Сергей Львов - Спасите наши души
— Что с тобой? — испугался Павел.
— Я тебя ревную, — призналась Ася. Голос ее зазвенел, а кто-то внутри восторженно сказал ей на ухо: «Как интересно, Рыжик!»
— Аня, послушай, ревность — недоброе чувство, и я, право же, не даю никаких поводов. Я...
— Я не Аня. Меня, зовут Асей. Запомни и не читай мне, пожалуйста, проповедей.
Павел побелел.
— Значит, ты... — начал он и сам себя оборвал: — В кино опоздаем. Пойдем!
До начала сеанса оставалось, минут десять. Они прошли несколько шагов. Ася резко остановилась, даже ногой топнула.
— Мы никуда не пойдем, — сказала она, — пока ты не скажешь, кто ты такой, что ты делаешь, где учишься.
— Ты этого требуешь?
— Я ничего не требую. Я спрашиваю. Но если ты не ответишь, я уйду.
— Хорошо, я скажу. — Павел глотнул воздух, покрутил головой, будто ему мешал воротник, и сказал: — Я учусь в духовной семинарии.
Все-таки он уже успел хорошо понять Асин характер. Неожиданная шутка помогла. Ася рассмеялась. Громко, беззаботно, весело.
— Это ты потому, что я сказала: «Не читай проповедей», — да? Ладно, не можешь говорить — и не надо. А сейчас бегом, засекреченный товарищ Милованов. В самом деле опоздаем. А я вчера целый час после работы простояла в очереди за этими билетами.
— Нет, постой. Требовала, так теперь слушай. Я тебе правду сказал. Я действительно учусь в духовной семинарии.
...Пропали билеты на «Главную улицу»! А говорят, хорошая картина. Но какое уж тут кино! Они ходят от угла к углу. Павел, с трудом выталкивая слова, объясняет, что он учится в семинарии, что помещается эта семинария за городом, в лавре, что общежитие у них там же, хорошее общежитие, что он ей прежде об этом не сказал, потому что не знал, как сказать, а видится с ней редко потому, что в Москву семинаристов почти не пускают. Каждый раз нужно просить разрешение. Вот только сейчас, перед экзаменами, стало полегче. Да, самое главное, из-за чего она рассердилась: в кино с ней вчера не мог пойти — в пятницу не полагается, и если инспектор узнает — есть у них в семинарии такое начальство (а кино рядом с вокзалом, его легко могут увидеть и донести инспектору), — в следующий раз в город вовсе не пустят.
Когда был с ней в цирке, знал, что этого ему нельзя, но не смог пройти мимо: так она ему сразу понравилась.
Это не самое главное, но все-таки Ася спрашивает:
— А почему именно в пятницу в кино нельзя?
— Пятница и среда — пост, — объясняет Павел, — в эти дни надо избегать светских развлечений. Хочешь, я могу объяснить подробнее. В постах заключен большой нравственный смысл...
Но Асю сейчас не интересует смысл, который заключен в постах, ее интересует совсем другое:
— Кем же ты будешь, когда выучишься?
— Если закончу курс семинарии успешно, буду рукоположен в священники. Священный сан приму с назначением на приход.
Ася пропускает мимо ушей непонятное «рукоположен» и спрашивает с ужасом:
— Ты будешь попом?
— У вас говорят — попом, у нас — священником. Еще можно сказать — иереем.
«У вас» и «у нас» сказал — будто черту провел.
Они остановились на углу. Ася смотрит на Павла, словно видит его в первый раз. Павел, с которым она познакомилась в цирке, ходила по Москве, целовалась в подъезде, Павел, с которым они недавно оба радостно вскрикнули — увидели в ночном небе катящийся шарик спутника, Павел, который сказал ей, что он ее любит, и с которым они вместе решили, что все у них очень серьезно, Павел, которого она сегодня собиралась пригласить домой и познакомить с родителями, — будет попом!
...Вблизи Ася видела попа один раз в жизни, во время короткого путешествия по Оке на пароходе.
В каюте первого класса ехал нестарый поп с женой и двумя ребятишками. Поначалу он не показывался, наверное стеснялся. Было только слышно, как он бубнящим голосом все выговаривает и выговаривает что-то своему семейству. На второй день он вышел на палубу. На нем был светлый габардиновый плащ с рукавами реглан поверх такого длинного белого — как это называется?.. Поверх рясы.
Поп сел в плетеное кресло на носу. В руках у него была толстая старая книга, заложенная пачкой свежих газет, а на боку висела узкопленочная кинокамера в кожаном футляре. Он немного поглядел в книгу, закрыл ее, прочитал газеты, потом поднес к глазам киноаппарат и начал снимать окские пейзажи. И почему-то достаточно было глянуть на эту рясу, неприлично выглядывающую из-под дорогого плаща, на этот новенький и тоже дорогой киноаппарат, на молодое сытое лицо под велюровой шляпой, чтобы подумалось, что этот человек с бородой, длинными волосами и в юбке не верит ни в бога, ни в черта, и чтобы стало жаль его детей, которые с утра играли вместе с другими на палубе, а как только поп вышел, сразу забились в каюту.
Значит, и Павел будет таким? Будет ходить в рясе, отводить глаза в сторону? И его собственные дети будут его стыдиться? Быть этого не может! Но Ася спрашивает о другом:
— Значит, в кино у вас нельзя? А меня провожать можно? Ну, и вообще за девушками ухаживать?
Ася тоже вслед за Павлом говорит: «У вас», — второй раз проводит черту, которая отделяет их друг от друга.
Теперь удивляется Павел:
— Какая у тебя в голове путаница! Простых вещей не знаешь! Разве я в монашество собираюсь? Нет, я пострига принимать не намерен. Мне и за девушкой ухаживать можно, с серьезными намерениями, разумеется. А когда кончу курс, обязательно нужно жениться. А я уже скоро кончу.
Ася делает вид, что не слышит его слов о женитьбе.
— Спасибо, хоть не в монахи пошел! — И тут же снова удивляется: — А разве сейчас есть монахи?
— Конечно, — отвечает Павел. — Вот и рядом с нами в лавре живут иноки.
— Кто, кто?
— Иноки. Люди, восприявшие решение уйти от мирcкой жизни в монастырь.
— И молодые есть?
— Есть и молодые. Есть послушники. Это те, которые только готовятся к постригу. А есть и настоящие монахи. Вот и наш один воспитанник на третьей неделе великого поста пострижение принял — ангельский чин и житие. Звали Петром, теперь он Мартиниан. Был когда-то такой настоятель в обители.
— А это зачем?
— Ищет иноческого подвига в отречении от благ мирских, — отвечает Павел.
Непонятные слова звучат гладко, заученно.
— А я — совсем другое дело. Со временем, может, в академию духовную пойду. Кандидатом богословия стану. Но это планы на будущее. А пока буду священником, попом, как ты говоришь. Получу приход.
— Постой, — снова перебивает Ася. — Вот ты говорил, когда кончишь, женишься. Ну, а твоя жена... Она... она, ну, словом, как она будет называться? Попадья?
— Попадья, — кивает Павел. — Только, видишь ли, это название невежливое, заглазное. А вежливое название будет... — он запинается и тихо говорит: — Матушка.
Ася не выдерживает.
— Матушка? — вскрикивает она и заливается на весь переулок так, что на них оборачиваются прохожие. — Матушка!.. Ну, знаешь...
Она понимает, что Павел обидится, но никак не может с собой совладать. Она была готова к любой разгадке его скрытности, кроме такой. Да согласись она выйти за него замуж, и станет она — Ася Конькова, член ВЛКСМ с 1954 года (у нее уже пять лет стажа!), сборщица на конвейере будильников, культмассовый сектор в цеховом бюро ВЛКСМ — попадьей, или, говоря вежливо, матушкой!
