Влас Иванов-Паймен - Мост
Однажды Семен, вслушиваясь и стараясь понять путаное объяснение учительницы, во время урока поднял руку и коротко уточнил:
— Звезда с хвостом — это не планета, а комета.
Учительницу оскорбило вмешательство рядового курсанта, и она отчитала его при всех.
Узнав о происшествии, Иван Васильевич Воробьев пробрал руководителя школы Самарина за плохое преподавание. У этой учительницы документов об образовании но оказалось. Она просто обманула Самарина, подсунув ему поддельные бумаги. Ей важно было получать паек…
Воробьев проверил знания Николаева и предложил ему преподавать курсантам в пределах его возможностей космографию. Чтение ученых книг из сундука дядюшки Павла пошло Семену на пользу. Он давно мечтал быть учителем и здесь оказался на высоте. По окончании школы он получил от Воробьева документ, выданный отделом народного образования, подтверждающий, что Семен Николаев может работать учителем в школе.
В родном городе Семена назначили инспектором чувашских школ.
Анук постепенно забывала свое деревенское имя. Теперь она — товарищ Ятросова. Когда ее спрашивали, почему она, бывшая партизанка и боец дивизии Чапаева, вдруг оказалась в школе, она коротко отвечала:
— Была против увольнения Чапаева из армии.
В политотделе Анук сказала несколько иначе:
— Чапая послали на учебу, отправьте учиться и меня.
Анук, бывшую в армии санитаркой, послали на курсы медицинских сестер. В губкоме с ней столкнулся Воробьев. Она пожаловалась ему. И вот Ятросова оказалась единственной женщиной, обучающейся в политшколе.
Однако в стремлении Анук попасть в Самару виновен был не Чапай.
Осокина, работавшего в политотделе, штаб фронта отозвал в Самару. Обратно в дивизию он не вернулся. Но и в Самаре не нашла Михаила Анук. Удалось узнать, что его назначили куда-то комиссаром бригады.
Но Анук давно пришла к мысли: в военное время надо быть независимой от мужчины. Надо заняться делом, успокоиться и терпеливо ждать конца войны.
И все же на месте Анук не сиделось. Обосновалась она в городе, но много времени проводила в разъездах по деревням и селам. Там, как только собирался народ, Анук выступала с докладами.
Полученные в политшколе знания помогали немало. Но всего запомнить невозможно — так считала Ятросова. Ей больше, чем другие, запали в сердце лекции старика Малинина.
В своих докладах Анук упоминала о многом: о вселенной, о революционных событиях…
А уж о наступлении белочехов, о создании учредиловки она говорила с таким знанием, что удивляла слушателей. Никогда не забывала Анук рассказать о славных делах Чапая: тут уж ей карты в руки, ведь она сама была в его дивизии!
Анук радовалась, что ей суждено работать в Пестром доме с тремя богатырями на фронтоне. Здесь раньше размещался штаб Чапаева.
Анук теперь могла говорить в докладах:
— Без Чапая так и не смогли одолеть врага. Отозвали его из Москвы и снова назначили командовать дивизией. Такого героического командира, как наш Чапай, нет на целом свете!
И Семен и Тражук — каждый по своему делу — часто выезжали в деревни, однако в родном селе никто из них не бывал. Мечтали поехать все вместе.
8
С весны Чулзирма как-то вылиняла. И цвет потеряла и голос. Актив, собранный Захаром, весь призван в Красную Армию. В Заречье в партию вступили женщины — Оля и Антонина Павловна. А в Чулзирме осталось два коммуниста — Захар и Микки.
Захар Тайманов теперь как бы взял отпуск от больших дел. Занимался хозяйством. Лишь только просохли дороги, он, собрав сельчан на помощь, перевез из Базарной Ивановки свой сруб и строил дом, расчищал двор.
Не только Захар, можно сказать, и все село взяло отпуск от забот саманы. Сельские дела помаленьку Шатра Микки выполнял один, некому ему было помочь, некому и помешать. Изредка он заходил к Захару Тайманову посоветоваться по какому-нибудь вопросу.
Однажды Шатра Микки попытался представиться обиженным.
— Наше село вдруг утихло, как старый мерин, — пожаловался Захару. — Ни один непутевый горлопан не приходит в Совет ругаться. Даже скучно.
— Из-за этого печалиться не будем, — усмехнулся Захар. — Горевать у нас и без того есть причины. Партию, например, мы своими людьми не пополняем — отстали от заречинцев. Райком не погладит нас за это по голове.
— Ты печешься только о революции, а мне приходится беспокоиться и по поводу контрреволюции. В селе ни одного куштана не осталось. Девятеро исчезло враз. Ведь от тех, кого увели тогда озоруя красноармейцы, пи слуху ни духу.
— Нашел о ком горевать, — засмеялся Захар. — Можно подумать — от того, что богачи бросили все и ушли, село много потеряло?
— То-то же горе, — Микки покрутил головой. — Сами кулаки ушли, а семьи-то остались. Вот они меня и одолевают.
Захар уже больше не смеялся, призадумался.
— И верно. Тоже, брат, забота для тебя, — сказал он после некоторого молчания. — Я сам, по правде говоря, совсем и забыл о них. А надо помнить. Что ни говори, а бабы их и дети — из нашего села, граждане Чулзирмы. Ладно, вот осмотрюсь немного и съезжу в город, узнаю, куда подевались куштаны.
— Не обязательно ехать самому. Хорошо будет, если напишешь бумагу, — вздохнул Микки.
Захар не успел послать бумагу.
Перед тем как перевезти сруб, Захар ходил по селу — выбирал место. За амбарами на пригорке начннались гумна. Между гумнами и обрывистым берегом реки Каменки рос мелкий кустарник. Прежде никто и не думал селиться здесь. В позапрошлом году показал пример Семен. В прошлом году неподалеку выросли еще три избы.
Рядом с Семеном поселился Летчик-Кирюк. Красавица Падали словно канатом привязала к себе самлейского чуваша. Легкомысленный, непривычный к труду человек начал было в поте лица работать…
Теперь Надали опять осталась одна с двумя ребятишками — дочкой от первого брака и с недавно родившимся сыном. Скрывавшийся от мобилизации на царскую военную службу Кирюк в Красную Армию пошел служить охотно.
По соседству с двором Семена, ближе к селу, на берегу Каменки, пустовал довольно обширный клок земли. Не очень-то удобный участок браковали все. Высокий берег круто спускался к реке, за водой надо было бы ходить в обход более пологой дорогой.
Захар, высматривая место, где бы устроиться, остановился у пустыря, задумался.
— Атте! — вдруг услышал он голос, несомненно принадлежащий молодой женщине.
Удивленный Захар оглянулся, всмотрелся и узнал — это ведь красавица Надали! На первую ее свадьбу он был приглашен как посаженый отец. «Погляди-ка на нее, — окликает, как родная дочь».
— Твоего второго мужа — Летчика мне довелось увидеть мимоходом дважды, — сказал Захар, не зная, с чего начать разговор. — Ну как, сбросил он свои крылья? — пошутил он.
— Заставила, — засмеялась в ответ на шутку Надали. — Друг другу очень мы пришлись по душе, — сказала она уже серьезно. — Как только вернется из армии, я уж оттреплю его за волосы… Однажды как-то ему попало за трюмо.
Узнав о том, за какое «трюмо» всыпала Кирюку молодая супруга, Захар долго хохотал.
— А теперь почему ты им недовольна? — спросил он после нового взрыва смеха.
Захар невольно любовался стройной и привлекательной молодой женщиной. Недаром на свадьбе он тогда сказал, что в Чулзирме нет девушки красивей Надали. Так подумал он и сейчас.
— Обманул меня чертов Летчик, — притворно сердясь, проговорила Надали. — Сына не тем именем нарек. Я хотела, чтобы звали его Хведером. А он обманул, записал его Львом. Полгода, качая младенца, все называла Хведером да Хведером. А в прошлый раз услышал Шатра Микки — и говорит: «Надали, да он же у тебя не Хведер, а Лев»… Да провались ты сквозь землю.
Захара снова разобрал хохот.
— За это не ругать мужа надо, а благодарить да расцеловать, — смеясь, вымолвил он. — Очень хорошее имя. У русских знаменитый человек носил имя Лев. Лев Толстой. Писатель. После его смерти горевал весь народ.
— Русским, может, это и подходит, а нам такое имя ни к чему. Если бы фамилия была хоть другая, может, и ругаться не стоило. А то ведь получается Лев Мамонтов, будто детеныш мамонта — лев…
«Лев Мамонтов! Славно звучит. Для меня красиво, а для нее — непривычно. Пока еще для нее непривычно, но уже разбудила революция темное чувашское селение в заброшенном медвежьем углу. Даже «летчики» приносят новые веяния, сами того не понимая. Новые люди в селе. Это ведь тоже дух времени, дух саманы. Надали говорит — «оттреплю за волосы», однако сама почти уж свыклась с непривычным именем, ворчит любовно. Нарочно надулась, а сама готова расплыться в улыбке».
— То, что русскому идет, подойдет и чувашу, Надали, — сказал Захар. — Пока будет подрастать твой сын, имя Лев и среди чувашей станет обычным. Кирюк, наверное, хотел, чтобы он рос сильным и смелым, как лев. Не брани мужа! Ои скоро сам вернется из Красной Армии героем.
