Николай Асанов - Электрический остров
Город начинался когда-то на горе, которую легко было отстоять от нападения врага. Он начинался с крепости — древнего кремля, стены которого ныне уже обветшали, но все еще казались грозными. Позднее, когда набеги прекратились, именитые люди вывели свои хоромы из-за стен, но все еще опирались на них, как будто боялись пространства и населявших это пространство простых людей. Еще позже, вероятно уже в XVII—XVIII веках, от боярских дворцов во все стороны разбежались цеховые слободы: гончаров, кузнецов, кожевников… От них остались названия улиц, а сами слободы давно уже были перестроены. Но в XIX веке город стал превращаться из административного центра в торгово-промышленный, и купцы, захватившие его, потянулись к реке. Вся набережная была застроена лабазами, лавками, фабриками, а чуть выше, чтобы хозяйский глаз мог наблюдать зорче, стояли каменные, похожие на монастыри, подворья купеческих семейств. И над всем этим старым городом, возвышаясь со всех сторон, поднимались новые дома. Постепенно смыкаясь, они создавали единый ансамбль современного, социалистического города, возникающего на месте старого, сословного.
Улыбышев показывал Орленовым достопримечательности города. Он провез их мимо театра, в котором они еще не были, показал новый кинотеатр, ресторан, завод, где собирались выпустить первые экземпляры его трактора. Его больше привлекали новые здания, на старину он смотрел равнодушно. Потом, взглянув на часы, погнал машину быстрее — было без четверти шесть.
2
Выставка новой электротехники для сельского хозяйства была организована в нескольких залах Дома партийного просвещения.
Конечно, Улыбышев был прав, трактор туда не затащишь, но почти все лаборатории нашли чем похвалиться перед зрителями. Были тут и светоловушки для насекомых, и высокочастотные установки для уничтожения сорняков во время пахоты, были и макеты таких громоздких механизмов, как ветроэлектростанция, электрифицированная животноводческая ферма, — все то, что Орленову было уже знакомо.
Возле каждого стенда дежурили сотрудники лабораторий, там и тут слышались дотошные расспросы: это приглашенные на выставку председатели колхозов и колхозные электрификаторы — новая профессия в деревне! — допытывались, как устроен тот или другой механизм. Но большинство посетителей здесь не задерживалось — спешило в зрительный зал, где должен был состояться обзорный доклад. И Орленов вдруг понял, как много ждут от него посетители выставки. Улыбышев, шедший рядом с ним по залу, со значением пожал ему руку, шепнул: «Ни пуха ни пера!» — и легонько подтолкнул к дверям зала. Ему тоже хотелось, чтобы доклад оказался удачным.
Орленов рассмотрел зал только с эстрады.
В первом ряду сидел Далматов. Улыбышев и Нина заняли места во втором ряду. Марина отделилась от них. Ее зеленое платье он отыскал только в середине своего выступления. Она сидела одна на полутемных хорах зала, опершись локтями на барьер и опустив подбородок на скрещенные кисти рук. Потом он часто взглядывал на нее, но она ни разу не переменила позы. Это могло быть и от заинтересованности лекцией и от полного безразличия к его словам. И ему захотелось, чтобы доклад ей понравился.
Большую часть времени, как это и было задумано, Орленов отдал электрическому трактору. Свои слова он иллюстрировал схемами, диаграммами, фотографиями. Он чувствовал, что слушатели взволновались новыми перспективами техники в земледелии не меньше, чем он сам, когда стал свидетелем работы трактора. Далматов даже приподнялся, разглядывая иллюстративный материал. Орленов рассказывал точно, скупо, но столько поэзии и умных догадок было в самой работе ученых, о которой он говорил, что между ним и слушателями сразу возник невидимый и необъяснимый контакт, заставляющий настроиться дружелюбно. Постепенно речь его усиливалась, неожиданные сравнения и меткие слова вызывали в зале живую реакцию, и он понял, что доклад удался.
Отвечая на записки, Орленов увидел среди них такую: «Хотел бы поконсультироваться с вами. Инженер Пустошка. Я подойду к вам после окончания лекции».
По тону, в каком была составлена эта записка, Андрей понял, что автор ее не из тех праздных любопытных, которые надоедают лектору своими замечаниями и советами, если лекция им понравилась, и спешат высказать оскорбительное сожаление, если она не удалась. То, как незнакомец подчеркнул свою деловую профессию, тот уважительный тон, в котором он испрашивал консультацию у ученого, — все это ему понравилось. И, прочитав ее, он окинул глазами зал, словно надеялся вот так сразу узнать того, кто ищет встречи с ним, как если бы Пустошка мог подать некий масонский знак или должен был глядеть с особой искательностью. Среди полутораста обращенных к нему лиц он, конечно, не угадал, кто из них незнакомый инженер, и поторопился закончить ответы.
Одобрительно аплодируя, слушатели двинулись к выходу. Андрей замешкался, собирая свои материалы, чтобы неизвестный успел подойти. В то же время он следил искоса за Ниной. Нина встала вместе с Улыбышевым, но тот что-то сказал ей, и она остановилась, ища глазами Чередниченко. Улыбышев тем временем выскользнул из междурядья кресел и подошел к Далматову, Они остановились, разговаривая так, словно заранее условились об этой встрече.
— Простите, что беспокою вас, товарищ Орленов! — сказал снизу чей-то мягкий голос.
Пустошка оказался довольно пожилым человеком, толстеньким коротышкой, в светло-сером костюме в крупную клетку, который и не молодил его и как бы укорачивал его фигурку. Лицо утомленного гипертоника было еще утяжелено вторым изданием массивного подбородка, нависавшего на твердый накрахмаленный воротничок. «Как можно в такую жару носить твердые воротнички!» — с сожалением подумал Орленов, но понял, что инженер надел все самое лучшее из уважения к ученым и их сложному труду. Это было понятно по тому, как неловко чувствовал себя инженер в своем пестром одеянии.
Голос Пустошки был таким же, как и его записка, искательно-робким. Инженер опустил глаза и просительно сказал:
— Может быть, присядем? Я задержу вас только на минуточку…
Орленов с чувством некоторого разочарования спрыгнул с эстрады вниз и пожал мягкую, как бы ватную, без мускулов, руку инженера.
Любовь к уменьшительным была, как видно, в натуре Пустошки. Во всяком случае он широко применял их в разговоре.
— В том проектике, который вы нам показывали, товарищ Орленов, есть, мне думается, одна неувязочка… — Андрей показывал несколько проектов машин и приборов и, конечно, не мог сообразить, какой из них не понравился инженеру. — Я имею в виду проектик вашего трактора, — уточнил Пустошка, заметив недоумение на лице Орленова. Хорошо, что он не назвал детище Улыбышева тракторочком! — Понимаете, конструкция эта слишком усложнена и, я бы сказал, плохо вписывается в нашу технику, да и вес не соответствует мощности.
Услышав это, Андрей заинтересовался. Он мог предположить в своем собеседнике самые разные качества, но все они должны были соседствовать с робостью. А то, что сказал Пустошка, было нападением, которое следовало отразить.
Между тем Пустошка продолжал с тем же робким выражением лица:
— Ну зачем, скажите вы, делать трактор такого размера? Моторчик можно было совершенно спокойненько опустить ниже, тогда передняя часть машины стала бы нормальной. Барабан для кабеля лимитировать в этом не может. Например, если мы уберем с трактора «ХТЗ» баки для горючего, там вполне хватит местечка для барабана. А мотор? Ведь мотор можно поставить и сильнее! Вы не находите?
Пока Андрей находил лишь, что Пустошка удивительно навязчив и надоедлив. Если бы Андрей мог, он просто отмахнулся бы от этого критика, но в том-то и дело, что робкое лицо просителя совсем не вязалось с его словами. От них отмахнуться Орленову было невозможно. Следовало что-то объяснить Пустошке, как взрослый человек объясняет ребенку, хотя тот и надоедает своими приставаниями.
— В конце концов — это дело конструктора! — сказал Андрей.
Инженер закивал, показывая плешь, похожую на большой старинный пятак. Как видно, он ходил обычно без шляпы, может быть забывая ее где попало…
— Вот-вот, — согласился инженер, — все так и говорят. А об интересах производства не думают…
— Что вы хотите этим сказать? — нахмурясь, спросил Орленов. «С Пустошкой, кажется, лучше всего говорить строго, — подумал он, — инженер, наверно, не умеет спорить и сразу отстанет». — На заводе, где будут строить трактор, есть конструкторское бюро, инженеры, например вы. Вот вы и подумайте об интересах производства!
Однако Пустошка не собирался сдаваться. Он по-прежнему благодушно и робко улыбался, лицо его выражало внимание, но в словах было непонятное упорство и какая-то сила…
