Николай Глебов - В степях Зауралья. Трилогия
«Где же выход? — думал Андрей. — Так щедра природа и так безотрадна крестьянская доля.
Нужна не конституция, не парламент, ограничивающий власть царя, а более радикальные меры… И прав Русаков, когда говорил: либеральная буржуазия с ее парламентом — это та же петля для рабочих и крестьян. К черту! — выругался Андрей. — Нужно другое!»
…Захваткин в кабинете просматривал почту. Круглое мясистое лицо с большой бородавкой на щеке лоснилось от жира, круглые, чуть навыкат глаза были сонны.
Заслышав шаги, он выжидательно посмотрел на дверь.
— Пришли? Из уважения к вашему почтеннейшему родителю я решил побеседовать с вами, как это говорят, по душам. — Захваткин уставился рачьими глазами на посетителя. — Ваши взгляды на переустройство общества, скажу прямо, подпадают под действие закона о государственных преступниках и могут иметь за собой неприятные последствия. Да-с, — он откинулся в глубь кресла. — Мне прискорбно говорить об этом, но, знаете, служба, — развел он руками. — Вы курите?
— Спасибо.
Закурив, Захваткин продолжал неторопливо:
— Брожение умов — это, так сказать, знамение времени. Я сам когда-то, в дни молодости, был привержен к идеям либерализма. Но, благодарение богу, — Захваткин поднял глаза к потолку, — эти семена заглохли, не успев дать росток.
— Я чувствую, что и мои либеральные идеи также приходят к концу, — заметил со скрытой усмешкой Андрей.
— Вот и чудесно! — Опираясь на ручки кресла, исправник приподнял тучное тело. — Я вижу, батенька мой, вы человек неглупый.
— Благодарю за комплимент, — сухо поклонился Фирсов.
— Да-с, неглупый, — не замечая иронии, продолжал Захваткин.
— И чем скорее порвете знакомство с разными там Русаковыми, Словцовыми и прочими бунтовщиками, тем лучше.
— В рекомендательных списках знакомых я не нуждаюсь, — ледяным тоном произнес Фирсов.
— Мое дело, милостивый государь, предупредить вас… Повторяю, что только из уважения к вашему родителю вы пользуетесь свободой, дарованной нам монархом.
Перед глазами Андрея промелькнули картины голода казахов, сгорбленная фигура крестьянина.
— Венцом этой свободы вы считаете девятое января 1905 года? Залитых кровью рабочих, декабрьские баррикады Пресни? Пытки и виселицы? Да я всеми силами буду бороться против этой свободы, и вам меня не сломить! — выкрикнул горячо Андрей.
— Вы забываетесь, милостивый государь! — лоснящееся лицо Захваткина побагровело. — Вы находитесь в полицейском управлении, но не на тайном сборище. Предупреждаю последний раз, что, если не порвете связи с ссыльными, я вынужден буду принять суровые меры. Можете идти.
Андрей поспешно вышел из кабинета. В этот день он долго бродил по кривым переулкам города, усталый, поднявшись к себе в комнату, лег на диван.
«Жаль Христины нет со мной. Один… Чужой в этом доме».
Скрипнула дверь, показалась одетая в темное Василиса Терентьевна.
— Что, мама?
Она уселась рядом, провела рукой по его волосам. Он доверчиво припал к плечу старой женщины.
— Тяжело мне…
— Знаю, — тихо промолвила Василиса Терентьевна и, вздохнув, сказала: — И мне несладко. Сам-то стал чистый скопидом, на свечку жалеет. Сережа совсем отбился от рук: одни гулянки на уме. Да и ты редко бываешь дома. Не с кем слова вымолвить. Агния по магазинам да по портнихам, мать забывать начала. Одна у меня надежда под старость — ты… — Помолчав, Василиса Терентьевна спросила: — Зачем звали в полицию?
— Пустое дело, — уклончиво ответил Андрей.
— Пенял отец сегодня, что вырастила сына на кривую дорожку.
— Дорога моя прямая, мама, к лучшей жизни ведет, — стараясь подобрать понятные матери слова, тихо говорил Андрей. — Знаю, труден будет путь, но своей цели достигну.
— Ну, дай бог! — Поцеловав сына, Василиса Терентьевна поднялась на ноги и, осенив его крестным знамением, вышла.
ГЛАВА 17
Захватив с помощью Дарьи Видинеевой паровые мельницы на Тоболе, Никита Фирсов стал подбираться к фирме «Брюль и Тегерсен» — крупному мясопромышленному комбинату датчан в Зауральске.
Денежные средства кооператоров были ограничены, и Фирсов повел с ними тонкую игру.
— Тебе, Александр Павлович, мешать я не буду, — говорил Никита заводчику Балакшину, главному учредителю союза маслодельных артелей. — Перерабатывай молоко, разводи свиней, а где надо, я подсоблю деньгами. У тебя контракт с датчанами есть? — спросил он неожиданно.
— Да, часть свинины я сдаю на консервный завод, — ответил Балакшин.
Шагая по мягкому ковру, Никита говорил не торопясь:
— Опутывают нас иноземцы, ох, опутывают. Сам посуди, — Фирсов, заложив руки за спину, остановился перед хозяином: — в Челябинске два завода принадлежат немцам и бельгийцам. До самого Омска по всей железной дороге склады американца Мак-Кормика. В Омске засели немец Ган и швед Рандрупп. На винокуренных и пивоваренных заводах хозяйничают иностранцы, и здесь орудуют датчане, а нашему брату, купцу, и повернуться негде. — Помолчав, Никита продолжал: — Слышал я, что масло и свинину ты отправляешь в Англию?
Балакшин, поглаживая пышную с проседью бороду, внимательно слушал гостя.
— Да.
— Ну вот, и ты со своими артелями ихнюю же руку тянешь, а какая польза?
— Мне от фирмы Тегерсена один убыток, — заметил хозяин.
— А ежели нам с тобой, допустим, создать свою компанию, ас, ас… как это на ученом языке называется? — Фирсов наморщил лоб и уставился на ковер. — Припомнить не могу, ведь говорил же мне этот кутейник…
— Ассоциацию, — подсказал Балакшин, который когда-то учился в коммерческом училище. — Что же, я не прочь… Мне эти «Брюль и Тегерсен», признаться, крепко, ножку подставляют. Создают свои механизированные маслодельные заводы, и артелям тягаться с ними трудновато.
— Не удержаться им против нас, — забегал по привычке Никита, — деньгами я тебе пособлю. Начинай накидывать цену на молоко с пятачка, а там посмотрим, кто кого.
— Ну, хорошо, а разницу в повышении цен кто оплачивает?
— Я.
Хозяин задумался.
— Допустим, цену повышаем. Но Тегерсен не может останавливать маслодельные заводы, ясно, что будут оплачивать молокосдатчиков по ценам выше артельных. Но когда-то должен быть предел?
Никита хитро улыбнулся:
— Ты только начни их бить, а я уж добью.
— Опасная игра. — Балакшин затеребил бороду. — Требуются большие деньги.
— Для начала я открою вам кредит в Крестьянском банке тысяч так на пятнадцать, — заявил Никита.
— Ну, а если мы не выдержим конкуренции? — продолжал расспрашивать осторожный Балакшин.
— Брюль и Тегерсен лопнут скорее, чем мы, — заявил уверенно Никита. — Для пользы дела я поставлю в ваше правление своего человека.
— Я посоветуюсь, — поднимаясь, заявил хозяин. — Прошу денька через два заглянуть.
Через неделю в степь к Бекмурзе прискакал гонец от Фирсова с приглашением в Марамыш по важному делу. Попутно фирсовский человек, с таким же наказом, заехал и к Дорофею Толстопятову. Бекмурзе отвели боковую комнату, в которой когда-то жил Андрей. Стряпка Мария ругалась, подтирая заплеванный гостем пол. Не выносил «кыргыцкого духа» и сам хозяин, но из уважения к богатству скотопромышленника свое недовольство не выказывал. Сергей приезду своего степного друга обрадовался.
Тут же приехал и Дорофей Толстопятов. Увидев его в дверях комнаты, Сергей порывисто поднялся со стула и, посмотрев с презрением на Дорофея, вышел на улицу. Никита проводил его сердитым взглядом.
— Что сделалось с парнем?
Бекмурза громко захохотал:
— Моя знат… Сережка свинья ашал…
Видя, что Толстопятов не сердится, Никита с гостями закрылся в кабинете.
Поговорив о погоде и прочих малозначащих вопросах, хозяин перешел к делу.
— Бекмурза Яманбаевич, ты кому теперь скот продаешь?
— Зауральск гоням, — ответил тот коротко.
— Кто еще в Зауральск гоняет? С ними ты в дружбе живешь?
— Вместе пьем. — Узкие, заплывшие жиром глаза Бекмурзы весело смотрели на хозяина.
— Та-ак, — задумчиво протянул тот и хрустнул костлявыми пальцами. — Можешь ты нажать на них, чтобы скот они в Зауральск не гоняли?
— Можна. У меня сарский бумага есть, — вытаскивая из-за пазухи пачку векселей, заявил Бекмурза.
Никита, точно ястреб, схватил ценные бумаги: скотопромышленники Тургая влезли в долги Яманбаеву на большую сумму.
Довольный Фирсов потер руки.
— Заворачивай их скот в Марамыш, — заявил он весело Бекмурзе. — Будем свою скотобойню строить. Мясо пойдет теперь мимо Зауральска в Екатеринбург и Москву. Какая твоя думка?
— Моя согласна, — хлопнул себя по коленке Бекмурза.
Никита перевел глаза на Толстопятова.
