Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
— Предлагаю выпить за здоровье юной хозяйки.
— За Ундин? С утофольствием! — захмелевший Тегерсен храбро выпил и четвертый бокал. Покачнувшись, опустился на стул и, откинув голову, уставился осоловевшими глазами на потолок. — Ми феликий народ, ми тринадцатый фек владел Англия, Норвегия и Швеция, — усы датчанина затопорщились. — Мой предок был северный фоин. Мы ошшень храбри… — Не закончив речь, он свалился и пополз на четвереньках под стол. Молодежь закатилась смехом. Запыхавшись от танцев, в комнату вбежала Агния и, повертев хорошеньким носиком, выскочила, как ошпаренная. Свадебное пиршество продолжалось пять дней.
Андрей едва нашел время поговорить с братом.
— Ты, кажется, зимой заканчиваешь училище? — спросил тот.
— Да.
— Я говорил уже с отцом. Он думает направить тебя в Зауральск.
— Мало ли что он думает. У меня свои планы на будущее, — хмуро произнес Андрей.
— Что ты намерен делать?
— Посмотрю, — уклончиво ответил Андрей. Сергей резко сказал:
— Нам с отцом не хочется, чтобы ты водил компанию с ссыльными!
— Это мое дело, — сдержанно ответил Андрей.
— Но ты забываешь, что интересы нашего дома…
— Повторяю, это мое дело. Я отдаю отчет в своих поступках и прошу не указывать, где и с кем я должен быть.
— Но ведь это кладет пятно на нашу фирму?
— Меня не касается, — отмахнулся Андрей.
— Как не касается? — Сергей в упор посмотрел на брата.
— Очень просто. У вас с отцом одни взгляды на жизнь, у меня другие.
— Ты что, намерен совсем отойти от дела?
— Да, — твердо заявил Андрей.
— Окончательно перекинулся к социалистам? — Выдержав паузу, Сергей отчеканил:
— Мы тебе не позволим якшаться с людьми, у которых за душой нет ничего.
Андрей усмехнулся.
— Если ты хочешь знать, они богаче нас с тобой: у них будущее, а вы с отцом его не имеете. Впрочем, ты не поймешь!
— Однако дешево ты меня ценишь! Как бы не ошибся! — зловеще произнес Сергей.
— Не беспокойся, не ошибусь. Говорить с тобой о законах развития общества — значит переливать из пустого в порожнее.
Чувство отчужденности к брату овладело им. Сухо простившись, Андрей вышел.
Утром он был уже на Кочердыкской дороге. Завернувшись потеплее в тулуп, отдался воспоминаниям о первой встрече с Христиной. Как-то, гостя в Челябинске у товарища, он попал на выпускной вечер в женской гимназии. Во время торжественной части объявили имя выпускницы для получения золотой медали, к столу подошла девушка среднего роста, со смуглым лицом, умными карими глазами. Сделав легкий реверанс сидевшим за столом, она вернулась на место. Андрей пригласил ее на кадриль. Усталые, они вышли в тенистый сад гимназии и, сев на скамейку, разговорились. Христина Ростовцева, так звали девушку, собиралась ехать на работу в школу в станицу Кочердыкскую, где жили ее старики.
Юноша предложил ехать вместе через Марамыш. Выйдя из вагона на маленькой станции, они наняли ямщика.
Проводя летние каникулы на мельнице отца, недалеко от станицы, Андрей встречался с Христиной часто. Эти отрадные дни оставили в его душе радостное, волнующее чувство. И теперь, изредка бросая взгляды на заснеженные поля, березовые рощи, покрытые куржаком, на медленно плывущие облака, он думал о встрече с девушкой.
В станицу Андрей приехал поздним вечером. Потонувшая в снегу, она казалась вымершей. Лишь в редких избах светились слабые огоньки да кое-где глухо тявкали собаки.
На стук вышел отец девушки и, узнав Андрея, торопливо открыл ворота.
— Милости просим! Давненько не были, — сказал он, помогая обметать снег с тулупа. Фирсова. — Пойдем в избу.
Христина с матерью пили чай. Девушка порывисто выскочила из-за стола.
— Андрюша!
После шумных свадебных дней в Марамыше с беспробудным пьянством гостей, бесшабашной гонкой на лошадях, Андрей почувствовал душевное спокойствие, которого ему недоставало в последнее время.
За чаем рассказал семенные новости. Принимая стакан от Христины, коснулся ее пальцев и на миг задержал их в своей руке. Лицо девушки покрылось румянцем. Взглянув на родителей, она погрозила Андрею пальцем. Тот улыбнулся и долго не спускал глаз с любимого лица.
После чая Христина увела гостя в горенку, плотно прикрыла дверь и, подойдя к нему ближе, протянула руки.
Андрей порывисто обнял ее и прошептал:
— Ждала?
До околицы его провожала Христина. За ночь подморозило, и снег под полозьями кошевки пел однообразную песню.
Они не заметили, как промелькнул ближайший лесок и открылась ровная многоверстная равнина. Прислонившись головой к плечу Андрея, девушка задумчиво слушала звон колокольцев.
ГЛАВА 21
Весть о войне с Германией всполошила тихий Марамыш.
Возле церковной ограды, опираясь на палки, группой стояли старики. Играла гармонь. Какой-то пьяный парень, отбивая чечетку, ухал:
Хороша наша деревня,
Только улица грязна,
Хороши наши ребята,
Только славушка худа.
Чуть ли не в каждой избе слышался плач.
Никита Захарович крикнул кучеру:
— Езжай быстрее.
Лошадь взяла крупную рысь.
«Хлеб надо придержать, в цене взыграет», — думал Фирсов.
Жену он застал в слезах.
— Андрюшу в армию берут, — всхлипнула она.
— Перестань выть. За царем служба не пропадет, не один Андрей идет, — расхаживая по комнате, говорил Фирсов. — Дело от этого не пострадает.
В день отъезда сына в армию Никита сказал ему:
— Вот что я думаю… — помолчав, пытливо посмотрел в глаза. — Пускай другие дерутся, а нам с тобой и здесь дела хватит. Скот надо отправлять на бойни, да и с хлебом забот много, с Сергеем нам не управиться, а Никодим — человек пришлый. — Подойдя вплотную к сыну, заговорил тихо: — А что, если воинскому дать так это сотни три? Может, освободит от службы?
Андрей покачал головой.
— Нет, отец. Я должен идти в армию. Стыдно будет мне, когда тысячи кормильцев идут на фронт, оставляя полуголодные семьи. Я должен выполнить свой долг. — Молодой Фирсов вышел из комнаты.
Никита Захарович недружелюбно посмотрел ему вслед и прошептал:
— Не хотел в отцовском доме хлеб есть, погрызи солдатские сухари, авось поумнеешь.
Перед отъездом Андрей зашел к Словцову. Лицо Виктора было серьезно.
— Слышал, слышал, за царя, веру и отечество воевать идешь, — подавая руку Фирсову, заговорил он. — Что ж, может быть, и я скоро за тобой… — и, сжав кулак, сурово сказал: — Но бороться за благополучие Николая и приближенных, шалишь, не буду. За веру? Как ты знаешь, я атеист. За отечество? Согласен. Только не за отечество Пуришкевичей, Родзянко и Коноваловых, а за другое, обновленное отечество.
— Но ведь царское правительство и родина пока неотъемлемы?
— Вот именно — пока… — Словцов подсел ближе к другу. — Большие дела будут, Андрей. Тяжелые испытания придется перенести нам. Но выдержим… За нами могучее оружие — правда. Россия будет свободной, радостной страной. Разве для этого не стоит жить и бороться?
Приятели крепко обнялись.
— Зайди к Григорию Ивановичу, — посоветовал Словцов.
Андрей нашел Русакова, как всегда, в мастерской. Увидев Фирсова, тот обтер руки о фартук.
— На защиту отечества? — Григорий Иванович пытливо посмотрел на Андрея.
— Да, иду по мобилизации, — ответил тот и опустился на порог.
Русаков уселся рядом, не спеша закурил.
— Сколько событий произошло за последние годы, — начал он в раздумье. — Ленский расстрел, майские забастовки, крестьянские выступления. Да, Россия вступила, наконец, в полосу революционного подъема. Война, на неизбежность которой указывал Ленин, стала фактом. Но правду от народа не скрыть.
В Кочердыкскую станицу приехал Андрей под вечер. Возле управы стояла толпа пожилых казаков. По улицам носились конные. На крыльце, взмахивая форменной фуражкой, раскорячив ноги, что-то кричал толстый сотник Пономарев.
Фирсов подъехал ближе, поднялся на седле.
— Оренбургские казаки с честью постоят за царя-батюшку, веру православную и отечество, — надрывался сотник. — Не так ли, старики? — По передним рядам казаков прошел одобрительный гул.
— Тем, кто не имеет коня, сбрую и амуницию, они будут выданы из станичной управы.
— Хорошо тебе петь, толстый боров, — услышал возле себя чей-то голос Андрей, — когда провожать из дому некого. Живете с женой, как гусь с гусихой.
— А как же быть с иногородними?
— Иногородних в пехоту! Не сидели они в казачьих седлах и сидеть не будут. Лайдакам среди казаков не место!
Андрей повернул к домику Христины. Девушка встретила его на крыльце.
— Андрюша, ты уходишь? — прошептала она и заплакала. — Я боюсь этой войны, Андрей. У меня тяжелое предчувствие: мне кажется, едва ли я тебя увижу еще. Почему так, сама не знаю.
