Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
— Виноваты в смерти сына вот кто… — Григорий Иванович показал на богатые купеческие дома. — Федосья не виновата. Вот кто виноват в смерти твоего Петра, — рука ссыльного властно протянулась по направлению торговой слободки. — Твое хозяйство рушится, — продолжал он, сдерживая волнение, — а они на крови твоего сына капитал наживают. Погляди на себя, — повернулся к старику Григорий Иванович, — ты еле ноги таскаешь, а они катаются на рысаках.
Крестьянин вздохнул.
— Не так живи, как хочется, а как бог велит, — покачал он в раздумье головой.
— Вот в этом-то и беда наша, — ответил Русаков. — Этой поговоркой давят нищую деревню, стараются опутать мужика. Висит она тяжелой гирей на его руках. Губит темнота крестьянина, и ему кажется, будто нет выхода из горькой доли.
Лоскутников внимательно слушал ссыльного.
— А выход из нужды, Федор Терентьевич, есть. Его нам показывает партия большевиков, рабочий класс, и вот когда мы дружно, рука об руку сокрушим на пути все, что мешает Федосье и Яну, жизнь станет радостной.
Собеседники помолчали.
— Жалко Петруху, — губы старика задрожали. — Один был сын, и того не стало, — поник головой старик. Точно встрепенувшись, спросил: — Так мне не препятствовать Федосье?
— Нет, — коротко ответил ссыльный. — Если Иван хороший парень, вместо сына будет тебе.
— У меня такая же думка, только боюсь, как бы беды с ним не приключилось. Народ-то ведь разный. На уме каждого не побываешь. Ну, прощай… На душе как-то полегче стало.
Закинув дугу на плечо, Лоскутников побрел к дому.
Беда для Яна и Федосьи пришла неожиданно. В один праздничный день, когда Федосья была уже беременна, их на улице встретила группа подвыпивших парней. Раздалось улюлюканье, свист. В чеха полетел камень. Схватив за руку Яна, побледневшая Федосья хотела спрятаться с ним во дворе соседнего дома, но ворота оказались закрытыми.
На шум из переулка выскочил Пашка Дымов. Из-под кубанки, на низкий лоб вывалился кудрявый чуб, раскосые глаза смотрели нагло. Увидев Федосью с пленным, он бросился их догонять.
Сильным ударом сшиб Яна с ног. Падая, тот крикнул Федосье: «Беги!» Но женщина опустилась над ним. Удары посыпались на нее. К Григорию Ивановичу вбежал Елизар с криком: «Бьют чеха!» Русаков кинулся к месту свалки. Лавочник, оттащив Федосью, топтал коваными сапогами чеха и орал:
— Бей нехристя! Лупи, ребята, б… — показывая на лежавшую без памяти Федосью, выкрикивал он.
Елизар, размахивая колом, прорвался вперед. Дымов мешком повалился на землю. Пьяные парни, точно стадо диких кабанов, Напирали на ссыльного.
— Бей политика!
Бросив Дымова, Елизар вцепился в ближайшего барышника и смял его под себя. Прасолы прижимали Русакова к забору. На улице слышался крик, топот, ругань и плач испуганных женщин. На выручку Русакова и Елизара бежали вооруженные чем попало пимокаты и горшечники. Толпа прибывала.
Пользуясь замешательством прасолов, ссыльный поднялся на забор и страстно крикнул:
— Граждане! Остановитесь, что вы делаете! Вы избили пленного чеха, такого же труженика, как и вы! Избили женщину за то, что она полюбила человека другой национальности, который невольно пошел на войну, который батрачил у помещиков. На кого поднялась ваша рука? На своего же брата, бедняка.
Соскочив легко с забора, Русаков подошел к Яну. С помощью Елизара и горян перенес избитого пленного в дом Лоскутникова. Женщины помогли подняться на ноги Федосье.
ГЛАВА 26
Поздней осенью на запад, к фронту, двигался эшелон с солдатами и военным имуществом. В классном вагоне, в группе офицеров находился Андрей Фирсов, получивший назначение в один из полков действующей армии.
На одной из полуразрушенных станций эшелон начали разгружать. Возле теплушек суетились солдаты, с платформ стаскивали окрашенные в зеленый цвет пушки, двуколки, походные кухни.
Андрей, пройдя станционные пути, свернул в садик и опустился на скамейку. На дорожках лежала пожелтевшая листва, тонкие паутинки медленно плыли по воздуху.
«У нас, наверное, уже зима. — И живо представил он занесенную снегом станицу, домик и комнату любимой девушки. — Христина, вероятно, в школе».
Андрею показалось, что он слышит стук мела по классной доске и мягкий, грудной голос девушки. Промелькнула последняя встреча с ней, проводы, и, точно из тумана, выплыло ее заплаканное лицо. Казалось, оно близко-близко наклоняется к нему, стоит только протянуть руку, привлечь к себе.
Резкий гудок паровоза вернул Фирсова к действительности. Вздохнув, он поднялся со скамьи.
На запасных путях по-прежнему сновали серые фигуры солдат, сцепщиков, слышался лязг буферов.
Часть, в которую направлялся Андрей, находилась в деревушке, в двадцати километрах от станции. Фирсов положил небольшой чемодан на телегу и зашагал следом.
Дорога была размыта дождями, исковеркана колесами тяжелых гаубиц, кое-где виднелись вырытые снарядами воронки, наполненные водой.
По сторонам тянулись неубранные поля кукурузы, початки были втоптаны в грязь.
С трудом вытаскивая ноги из вязкой глины, Андрей попытался заговорить с крестьянином, но тот, плохо зная русский язык, только сокрушенно качал головой и понукал заморенную лошаденку.
Штаб полка помещался в просторной халупе, уцелевшей от обстрела.
Андрея встретил щеголеватый адъютант.
— Полковника, к сожалению, нет. Прошу подождать.
В чуть заметном кивке головы, в наглом взгляде прищуренных глаз Андрей почувствовал скрытое пренебрежение штабника к нему, неопытному прапорщику.
— Денщик, чаю гас-падам офицерам! Садитесь, гас-пада, чай пить. Пра-шу вас, прапорщик, к столу, — бросил адъютант небрежно.
Офицер, лежавший на лавке, скинул с себя шинель и поднялся.
— У нас осталась водка? Страшно голова трещит, — увидев Фирсова, сухо поклонился: — Капитан Омарбеков.
Одутловатое, с нездоровым оттенком лицо офицера было неприятно.
Разговор не клеился. Штабные заметно чуждались Фирсова, и Андрей, выпив чашку чаю, накинув шинель, вышел.
На окраине улицы горели костры, Андрей побрел к ним.
Отблески пламени освещали усталые, давно не бритые лица солдат. Увидев «прапора», солдаты неохотно подвинулись, уступая место.
Фирсов раскрыл портсигар.
— Закуривайте!
Заскорузлые пальцы солдат мяли тонкие папиросы, рассыпая табак.
— Закурите лучше нашего, зауральского, — вытаскивая кисет, улыбнулся один и стал свертывать цигарку.
— Ты из Зауралья? — живо спросил Андрей и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Значит, земляки?
— А вы откуда?
— Из Марамыша, — ответил Фирсов.
— И впрямь земляк, — обрадованно заговорил солдат. — Мы горянские, — продолжал он. — Нас здесь несколько-человек: Епифан Батурин, Осип Подкорытов и я. Слышь, Епифан, — обратился он к одному из солдат, — господин прапорщик, оказывается, из Марамыша.
Лежавший возле костра рослый солдат в серой шинели, доходившей ему едва до колен, поднял глаза на Андрея.
— Я вас знаю, — произнес он не спеша. — Мы с вами встречались у Григория Ивановича Русакова. Не помните?
— Вы сын ямщика Батурина? — спросил радостно Андрей.
— Да, — ответил Епиха и, свертывая цигарку, продолжал, не скрывая усмешки: — Родителя вашего тоже знаем. Праведной жизни человек.
— За отцовские дела я не ответчик, — резко ответил Фирсов.
— Правильно, отец сам по себе, сын сам по себе, — вмешался в беседу первый солдат и, стараясь загладить неприятный разговор, спросил: — Что из дому пишут?
— От отца писем не получаю и сам не пишу, — ответил Андрей и, помолчав, спросил в свою очередь: — А вам что пишут?
— Нужда заела, последнюю корову со двора свели, — безнадежно махнул рукой солдат. — Теперь там Тегерсены хозяйничают, — продолжал он. — Заводчик Балакшин кооперативное товарищество организует, а кто в правлении сидит? Поп да богатые мужики. Вот тебе и товарищество. Это товарищество овец с волками, — рассказчик сплюнул на огонь. — В единении — сила, — произнес он с насмешкой. — Тит Титыч жмет руку Ваньке безлошадному. Картина! — и тут же крикнул проходившему мимо здоровяку: — Оська, зайди!
Когда тот подошел, значительно сообщил: — Знаешь, кто наш господин прапорщик? Брат Сергея Фирсова. Родной брат!
Тревожно стало на сердце Андрея от мрачного взгляда Осипа. Не поняв его, Фирсов подумал: «Велика же ненависть к богатству моей семьи!»
…Рота, куда Фирсов был назначен взводным командиром, несколько дней подряд отбивала яростные атаки неприятеля. Сила артиллерийского огня нарастала.
Омарбекова не было видно. Связавшись по телефону со штабом полка, Андрей получил приказ контратаковать неприятеля на своем участке.
