Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
Перед Клавой на столе все еще лежали отчеты и сводки.
— Знаешь, Гриша, — сказала она, повернув к нему оживленное лицо. — Я все яснее понимаю: наши планы — только черновики. Иногда удачные, иногда небрежные, но черновики. А чистовик пишут все. Понимаешь? Весь завод. И чистовик намного лучше, интереснее, больше!
— Ну, ну, — пробурчал Немиров. — Вот примем обязательство досрочно сдать Краснознаменке турбины, вызовем вас насчет отливок, тогда и привнесете в черновик... А я погляжу, как вы все и твой толстяк повертитесь.
— Что? Пришло? — вскрикнула Клава и озабоченно вскинула глаза на мужа, но увидела его всегдашнее выражение спокойной, чуть насмешливой уверенности. Тогда она подумала о своем заводе, о том, как трудно будет выполнить заказ турбинщиков досрочно и как будет неистовствовать Саганский. Она весело сказала:
— Что ж, повертимся! И толстяк повертится, ему не впервой.
Немиров с ревнивым любопытством заглянул в итоговые цифры ее отчета.
— Сто девять процентов! Ого!.. — И с обидой в голосе: — Вот ты говоришь: мысли, воля, чистовики! А я эту политику Саганского насквозь вижу! Прибедняется, плачет, дает заниженный план, а потом — перевыполнение! Премиальный «зис»!
— Ничего подобного! — крикнула Клава с возмущением. — На этот год мы сами выдвинули встречные цифры, намного превышающие... Если бы ты знал наших людей, ты никогда не посмел бы так говорить!
Она стала собирать и запихивать в портфель бумаги. Снова настойчиво зазвонил телефон.
— Здравствуйте, Григорий Петрович. Отдыхаете? — спросил секретарь райкома Раскатов.
— Отдыхаю, Сергей Александрович, — со скрытым раздражением ответил Немиров, соображая, какая неприятность сейчас на него свалится. Не будет же Раскатов звонить по пустякам в воскресный вечер!
— «Ленправду» сегодня читали?
— Нет еще.
— Она у вас под рукой? Посмотрите третью полосу.
Сердце у Немирова екнуло. Держа телефонную трубку, он левой рукой развернул газету и напряженно-ищущим взглядом пробежал по заголовкам на третьей странице. «Забвение партийно-политической работы»... нет, не о нас, о пищевой фабрике. «Новые люди — старые нормы»... тоже не о нас. «Передовой стахановский цех»... нет, не о нас, не то... Хотя, постой-ка, знакомое имя... Так, так... На «Советском станкостроителе»... Горелов? Вот и фотография. Понятно!
Горелов был тот самый начальник турбинного цеха, которого Григорий Петрович, вопреки мнению Диденко и Раскатова, снял с работы, заменив Любимовым. Горелов оскорбился и подал заявление об уходе с завода, где проработал много лет. Раздраженный поднявшимися вокруг него спорами, Немиров отпустил его без сожалений. А тот — поди же знай! — развернулся на «Советском станкостроителе» и превратил свой цех в стахановский. И вот эти сегодняшние фрезерные станки, сданные нам досрочно... неужели они собирались в том самом цехе? И Горелов, сдавая их, думал, что турбинщики примут их и вспомнят о нем. Да, Горелов...
— Узнали? — коротко осведомился Раскатов.
— Узнал, Сергей Александрович. Если вы имеете в виду Горелова.
— Я имею в виду именно Горелова, — подтвердил Раскатов. — Способного инженера-новатора, выросшего на заводе. И мы его потеряли! Не только вы, но и мы все... Отчего? Оттого, что не простили ему ошибки, не помогли ему выправиться, не разглядели, как подойти к человеку!
— Оставить его в турбинном? — воскликнул Немиров. — Да это значило бы поощрять расхлябанность, старые взгляды, старые дурные привычки! Если бы я не подтянул людей...
— Кто говорит, что не надо было подтягивать! Для пользы дела можно и снимать людей, и понижать в должности, но разве это основной метод партийного воспитания работников? Разве этим пробуждают в человеке еще не раскрывшиеся силы?
— А может быть, я и научил его, этого Горелова? — перебил Немиров. — Получил урок — вот и старается.
— Учить-то учили, — сказал Раскатов, — а для завода потеряли... Кто знает, если б подошли к нему по-хозяйски, нашли ему работу по способностям... может, эта статья была бы написана про ваш завод? А то про вас что-то давно не пишут.
Немиров промолчал.
Некоторое время молчал и Раскатов, потом спросил мягче:
— Ну как, обращение получили?
Они поговорили о полученном обращении строителей. Раскатов обещал помочь всем, чем только сможет.
— А как думаете, Любимов... вытянет? — осторожно спросил он.
— Почему же нет? — откликнулся Немиров. — Поможем, так вытянет. Помогать любому нужно.
Они дружески распрощались:
— Желаю вам успеха, Григорий Петрович!
— Спасибо, Сергей Александрович!
И тогда Григорий Петрович зашагал по кабинету так быстро, будто спешил измерить его шагами по всем направлениям.
Новая мысль бередила душу, как заноза: о нас давно не пишут... обо мне давно не пишут... Да, да, да! Уже давно имя завода не появляется ни в сводках, ни в статьях. Ругать в печати такой славный завод никому не хочется, верят — выправится. Но и хвалить не за что, вот и молчат. А заводской народ, просматривая газеты, говорит с горечью: «Нас будто и на свете нет». Уральцы, наверно, удивляются: «Что ж это Немиров заглох? У нас гремел на всю страну, а там, видимо, не справился?..» И так будет, пока он не вырвется снова вперед, хотя бы с первой турбиной...
Он сам себя останавливал: спокойнее, товарищ Немиров, спокойнее! Ты поддаешься самолюбию. Раздраженное самолюбие — плохой советчик. Что, собственно, произошло? Ты действовал круто, потому что без этого не повернуть было завод к новым задачам. А с Гореловым, видимо, «перекрутил». Не ошибается тот, кто ничего не делает. Признаю, ошибся. И все-таки дело не в этом. Дело в первой турбине. Будет победа — и никто не вспомнит старой ошибки. Нужна победа. Не мне — заводу. Моя слава — слава завода. Для себя я, что ли, стараюсь? Нужна победа.
Он сел к столу и начал энергично, с нажимом выводя буквы и ломая карандаши, набрасывать жесткий, обстоятельный приказ об ускорении выпуска первой турбины.
Клава появилась в дверях:
— Гриша, чай пить!
Он отмахнулся:
— Погоди, погоди, Клавушка!
Ему не нужно было сверяться с бумагами для того, чтобы не забыть ни одной заготовки, ни одной детали, идущих в турбинный из других цехов. Все это он знал наизусть — разбуди ночью, и то не собьется. Он представлял себе, как завертятся начальники цехов, получив приказ, крепко сжимающий и без того напряженные сроки. Уже улыбаясь, он скорописью дописал последние пункты, собрал в кучу сломанные карандаши и позвонил Любимову.
— Алло! — певуче откликнулась Алла Глебовна.
В трубку ворвалась музыка. Красивый бас томительно жаловался.
Я грущу, если можешь по-нять
Мою душу, довер-чиво-неж-ну-ю...
— Георгия Семеновича! — не здороваясь, властно потребовал Немиров.
Сквозь музыку до него донесся вопрос Любимова: «Кто?» — и беспечный ответ Аллы Глебовны: «Не разобрала, незнакомый кто-то».
— Я слушаю, — раздался благодушный бас Любимова, сопровождаемый другим, поющим басом:
...по-пенять
На судь-бу мо-ю, страст-но-мя-теж-ную...
— Говорит Немиров. Остановите вашу музыку и слушайте внимательно.
Григорию Петровичу казалось, что он видит, как замахал рукою Любимов и как Алла Глебовна, с перепуганным лицом, бросилась к патефону.
Мне не спится в то-о-ске-е по-о но-о-чам...
Рыдающий голос оборвался на полуслове.
— Спаться вам теперь долго не будет, — сказал Немиров. — Завтра утром получите приказ. Выпуск первой турбины я решил значительно ускорить. Приказ окончательный и безоговорочный.
Часть вторая
1
Аня бежала к начальнику цеха в состоянии, когда не только не скрываешь своего возмущения, но и не хочешь скрывать. Никому до нее нет дела? Хорошо же! Она сама о себе напомнит!
В цехе начался тот самый «аврал — свистать всех наверх!», о котором говорил Гаршин. Все были заняты по горло, только Аня как бы выпала из общего напряженнейшего труда и очутилась в странном положении человека, который болтается в цехе сам по себе, что-то придумывая и пытаясь осуществить в одиночку. Никто от нее ничего не ждал и не требовал. Ни приказаний, ни средств ей не давали. О ней попросту забыли, а когда она пыталась о себе напомнить, отмахивались:
— Только не теперь, Анна Михайловна! Вот сдадим турбину, тогда займемся. А сейчас, сами видите...
Даже Алексей Полозов, на ходу выслушав Аню, помотал головой и пробормотал:
— Ох, Аня, погодите, сейчас не до того!
Единственное, чем она могла заниматься, — это обучением молодежи. Однако и тут не было удачи. Аня очень рассчитывала на собрание учеников, но часть мальчишек совсем не пришла, а те, что пришли, шумели, толкались и с любопытством наблюдали, надолго ли у Карцевой хватит терпения и что она сделает, когда терпение лопнет.
