Сергей Львов - Спасите наши души
...Все началось в прошлое воскресенье. Коньковы сидели на кухне за завтраком.
Ася, наверное, в пятый раз за утро сказала:
— Мы с Павлом...
Владимир Михайлович отодвинул тарелку:
— Я все слышу: Павел да Павел. А чем он занимается, твой Павел?
Мать поглядела на Асю. И Андрей, который раньше всех вышел из-за стола и мыл под краном свои кисти, тоже поглядел на Асю. Все трое смотрели на Асю. Ждали, что она ответит. И она поняла, что дома о Павле без нее говорили уже не один раз.
— Учится он, — сказала Ася. Это прозвучало не очень уверенно.
— Где?
Нужно было ответить: «Не знаю». Нужно было сказать: «Спрошу у него». Но Асе больше всего хотелось быть самостоятельной, и она ответила:
— Не интересовалась.
— Встречаешься с человеком, домой его не сегодня-завтра пригласишь, с родителями будешь знакомить — и давно бы пора, — а кто он, это тебя не интересует! Это на тебя похоже!
Совсем это не было на нее похоже. Ася сказала обиженно:
—А если я его спрошу, а он мне не ответит?
И тут за Асю вступилась мать.
— Ты тоже, отец, — сказала Анна Алексеевна, — когда на номерном заводе работал, не очень-то о себе распространялся.
— Секреты свои ваш Павел может не выкладывать, но что он за человек, такого секрета быть не может. Я мастер, ты домашняя хозяйка, Андрейка — учащийся, хотя и лодырь, Ася — сборщица на конвейере, соседская Марина в магазине работает, парень ее — лейтенант. А кто этот Павел... не знаю, как его фамилия? Или ты, может, фамилии тоже не знаешь?
— Знаю. Милованов его фамилия.
— А адресок у товарища Милованова, надо быть, «Почта, до востребования»?
— Я на него анкету не заполняла. Придет к нам, можешь сам заполнить.
Она бы ни за что не ответила так отцу, если бы он не угадал про адрес до востребования.
— Как с отцом говоришь? — крикнула Анна Алексеевна.
Андрей сразу потерял интерес к разговору и выскочил из кухни. У отца заходили желваки под щеками. Он взял газету, которую прочитал до завтрака, и стал изучать ее снова. Ася кинулась через площадку к Марине — выговориться. Воскресенье было испорчено. И всю неделю Владимир Михайлович воспитывал дочь молчанием.
Но теперь это не имело значения. Отец был прав. Раньше нужно было спросить у Павла, кто он и чем занимается. Вот она и спросила сегодня. Спросила — и возвращается теперь домой одна. Теперь-то она знает, кто Павел. Но ни за что не решится сказать дома про то, что узнала.
...А было так. Через несколько дней после ссоры с отцом позвонил Павел. Слышно было не очень хорошо, будто звонит он издалека.
— Я неожиданно свободен до конца недели. Когда мы могли бы повидаться?
— Завтра, — предложила Ася. — В кино рядом с вокзалом идет «Главная улица». Говорят, хорошая картина. А я пропустила. Пойдем?
Павел помолчал.
— Может, в другое кино сходим?
— Но я хочу «Главную улицу» посмотреть.
—Тогда лучше в субботу, — сказал Павел.
...Сегодня суббота. Они встретились в вестибюле метро. В этот субботний час все вестибюли московского метро заполнены шумными компаниями, которые ждут опоздавших, и одиночками, нервно вопрошающими друг друга: «Простите, сколько на ваших?» На руках у родителей торжественно проплывают в толпе малыши, влекомые в гости. Мелькают проигрыватели, гитары, коробки с тортами, первые букеты. Мальчишки завороженно замирают около мастера, который налаживает автомат с газированной водой, потрясенные загадочной сложностью сверкающих внутренностей машины. Продавец лотерейных билетов, раскрутив прозрачный барабанчик, настаивает: «Граждане, не проходите мимо своего счастья. Спешите выиграть «Волгу»! Спешите выиграть дом в деталях!» Торопятся озабоченные пассажиры дальних поездов с тяжелыми чемоданами. Молодые люди говорят в пространство: «Странно, опаздывает», — хотя еще ни одна девушка в этот час свиданий никогда не приходила вовремя.
Ася тоже опоздала. Совсем немного, минут на пять. Она сразу увидела в толпе Павла. Он высматривал ее, беспокойно крутил головой и что-то прятал за спину. Цветы, наверно.
— Привет! — сказала Ася. — Какие новости?
— Какие у меня могут быть новости?.. Вот несколько вечеров был посвободнее, а увиделись только сегодня, — сказал Павел жалобным голосом. — А завтра опять занят. И так всю неделю. Какая ты сегодня нарядная!
— А вчера ты тоже был занят?
— Вчера? Нет. Вчера я как раз совсем не был занят.
— А почему не захотел пойти в кино?
— В кино? В кино я не мог.
— Не мог? — удивилась Ася. — Что-то это у вас, товарищ Милованов, плохо стыкуется.
— Что? — не понял Павел.
— Мастер у нас так говорит, когда мы на сборке чего-нибудь напорем, а потом оправдываемся. Занят не был, меня видеть хотел, в кино со мною идти не мог — странно.
— Занят я действительно не был, но в кино идти не мог. Особенно рядом с вокзалом.
Этот ответ вдруг встревожил Асю. «Очень просто, — подумала она, — я его ревную. Да, ревную. А что? И буду ревновать». У нее захолодело в груди, как в тот день, когда она в первый раз решилась спуститься с горы на лыжах. И она тем же упрямым голосом, которым надерзила отцу, сказала:
— Со мной вчера не мог идти в кино? Не мог? Значит, боялся кого-нибудь встретить? Да? Что ж ты молчишь? — и сразу поняла: угадала!
Павел ответил неуверенно:
— Действительно, есть люди, которых мне было бы нежелательно встретить там... Только ты тут ни при чем.
Но Ася уже не слушала.
— Не хочешь, чтобы тебя увидела со мной какая-нибудь студентка из твоего института? Да?
— Какая студентка? — беспомощно сказал Павел. — Ну что ты такое говоришь?.. Там, где я учусь, нет никаких студенток.
— А я не знаю, где ты учишься. И вообще про тебя ничего не знаю. Ничего.
— Ты ничего про меня не знаешь? — горько сказал Павел.
— А что я про тебя знаю? Встречаюсь с тобой, не сегодня-завтра приглашу домой, с родителями буду знакомить. А кто ты, этого не знаю. И адрес у тебя тоже: «Почта, до востребования».
Все обидное, что сказал отец про Павла, казалось ей теперь справедливым. Остановиться было невозможно, как невозможно остановить на спуске разбежавшиеся лыжи. И так же страшно от холода в груди и... радостно. И чем круче спуск, чем холоднее в груди, тем радостнее. Она сказала, что хочет знать про него все, значит объяснила ему, что это для нее очень серьезно. Павел должен понять ее именно так. Понять и обрадоваться. И начнется у них теперь уже совсем взрослая полоса.
— Ты приезжаешь и уезжаешь. Ты целуешь меня и говоришь, что это было бы ужасно, если бы мы не встретились. А больше я про тебя ничего не знаю.
Он почти крикнул:
— Ты мне не веришь?
— Нет, это ты мне не веришь. Почему ты никогда ничего не рассказываешь о своем институте? Я знаю, что ты живешь в общежитии. А может, ты не учишься, а работаешь? Тогда почему не говоришь где? Почему? Почему не знакомишь меня со своими товарищами? Почему?
