Вера Кетлинская - Дни нашей жизни
— Хорош! — сказал он, останавливая станок. — Так вот, Петр Петрович, чтоб теперь ни одной задержки с лопатками больше не было! И меньше ста двадцати процентов плана чтоб я от вас не получал. Не вытянете — отберу станки.
— Почему же не вытянем? Только...
И Пакулин, а за ним цеховой механик стали выкладывать различные нужды цеха.
— Так, так, больше ничего не припомнили? — съязвил Немиров, про себя отмечая действительно важные и неотложные дела. — Думаете, в выходной день я добрей? Наобещаю? Чтоб вы меня потом Обещалкиным называли?
Пакулин и механик покраснели. Кто-то из наладчиков весело охнул.
— Думаете, не знаю? Станьте на мое место и выполняйте все, что с вас потянут, тогда я посмотрю, на что вы горазды.
И, довольный собою, Немиров пошел к выходу. Петр Петрович проводил его до двери и по пути кое-что все-таки выпросил.
— Ладно уж, — сказал Немиров, делая пометки в записной книжке, и спросил, чтобы переменить разговор: — На днях в турбинном Николая Пакулина в партию принимали. Сын?
Петр Петрович кивнул головой. Лицо его сразу потускнело.
— Что? Или...
Петр Петрович безнадежно махнул рукой, тихо сказал:
— А какой парень!
И, поклонившись так, что совсем скрыл свое лицо, быстро пошел назад, к станкам.
Во дворе Немирову повстречался Алексей Полозов. Сунув руки в карманы добротного пальто, инженер энергично шагал к турбинному цеху.
— Вы почему не отдыхаете? — спросил Немиров, останавливая его.
— А вы? — вопросом на вопрос ответил Полозов.
Григорий Петрович принципиально не любил подхалимства и робости перед начальством, но полная независимость по отношению к нему все же коробила его. Тон властного хозяина, принятый им на этом заводе, создавал расстояние между ним и подчиненными. Для Полозова этого расстояния, видимо, не существовало.
— Я своим временем располагаю сам, — миролюбиво, но многозначительно сказал Григорий Петрович. — А у вас, мой друг, я вправе спрашивать отчет.
— Я не понял, что вопрос задан в этом смысле, — ответил Алексей. — Отчитываюсь: в цехе сегодня переставляют некоторые станки, чтобы сократить и упростить прохождение деталей. Работой руководит механик. Я зашел проверить, как идет дело.
— Так пойдемте, проверим вместе.
Он взял молодого инженера под руку. Интересно, почему Алексееву так нравится этот ершистый парень? Любимов жалуется на его угловатость и дурной характер. Похоже, что с парнем и впрямь нелегко работать.
— Чья идея переставить станки? — спросил он в цехе, после придирчивой проверки убедившись, что перестановка целесообразна и умно придумана.
— Моя, — коротко ответил Полозов, — утверждена главным инженером. — И отошел от директора, чтобы дать указания монтажникам.
Заметив, что директор остался один, механик вежливо подошел к нему и тут же выложил все свои заботы. Черт знает что! Стоит зайти в цех, и сразу любой человек обрушивает на тебя все свои нужды и требования. Как будто у директора в какой-то волшебной копилке хранятся и новые станки, и заваль инструментов, и денег без счету!
Полозов вернулся и слушал, не вступая в разговор.
— Кстати, — бросил ему Немиров, радуясь, что может сообщить о выполненном обещании. — Я велел Евстигнееву отпустить Воловика.
— Очень хорошо! — воскликнул Полозов, и в глазах его мелькнуло торжество.
— Так насчет электрокопировального станочка, Григорий Петрович, — продолжал вежливый механик, возвращаясь к прерванным просьбам.
— Не выпрашивать надо без конца, а внутренние резервы смелее находить, — резко сказал Немиров. — Привыкли готовенькое получать.
Выйдя за ворота завода, он пожалел, что нет машины. После дня, проведенного на воздухе и в движении, он устал.
Клава все еще работала. Григорий Петрович прошел в свой кабинет, просмотрел записи в блокноте, выписал на отдельные листки все поручения, которые следовало передать отделам заводоуправления.
Перечитав, что получилось, Григорий Петрович сунул листки в карман, лег на диван, закинул руки под голову и задумался.
Радужное настроение, державшееся всю первую половину дня, давно улетучилось. Рассеялось и раздражение, вызванное обидным прозвищем, — теперь он только усмехнулся, вспомнив о нем. Мозг его был ясен и готов к спокойному анализу и строгим выводам.
«Я недоволен состоянием завода и недоволен собою, — трезво понял он. И тут же спросил себя: — В чем же дело?» — потому что давно знал, как плодотворно такое недовольство собою, если разберешься в его причинах.
Он снова мысленно переворошил свои записи. Были тут большие, серьезные дела, каких у директора всегда достаточно. Но были и дела мелкие, случайные; их могли и должны были решить без него. Немиров знал мудрое правило: «У хорошего директора суеты не бывает. Если к директору ломятся лично и по телефону сотни людей — значит, он плохой директор». На Урале ему как будто удалось добиться настоящего порядка. Здесь ему никак не удавалось выпутаться из плена мелких дел. Правда, на уральском заводе производство было однотипное, устоявшееся, а тут несколько новых видов продукции, освоение, техническое переоборудование цехов, все по-новому. И все же...
Опыт у отделов немалый, работники подобраны толковые. А не справляются. Почему? И он сам, видимо, тоже не справляется, иначе не появилось бы это нелепое, обидное прозвище! Вот с освоением и выпуском новой турбины... Есть, конечно, у Любимова свои недостатки, но начальник он, бесспорно, опытный, серьезный; коллектив цеха боевой, сознательный... а план срывают!
Немиров мог бы назвать десятки частных причин и помех. Но за всем этим стояла большая, общая причина. Какая?
Беспощадно проверив себя и все трудности производства, Немиров ответил себе: причина в том, что размах и техническая сложность работ выше, чем подготовленность, организация и технические возможности завода. Вот в чем причина! И руководитель завода должен или «нагнать», или честно признаться в том, что «нагнать» не может, не умеет. И тогда... Да, одно из двух: или доказать министерству, правительству, партии, что на завод возложены задачи не по силам, или признать, что задачи посильны, но сам ты слаб.
Все протестовало в нем против таких выводов.
Есть на заводе потенциальные, скрытые возможности «нагнать»? Да, конечно, есть. Опыт подсказывает: временное несоответствие преодолевается. Сложность задач подгоняет рост людей и организации. Их подкрепляет сила всей страны с ее теперешней могучей техникой, с ее наукой, все теснее сплетающейся с производством. Значит, надо только суметь теснее сплести их, надо только суметь оснастить производство всем необходимым и организовать его... Сумею я или нет?..
Телефонный звонок прервал его размышления.
— Григорий Петрович, пришло! — прокричал в трубку возбужденный голос Диденко. — Сейчас мне звонил дежурный из парткома, прилетел на завод, срочным пакетом пришло!..
— Здравствуй, Николай Гаврилович! — как можно спокойней сказал Немиров. — Я что-то не пойму, кто прилетел и что пришло.
— Добрый вечер! — с досадой сказал Диденко и уже спокойнее сообщил: — Пришло обращение. То самое.
И он начал читать, не дожидаясь согласия:
— «Директору завода Немирову, парторгу ЦК Диденко. ..»
— Ну, ну, — поторопил Немиров.
— «Дорогие товарищи! Вы знаете, что десятки новых первоклассных предприятий нашей растущей социалистической промышленности с нетерпением ждут электроэнергии строящейся Краснознаменской станции...»
— Так, — сказал Немиров. — Что просят?
— Не просят, Григорий Петрович, а вроде требуют — так звучит эта просьба.
Оба помолчали, понимая друг друга.
— Ну что ж, Николай Гаврилович, ночь наша, будем думать, пока голова не заболит?
— Голова теперь должна быть ясная, — уже совсем спокойно сказал Диденко.
— Давай встретимся, Николай Гаврилович, утречком, поразмыслим вместе: ты, я и Алексеев.
— Давай, Григорий Петрович. Ну, бувай здоров!
Опустив трубку на рычаг, Немиров так и не снял с нее руки и застыл возле телефона в позе растерянной и озабоченной, не вязавшейся с только что проявленной им уверенностью.
— Гриша, ты занят? — позвала его Клава.
Он устремился на ласковый голос. На мгновение его охватило детское желание уткнуться головой в ее колени, как в колени матери, хоть на минуту ни о чем не думать, ни за что не отвечать, никуда не торопиться...
Перед Клавой на столе все еще лежали отчеты и сводки.
— Знаешь, Гриша, — сказала она, повернув к нему оживленное лицо. — Я все яснее понимаю: наши планы — только черновики. Иногда удачные, иногда небрежные, но черновики. А чистовик пишут все. Понимаешь? Весь завод. И чистовик намного лучше, интереснее, больше!
