Николай Асанов - Электрический остров
Однако Пустошка не собирался сдаваться. Он по-прежнему благодушно и робко улыбался, лицо его выражало внимание, но в словах было непонятное упорство и какая-то сила…
— Вот и вы не хотите понять. А я думал, вы — человек новый, поймете! — с сожалением сказал он. — Ведь вся эта конструкция — сплошной разврат!
— Что?! — изумился Андрей.
— Разврат мысли, вот что! — тихо подтвердил Пустошка.
И в эту минуту он неожиданно изменился. Куда девались улыбочки, уменьшительные словечки. В глазах инженера появились негодование, гнев, страсть. Андрей, не пытаясь скрыть свое изумление, тоже тихо и сбивчиво сказал:
— К сожалению, мне трудно согласиться с вами. Я видел трактор в действии. Это замечательное сооружение! Одних ругательных эпитетов для уничтожения машины, по-моему, явно недостаточно. Нужны какие-то другие доводы… И вообще…
— Доводы у меня есть! — твердо сказал Пустошка. И затем, совсем иным тоном, словно увянув и сделавшись опять как бы меньше ростом, добавил: — Только их никто слушать не желает. Этот Улыбышев всех загипнотизировал, а иных просто подкупил…
— Тэ-эк-с! — для Орленова стало ясно, что перед ним изобретатель-неудачник, которых он не любил. И неудачник обозленный, не брезгающий даже клеветой на преуспевающего. Андрею стало скучно и противно.
Лицо Пустошки омрачилось, потом в глазах его появилось снова просительное, но не трогавшее больше Андрея выражение, и он сказал:
— Вы бы, товарищ Орленов, приехали к нам на завод, посмотрели, как строится там трактор, побеседовали бы с производственниками… — голос инженера все падал, и конец его фразы совсем потерялся в шуме толпы.
Андрей промолчал.
Пустошка еще раз робко взглянул на него и, пробормотав:
— Ну, извините, товарищ Орленов… — отошел и потерялся в толпе посетителей выставки.
— Кто это такой? — спросила Нина, подходя к Орленову.
— Некий инженер… Пустошка, — нехотя ответил Андрей. Ему захотелось забыть и смешную фамилию и комический облик незадачливого критика.
— Какой забавный толстячок!
— Как бы этот толстячок не пролез в замочную скважину! — непонятно ответил Андрей, думая в это время о механической мастерской Улыбышева, где за семью замками стоял замечательный электрический трактор. «Надо бы предупредить Улыбышева, что кто-то пытается опорочить его конструкцию». — А где Борис Михайлович?
— Поехал с Далматовым. А машину оставил нам и вызвал шофера. Это доказывает, что твой доклад ему понравился!
Орленов даже не улыбнулся. Он забыл о докладе. Что говорил этот Пустошка? Что в конструкции Улыбышева слишком велики габариты, слаб мотор, что Улыбышев гипнотизирует и подкупает людей… И ведь эти слухи распространяются! Они могут дойти и до Далматова! И дойдут! Или Орленов совсем не знает людей. Такого Пустошку ничем не остановишь! «Да, надо предупредить Улыбышева…»
Марина ждала у машины, равнодушно разглядывая прохожих, которые отвечали ей куда более пристальными взглядами. Она была какой-то грустной, словно и ей передалось неприятное чувство, которое испытывал Андрей. За спиной девушки всходила бледная, как будто истощенная долгим ожиданием ночи, луна.
Им пришлось еще немного постоять, пока не появился шофер. Он был явно недоволен тем, что его оторвали от ужина, и повел машину с таким мрачным видом, будто собирался по дороге на остров утопить ее вместе с пассажирами.
Марина всю дорогу не взглянула на Орленова и ничего не сказала. И это было тоже неприятно Андрею. Конечно, дело не в том, что его докладом должны все восхищаться, но хоть слово одобрения сказать можно? Ах, уж этот Пустошка! Теперь Андрею казалось, что во всех его огорчениях виноват именно инженер с его елейным голосом и робкими манерами, словно рассчитанными на то, чтобы втираться в доверие к дуракам. «Что он такое еще сказал? Нет, нехорошо все это, очень нехорошо!»
Поистине, вечер кончился неудачно.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Федор Силыч Пустошка был чрезвычайно зол на себя.
В самом деле, как это можно? Человеку под пятьдесят, а он все еще тешит себя всякими розовыми иллюзиями, которые под стать разве что неискушенному юноше! Как он мог подумать, что этот Орленов, сотрудник и подчиненный Улыбышева, отнесется с интересом к критическим замечаниям в адрес своего шефа? «Все они одним маслом мазаны! Им что, лишь бы сбыть с рук свое «изобретение», а уж производственники, а потом эксплуатационники пусть расхлебывают! А они еще и премию получат…»
Злые мысли не были «главной специальностью» Федора Силыча, скорее наоборот, человек по природе добрый, он редко предавался сарказму. То есть не то чтобы Федор Силыч не умел злиться, это с ним случалось, но он не умел убеждать людей в том, что злится он по делу. Поэтому Федор Силыч постоянно уступал поле боя и был известен как самый сговорчивый человек… Может быть, именно это качество и помешало его движению вперед, его успеху в жизни. Иначе чем же объяснить, что он добился немногого? Долгое время ему пришлось работать мастером, лишь через много лет стал он начальником маленького цеха тракторных деталей. Добро бы работал на большом заводе. Там, конечно, и требования больше и масштабы иные. А здесь и заводик-то чуть ли не ремонтный, выпускает детали к тракторам для двух-трех областей… В возрасте Федора Силыча люди становятся и директорами и начальниками главков. Некоторые однокашники его давно уже состоят членами коллегий министерств, а один бывший приятель стал даже заместителем министра. Только сам Федор Силыч, как видно, всю жизнь проходит в рядовых…
Такие горестные мысли одолевали Пустошку обычно после резких поступков, подобных тому, который он совершил сегодня. И это тошнотворное состояние не проходило бесследно. Может быть, боязнь ощущения своей никчемности, бездарности, неудачливости и была причиной того, что Федор Силыч не любил ввязываться в бой? Слабосильный редко бывает задирой. Не так-то просто лезть с кулаками, заранее представляя, как у тебя потечет кровь из носу.
Федор Силыч все уменьшал и без того мелкие шажки. Со стороны могло показаться, что он топчется на месте. Была немаловажная причина и для этой нарочитой медлительности. Дома Федора Силыча ждала супруга, Любовь Евграфовна, ждала, можно сказать, с душевным трепетом. Перед тем как Федор Силыч отправился на выставку, между супругами произошел весьма значительный разговор, а потому Любовь Евграфовна, тщательно смахивая невидимые пылинки с костюма мужа, напомнила ему:
— Так ты обязательно поговоришь с этим Орленовым?
…Федор Силыч женился поздно. Произошло это, надо думать, от той же душевной нерешительности, которая так некстати задерживала его рост как мыслящей личности и чуть ли даже, как он иногда подумывал, не отразилась на физическом развитии. Но, женившись, Федор Силыч испытал наконец самое настоящее счастье. Супруга его, женщина молодая и лирическая, вдохновленная очарованием семьи и трепетной любовью мужа, народила Федору Силычу полдюжины детей. Мало того, она постепенно и самого-то Федора Силыча стала считать чуть ли не старшим своим сыном, с такой бережной внимательностью относилась к нему, так мягко и вдумчиво вникала в его дела.
Нерешительному и боязливому Федору Силычу женская опека пришлась по сердцу, и он ничего не имел бы против того, чтобы руководство жены распространилось на все области его деятельности, кроме разве что управления цехом. Да и в цехе иной раз происходили такие события, что Федор Силыч с удовольствием переложил бы ответственность за их исход на плечи Любови Евграфовны.
Такие именно события произошли в связи с трактором Улыбышева.
Когда цех некоторое время назад получил задание построить пять экземпляров новой машины, Федор Силыч буквально восхитился тем, что ему придется участвовать в решении такой важной задачи, как пахота при помощи электричества. Тогда же он рассказал Любови Евграфовне об этом счастливом случае. Иначе как счастливым случаем свое участие в создании новой машины Федор Силыч считать не мог: ведь заказ выполнил бы любой завод, и в таком случае Федор Силыч увидел бы разве что фотографию новой машины в каком-нибудь журнале. Любовь Евграфовна, всегда желавшая мужу душевного спокойствия и радости, приняла самое горячее участие в обсуждении этого события. Она даже побаивалась, не отменит ли директор завода Семен Егорович Возницын свой приказ. Вдруг кто-нибудь убедит директора, что лучше передать заказ в другой цех, а цеху тракторных деталей поручить лишь изготовление отдельных узлов новой машины? Любовь Евграфовна довольно долго работала на заводе в отделе контроля и разбиралась в секретах производства и в размещении заказов не хуже Федора Силыча. Муж возразил ей, что почетный заказ передан ему не «просто так». Для нового трактора потребуется много новых деталей, заказ не серийный, естественно, что выполнять такой заказ лучше в его цехе. Любовь Евграфовна поздравила мужа с удачей, и с этого дня они часто разговаривали о машине Улыбышева.
