открытом воздухе, и на экране мелькали летучие мыши, ночные бабочки и ветки деревьев.
* * *Таня недолго оставалась одна. На третий день у нее появилась подружка, Света Дунаева, бойкая девочка с косичками. В лагере было много интересных дел. Дети раскрашивали флажки, вырезали звезды из разноцветной бумаги, нанизывали раковины на желтые капроновые нити, пели под баян, забегали в море по свистку и отказывались выходить на берег по зову старших. Старшие относились к этому либерально. По мнению главврача, неокрепшим городским организмам на все про все полагалось не более десяти минут, но даже взрослые понимали, что это совершенная чепуха. Девочки зажимали носы и ныряли навстречу друг другу; косички волновались и поднимались на поверхность как головки подводных цветов. Под водой свисток был совсем не слышен.
После ужина вожатые снова нарушали нестрогий распорядок — сосчитав головы у дырки в заборе и всех поголовно освитерив, они вели детей к морю под оглушительное пение цикад. На берегу жгли костры, жарили на палочках хлеб и рассказывали всякие истории. Перешеек, словно браслетик на детской руке, мерцал бусинками огней в тех домах, где еще не спали. Бывало, что поселок погружался в сон, а они все сидели у костра, учились находить Полярную, ждали, когда над морем поднимутся зимние звезды, зевали, но стоически сопротивлялись сну. Ночь быстро текла сквозь костер и однажды, после нескольких часов блуждания по берегу в казенных одеялах, они увидели, как появляется на свет красное, словно леденец, охрипшее солнце.
Только спустя полгода, в квартире с горячими батареями, в ослепительной пене зимы способность правильно оценивать расстояния начинала понемногу восстанавливаться. Полуостров, который они обходили за вечер, издалека казался таким огромным, что на нем могла поместиться целая страна. Таня открывала атлас и подолгу смотрела на крошечный изгиб береговой линии. Когда она вглядывалась в него, мыс увеличивался и рос, и она снова чувствовала запах нагретой полыни и моря.
* * *Перед отъездом детей повезли на экскурсию, а потом в город, чтобы они могли потратить припасенные на этот случай родительские рубли и трешки. Незнакомая доселе «алыча» оказалась кислой сливой; если и можно было что-то увезти с собой, так это запах, который подкрашивал облака на закате и опускался на крылья самолета тяжелой росой. С юга их окружали поля — плантации лоскутков и сказок, над которыми — розззы, розззы — в оранжевой пелене жужжали пчелы. Высокая девушка в холщовых рукавицах рассказывала о промышленных сортах, о тоннах лепестков с полезных площадей, но вопреки всему возле ее губ трепыхалась не защитная сетка, а тонкая в звездочках вуаль, скрывающая настоящее лицо принцессы из долины роз. «Это место особенное. Здесь почти не бывает дождей и не гремят грозы. Над нашими плантациями все ветры полуострова затихают, привлеченные чудесным запахом, и засыпают на цветочных головках. Проснувшись, они разбегаются кто куда. Если очень захотеть, такой ветер может прилететь и к вам». Да она же в брюках, не унималась подружка, но, услышав про розовый ветер, согласилась.
В сувенирной лавке под стеклом лежал буклетик о родном крае, фальшивая монетка под старину, глиняные колокольчики, открытки «С днем рождения» с изображением, конечно, роз (внизу указаны фамилия селекционера и название сорта). И деревянный флакончик со стеклянной палочкой (памятка для урока русского языка, суффикс «ян» в прилагательных) под плохо притертой пробкой. Подружка, явно предпочитавшая цветы в букетах, на этот раз спорить не стала и добавила недостающий рубль.
Даже синяя полоска окон на борту аэробуса, мокнущего под дождем, и родительское волнение по ту сторону прозрачной стены аэропорта не могли ничего прибавить к этой истории, потому что относились уже совсем к другой. Дома было темно и сыро, в окна заглядывали старые липы, на столе терпеливо ждали своего часа книжки и тетрадки, сложенные аккуратной стопочкой. Вечером Таня услышала, как мама говорила отцу: «Ты подумай, привезла с собой розовое масло, которое у нас продается на каждом углу. Впрочем, мы сами разрешили ей купить то, что захочется. У меня от этого запаха болит голова. Он напоминает мне сладкий кошмар под названием розовое варенье, которое мама варит каждый год несмотря на мои протесты. Ты заметил, как повзрослела наша девочка? Хмурится, как большая. Я думаю, нам стоит ей рассказать, посоветоваться, ведь мы еще не решили… Еще можно передумать и остаться… Ну хорошо, тогда надо ей сообщить… Ты хочешь, чтобы это сделала я? Ладно. Но давай отложим на завтра, она очень устала. Перелет, осень, школа. Кажется, она уже спит».
* * *Потом появились желтые лужи, крупинки снега на подоконнике, письма и фотографии от девочки с косичками — под зонтиком, в клетчатом беретике, лакированный ботинок прижимает к земле разлапистый кленовый лист — как ты закончила четверть, у нас в классе новый мальчик, я попробую устроить, чтобы его посадили ко мне, обязательно пришли письмо с нового места. Но о чем было писать, если на новом месте снег даже не успевал ложиться на землю, ветры дули отовсюду, из-под ног, из-под полы, из рукавов, и все они были северные. Таня старалась полюбить Север, но у нее не получалось. Она искала в нем что-то свое, близкое, что помогло бы привыкнуть к чужому и незнакомому. Например, булочки с брусникой, которые в школе давали на завтрак. По пути домой она находила в сугробе ее глянцевые веточки, не вмерзающие в зернистый, сладкий наст. Они были живые, зеленые, и зимовали под снегом в ожидании лета.
Мама купила ей сапожки на оленьем меху, которые, как выяснилось позже, носит все женское население, один и тот же неприметный размер. На снежной дорожке, клубящейся под взмахом небесной метлы, не остается следов, и первый в жизни каблучок исчезает в белом пуху. И если мама укладывает в постель после обеда (только на Севере Таня научилась спать днем), то никогда не угадаешь, утро или вечер подразумевается на часах, показывающих ровно пять.
