Владислав Шурыгин - Тревожный берег
Андрей трогает пальцами внутреннюю стенку умывальника — вверху сухую, известково-шершавую. Отщипывает кусочек… «Чудак… Известь как известь. И не соленая. Конечно же здесь умываются пресной водой, хотя она и привозная. А солнце печет — искупаться бы…»
Русов с завистью смотрит на море, на крутую, утоптанную тропинку, уходящую к самому обрыву, к одной из расщелин. Интересно, какой здесь спуск к морю — козьи тропы или ступени? В роте у Шахиняна еще с коих времен были вырублены в туфе ступени и к каждой пригнана дощечка…
Казалось бы, что стоит пойти да посмотреть, но сделай он так, трудно будет осилить искушение спуститься к самой воде, а затем… К тому же вот-вот должны проснуться ребята. Они тоже наверняка не будут наблюдать за его купанием со стороны. Вроде бы подходящий повод найти общий язык, но… Подсознательное «но» сдерживало Андрея. Год сержантства давал о себе знать — командир, пока он не утвердился, должен опасаться раствориться среди подчиненных… Неписаная заповедь.
Там, в прежнем расчете, Андрей больше года был рядовым оператором, а когда в запас уволился сержант, стал командиром отделения. Ушло добрых полгода на установление контакта с ребятами (они же знали его рядовым!). Там было тяжелее. Но и здесь на легкое признание сержантской власти, рассчитывать не стоит. Конечно, попытаются «обкатать». Тем более что офицера пока нет, поддержать некому. Значит, надо все самому, и не откладывая, без раскачки. Найти контакт. Без солдафонства, по уставу. «Уже завтра утром надо купание узаконить как-то и ограничить временем в распорядке дня». Подумал и рассмеялся над собой. Давно ли удивлялся, откуда начальник строевой части брал такие слова, почему нельзя самый простой приказ написать без них? И вот, пожалуйста: «распорядок дня, узаконить…» Чудно как-то. В конце концом дело не в этом. Просто дисциплина расшатывается с мелочей, с самого малого «стирания граней»…
Простая вещь — солдатская баня! Ведь там по природе самой все голые и одинаковые — поди разбери, кто рядовой, а кто сержант. Однако авторитетный сержант и в парилки — «товарищ сержант». Ему первая шайка воды, ему хлесткие потяги дубового веника. Коль уважаем — изволь постараться, а чем-то не угодил, где как не в бане «поусердствовать» веником по широкой спине. А он же еще и спасибо скажет, настоящий сержант!
Вскоре проснулись и вышли к обрыву четверо. Кого-то не хватало. Ребята, босиком, в одних трусах, спешили и морю. Звали и Русова. По-свойски, без чинов и рангов:
— Пойдем булькнемся!
Андреи отказался — спасибо, мол, в следующий раз.
Они скрылись и расщелине, а вскоре на голубой воде, среди пологих ноли, точно поплавки, вынырнули мокрые головы; вздымая фонтаны брызг, замелькали, вонзаясь в воду, руки, а преломленные глубиной смуглые тела ребят стали неестественно короткими и смешными. Так они бурно плескались и дурачились, что Андрей но удержался, захотел подойти к ним поближе и, как бы оправдывая свое желание, подумал, что не лишним будет взглянуть на место купания — не опасно ли оно?
Навстречу ему, по ступенькам, вырубленным в камне, шел запыхавшийся парень, тот самый, что служит в армии после окончания института. С его прилизанных светлых волос стекала вода, и он, фырча и оттопыривая нижнюю губу, сдувал ее. Отстраняясь, пропуская Русова, сказал:
— Советую окунуться. Водичка — люкс! А я на вышку…
Он неопределенно махнул рукой и по-обезьяньи, на четвереньках, полез по камням и уступам. У Андрея перехватило дыхание. Он сразу заметил там, на краю скалы, уступ. «Неужели? Метра четыре с половиной высота… А глубина? Уверенно лезет, — значит, можно прыгать». Светловолосый парень долез до уступа, встал на него, распрямился и, щурясь от солнца, что-то крикнул… Стремительной дугой скользнуло вниз его натренированное тело. Каскад брызг, круги и серебряные пузыри… Парень вынырнул метрах в десяти в стороне, мотнул головой, точно сбрасывая с себя путы недавней глубины.
— Ну как, сержант?
— Нормально! — весело крикнул Русов, забыв обо всем на свете, и стал стягивать гимнастерку.
Впервые карабкаясь по теплым ноздреватым, как пемза, камням, он вышел точно к уступу на обрыве. Распрямился, почувствовал пьянящую радость высоты, услышал резкие крики проносившихся над головой чаек, увидел машущих руками ребят. «Не дрейфь, сержант!» Он и не дрейфил. «А что, если сразу крутануть одно сальто? Нет, лучше в другой раз». Благоразумие взяло верх. Он сгруппировался и, резко оттолкнувшись, привычно бросил свое тело вниз…
Вынырнул под восторженные крики. Светловолосый парень — Русов вспомнил его фамилию — Славиков — подплыл, первым пожал руку: «Классно прыгаешь… как в кино!» Поздравляли все. А он, довольный, в каком-то веселом полусне, снова и снова взбирался на скалу, один и вместе со Славиковым, прыгал и прыгал… Он показал все, что умел, но апогеем был прыжок с семиметрового обрыва… Наскоро вымерил дно, на глаз прикинул разбег… А что, если как тогда?.. Но все получилось отлично. Ребята были удивлены. Такого они не ожидали… Сам же Андрей, поднимаясь с ними по ступенькам, еще не осознавал, к добру ли, к худу ли то, что сейчас произошло. Ребята почтительно спешили ответить на каждый его вопрос, ловили каждое его слово.
Что это было? Победа? Поражение? Утвердился ли он как командир в их сознании? Вгорячах могло показаться, что четверых солдат покорил и завоевал он сразу. Но даже и в этом случае был еще и пятый. Солдат третьего года службы, «старик», как он себя величал, Филипп Бакланов. Он спал в домике. Он не любил рано вставать.
* * *Каменистый грунт успел прогреться, вобрать в себя солнечное тепло, и от рыжей, давно пожухлой травы, от итого жалкого земляного ковра, с трудом прикрывавшего утес, на котором стоял локатор, пышело жаром.
Андрей нагнулся, попробовал ногтем бумагу, которой был плотно обкручен жгут станционных кабелей. Бумага хрустнула, прорвалась, обнажив черное, сытое тело резинового кабеля.
— Бумага есть? — спросил Русов у стоящего рядом в вольной позе Рогачева.
— А шут ее знает. Кажется, есть. До осени эта выдержит, а под дожди сменим.
— Нет, надо сменить, — не согласился Русов, — хрупкая, сухая стала. Достаточно искры… И траву бы вокруг объектов не мешало бы, а?
Рогачев натянуто улыбнулся, досадливо поскреб затылок. «Работая» под простака, согласился:
— Оно, конечно, не помешает, ежели как начальство прикажет…
Андрей строго взглянул на него из-под панамы: «Кончай, брат, шутить!» Рогачев — малый не глупый, понял по взгляду. Пояснил уже серьезно:
— У Кириленко надо спросить. Оя у нас специалист по травам. Можно ли такую «проволоку» косить…
Рогачев сорвал прямую, жесткую травинку, пропел ею по бумажной обертке кабелей:
— Что еще будем смотреть?
— Да все, пожалуй. Завтрак когда?
— А сейчас спросим. — Рогачев сложил ладони рупором — Ваня! Вань!
Из-за сарайчика, там, где струился синий дым летней почки, показался раздетый до пояса Кириленко.
— Завтрак скоро? — прокричал Рогачев, и в ответ тотчас прозвучало:
— Треба трошки подождать!
— Говорит, надо немного подождал… — «перевел» Рогачев и пояснил, что Кириленко всех украинской речи обучил — хочешь не хочешь, а понимать научишься.
Ветер тонко пел в параболических ситах антенн, воздух дрожал и густо струился.
— Привет начальству! — прозвучало за спиной.
Собственной персоной явился Бакланов. Протягивая руку и здороваясь с Русовым, пошутил:
— Первый сдал — второй принял? — И, не дожидаясь отпета, с интересом вгляделся в Русова: — Слушай, что я сейчас слышал?! А может, ты Тарзана играл в одноименной картине? И не признаешься? Будь другом, в обед покажи еще разок. Неужели аж с того прыгнул, а, Володька? — Бакланов указал на мысок внизу, на тот самый, с которого час назад прыгал Русов. Рогачев подтвердил. Все так. Именно с него.
Русов с интересом наблюдал за Баклановым — давненько не стриженным, загорелым и крепко сбитым парнягой, во всем облике которого не было и намека на то, что он военнослужащий. В трусах и панаме, сдвинутой на затылок, он мог бы с успехом сойти за рабочего-геодезиста, за туриста-дикаря. Удивительно, как могут перевоплощаться люди! Когда приезжал командир роты, перед ним стояло воинство, солдаты по форме, при ремнях, застегнутые на все форменные пуговицы, а Воронину что-то не нравилось, чем-то он был недоволен. А сейчас? Ефрейтор Рогачев отличается от рядового Бакланова разве что тем, что он еще в выцветшей майке и в брюках.
Я, сержант Русов, одет как положено, в ботинках и панаме. Частности? Случайность? Вряд ли — внутреннее содержание. Сержант смотрел на этих двоих беседующих с ним солдат и думал: «Ребята, кажется, неплохие. Общительные, веселые. Как повернуть их лицом к делу, к службе?.. Разве дело в том, чтобы заставить их в сорокаградусную жару ходить по всей форме?.. Дело не хитрое… Можно приказать и шинели надеть. Выполнят. Может, побунтует кое-кто, побурчит, а прикажу — наденут, никуда не денутся… Так в чем же дело, над чем ты, брат, голову ломаешь? Нужен воинский порядок? Нужен. С чего начать? А вот с нее, с формы одежды…
