Владимир Курочкин - Избранное (сборник)
Варвара Николаевна может быть и еще что-нибудь сказала бы, но тут их прервали. Вместо грубоватого голоса мужа, она услыхала звонки и приглушенный женский голос, выкрикивающий где-то: «Три ноль один, два три ноль один же!..» Она чуть не расплакалась не то от радости, что теперь все ясно, не то, наоборот, от того, что еще ничего не было известно. Но, вовремя вспомнив об угрозах мужа, подумав о том, как это с его стороны гадко и что она-то себе никогда ничего подобного не позволит, сдержала слезы. Она тихо повесила трубку и вышла из кабинки. Очень удивилась, что проговорила не больше трех минут. Долго, почти машинально водила рукой в кармане, разыскивая серебро для уплаты за разговор, и обдумывала, что ей нужно сейчас купить на станции, чтобы потом лишний раз не ходить. Выйдя из помещения почты, она купила свежую газету, сахар и пошла домой, удивляясь своему спокойствию. У нее даже не дрожали руки, как это обычно бывало после крупных разговоров с мужем. «Это все потому, – думала она, – что теперь для меня все ясно. И я знаю, как теперь поступить и что сделать».
Она разбудила и приодела своего мальчика, напилась с ним чаю, прибрала в комнате. И когда уже все дела были сделаны, она постояла некоторое время у зеркала. Приложив руки к щекам и сдвинув немного кожу на висках, Варвара Николаевна стала похожа на выкрашенную перекисью китаянку. В упор посмотрела себе в глаза. Они были очень грустные и блики на зрачках напоминали слезы. «Неужели уж я стала так дурна, что получаю такую банальную отставку? – подумала она. – А что, если бы мне родиться с такими вот раскосыми глазами. Может быть, я тогда была бы интереснее и все вышло бы по-иному?» Но Карташова не стала развивать эту наивную мысль дальше. Она, прихватив плед, газету и взяв за руку сына, вышла на улицу.
Она не пожелала сегодня оставаться около дачи. Ей захотелось подумать, разобраться во всем случившемся, прочувствовать всю горечь своего положения наедине. Совсем в одиночестве! «Скорее уйти отсюда. Юрик мне не помешает, – думала она. – Он займется разными букашками, жучками. Он совсем не помешает мне. Мы с ним сейчас заберемся куда-нибудь, где нас никто не разыщет… Только не здесь»… Она боялась, что даже и в гамаке, повешенном в укромном и тенистом месте, посторонние люди нарушат ее думы.
Они пошли по саду, мимо огорода. Прошли по скошенной траве, остатки которой выгорели и пожелтели, и уже видно было, как пробивалась новая зеленая травка. Из-под ног врассыпную десятками разлетались кузнечики. Они привлекали к себе Юрика. Он тянулся за ними. Но Варвара Николаевна, не обращая на это внимания, вела сына за собой. Сократив путь, они пролезли под изгородью и вышли на пропыленную белую дорогу. Тихо пошли по ней. Дорога вела к реке, через поле, мимо холмика с тремя березами. Карташова чуть ли не в сотый раз проходила здесь. Но ее всегда приводили в умиление эти тихие скромные деревца, с которыми у нее ассоциировалась сельская, наполненная какой-то особенной, не городской мудростью жизнь. И хотя Варвара Николаевна знала, что деревня – это не только березки, а еще и люди, а также трактора и всякие сельскохозяйственные машины, и многое другое, о чем городской человек не всегда имеет ясное представление, она все же каждый раз останавливалась около холмика и старалась сберечь в своей зрительной памяти все, что видела перед собой. И она говорила себе при этом, что вот это-то и есть настоящая русская сельская картинка; березки на фоне голубого и словно звенящего от зноя неба и необъятное до самого горизонта поле, меняющее от порывов ветра свои оттенки. И всякий раз к большой радости сына она бежала к березам и кидалась около них на землю и, замирая, наблюдала, как в трех шагах от нее колышется рожь. Сегодня же она прошла мимо берез, не остановившись. Варвара Николаевна думала в это время, как легко она сама себя обманывает. Вот разговаривала с мужем по телефону и вообразила, что теперь все будет ясно. Нет, еще ничего неизвестно и ничего еще не ясно. Все покрыто туманом и совсем еще не определено, как в дальнейшем должна сложиться ее жизнь.
Варвара Николаевна сняла с ног легкие спортивные тапочки и пошла босиком. Ей захотелось ощутить тепло нагретой солнцем дорожной пыли. Потом она взяла сына на руки и ускорила шаги. Жара усиливалась, и от этого еще больше тянуло к воде и в тень. Река была уже близко. Скоро Карташова свернула с дороги и пошла через луг. Тут ей пришлось надеть тапочки, потому что стало колоть ноги. У самого берега росла осока и виднелось болотце. Варвара Николаевна обошла его и, пройдя немного вдоль реки, нашла такое место, где берега почти сходились. Там лежали брошенные поперек реки три нетолстых дерева с обрубленными ветвями. Рискуя свалиться в воду она перебралась сама и перетащила мальчишку на другой берег, на котором осока уже не росла.
Речка была очень маленькая и мелкая. Карташова даже не знала ее названия. Летали скачками, то замирая на одном месте, то взметываясь, стрекозы. Пахло ржавой, стоячей водой. Варвара Николаевна знала, что если по краям берегов в воде расплываются желтые пятна ржавчины, то, значит, на дне есть ключи. И она пошла выбирать себе место для купанья. Подальше. Там, где было бы хорошее дно без ключей и неглубоко, и вместе с тем свободно. Она легко отыскала подходящий уголок. Неглубокий бочажок с очень чистой прозрачной водой. Со стороны дороги бочажок надежно закрывали густые заросли ольхи. Варвара Николаевна, не раздумывая больше, разложила на траве плед, разделась и сняла одежду с сына. Теперь она стояла на берегу реки обнаженная и глядела, как у ее ног плыла по маленькому, еле уловимому течению свежесрубленная, с желтоватым отливом щепка, около которой носились на длинных тонких лапках юркие черненькие водяные паучки. Потом ее взгляд проник вглубь реки на дно. Она увидела там ракушки, пучки разбухших лохматых растений и длинный извилистый след в песке какого-то речного «жителя». След вел под круглый камень. «Может быть, это пиявка, – подумала она. – Надо будет последить за Юрой. А то еще, чего доброго, эта гадость присосется к нему». Но затем она забыла об этом, почувствовав необычайный интерес к неостанавливающейся ни на минуту кипучей жизни «всякой мелкой твари». Варвара Николаевна пытливо вгляделась и в дно у противоположного берега. Там темнели покрытые зеленоватым налетом уродливые коряги, попавшие в воду много лет назад. Серые, с синеватым отливом спинки рыб шевелились около них. Все это было ей очень хорошо видно, и она подивилась такой прозрачной воде. И вдруг, ощутив у себя идущий откуда-то с боков, словно от легких излучающийся, прилив сил, вскрикнула и прыгнула в воду.
Брызги холодной и чистой воды попали ей в лицо. Она присела, чтобы поскорее все тело смогло почувствовать свежесть воды. Ей захотелось закричать еще раз от избытка охватившего ее неожиданного желания резвиться в воде, как маленькой. Но из боязни привлечь посторонних, Варвара Николаевна ограничилась тем, что с силой ударила по воде ладошками. Раздались гулкие хлюпающие звуки. А ее Юрик бегал в это время по берегу, как цыпленок, и волновался. Ему казалось, что мать его тонет. Но она быстро вышла на берег и успокоила сына. Потом снова кинулась в воду и стала плавать. Глубина бочажка была так незначительна, что временами, помимо своего желания, Варвара Николаевна касалась дна ногами. Ширина его тоже была невелика. Двух-трех взмахов рук вполне хватало, чтобы уткнуться с разгона носом в противоположный берег. Но Карташова делала осторожные и мягкие движения руками и ногами. Она гнала перед собой маленькую прохладную волну и, опуская в нее лицо, не закрывала глаз. Она видела, как круглые солнечные лучи, пробившиеся сквозь листву, перемещались в воде, подчиняясь ветру, шевелящему листья. И она глядела на мелкие частички песка, утонувшей пыли, на крошечные травинки, которые, медленно крутясь в полосках яркого света, то опускались ко дну, то вновь поднимались.
Варвара Николаевна старалась ни о чем не думать. И в ее голове как-то вдруг не оказалось никаких забот. Она всецело была увлечена наблюдением за маленькими пузырьками воздуха, которые выпускала изо рта, погружая голову в воду.
Пузырьки воздуха стремительно взлетали мимо ее глаз кверху и казались ей при этом серебряными шариками. Она сравнивала это свое купанье со всеми предыдущими, какие только помнила, и приходила к выводу, что все-таки лучше всего плавать вечером после очень жаркого дня, этак часиков в десять, когда на траве роса и земля начинает немного остывать, а вода еще теплая и от этого с реки подымается легкий туман. И тогда, если плыть тихо, хлопья влажного и холодного пара перед самым носом срываются с зеркальной водной поверхности и улетают вверх. В такие минуты кругом стоит тишина и только всплески воды показывают, что ты плывешь, а не летишь где-то в эфире. Это замечательно!
