Василий Дюбин - Анка
В приемной сидел на табурете спиной к двери Васильев. Он не видел вошедшего Жукова. Ирина стояла возле Васильева. Она вскрывала скальпелем фурункул на шее Васильева. Васильев кряхтел и дергался.
— А говорят, что рыбаки народ крепкий, — засмеялся Жуков, снял соломенную шляпу и прикладывал к бритой голове носовой платок.
— Андрей! — обрадовался Васильев, узнав Жукова по голосу, и хотел было повернуться, но Ирина строго проговорила:
— Не вертитесь, больной.
— Больной? — и Жуков добродушно расхохотался. — Да его дубовой колотушкой, которой глушат белуг, не доймешь. От какой же такой хворобы занедужил председатель?
— А ты подойди и подивись, какая разболючая пакость присосалась ко мне. Поневоле белугой взревешь.
— Это не по моей части, товарищ председатель. Я в медицине не силен.
— Вот почти и все, — сказала Ирина и подошла к рукомойнику. — Сейчас обработаем ранку, наложим повязку и — гуляй, рыбак.
Жуков подошел к Васильеву, толкнул его в спину:
— Ты что же не представишь нас друг другу? — и к Ирине: — Вы — Ирина Петровна?
— Да. А вы секретарь райкома?
— Угадали. Здравствуйте. Давно хотел познакомиться с вами.
— По всему видно, что хотел, — уязвил его Васильев. — С апреля не был у нас.
— Время не мог выбрать. Пора-то самая жаркая сейчас. Полевые работы — не путина.
Ирина накладывала Васильеву повязку. Тем временем Жуков заглянул во вторую комнату, где стояли две койки с белоснежным постельным бельем, еще раз осмотрел приемную.
— Все так же, как было при наркомздраве Душине… Все так же… Ирина Петровна, вы слыхали о Душине? Вашем предшественнике?
— А как же!
— Золотой был человек. Он и акушерским ремеслом владел в совершенстве. Роженицы боготворили его.
— Знаю, — улыбнулась Ирина. — Мне много о нем рассказывали… Вот теперь все, — сказала она Васильеву. — Завтра покажитесь мне.
— Добро, — поднялся Васильев с табурета и усмехнулся.
— Что это за загадочная улыбка прячется под твоими усами? — спросил его Жуков.
— Да вспомнил… как влетало Душину от Кострюкова за то, что он работу секретаря сельсовета совмещал с повивальным делом.
— Хорошие были товарищи, — вздохнул Жуков. — В сорок втором году погибли в бою… Лежат на краснодарском берегу в братской могиле…
— И об этом знаю, — сказала Ирина. — Погибли-то они от руки предателя Бирюка?
— От него, паразита, — кивнул головой Васильев и, болезненно сморщив лицо, схватился за шею.
— Ну, болящий, ты готов? Пошли.
— Идем, идем, наш редкий гость.
Прощаясь с Ириной, Жуков задержал ее руку в своей.
— Могу порадовать вас, Ирина Петровна. Лестные слухи о вас дошли до района. Вас полюбили на Косе за чуткость и добросердечность.
— Не смущайте меня, Андрей Андреевич.
— Вот, вот! И за вашу скромность. Слыхал я краешком уха в райздраве, что вас намереваются забрать в районную больницу. Там в таких опытных работниках нужда большая.
— Я не согласна.
— Почему? — удивился Жуков.
— Во-первых, я тоже полюбила здешний народ. Рыбаки и их жены — душевные люди. Я как в родной семье.
— Спасибо, Петровна! — заулыбался Васильев.
— Погоди, Григорий, — отмахнулся рукой Жуков. — То, что вы сказали, Ирина Петровна, приятно слышать. Бронзокосцы и мне большая родня. Бог связал нас одной веревочкой еще в тридцатом году… Ну, а во-вторых?
— Во-вторых, через год я еду учиться в медицинский институт.
— Это похвально. Желаю вам удачи во всех делах ваших.
— Спасибо.
У порога Жуков обернулся и сказал:
— А все же… нашим рыбакам будет жаль расставаться с вами, Ирина Петровна.
Жуков и Васильев вышли на улицу. Косые лучи заходившего солнца ломко дробились на волнах, золотили белогривые волны. Жуков посмотрел на море, спросил:
— Рыбаки в море?
— Да. Пошли невода ставить.
— С ночевкой на воде?
— Как водится.
— А море не разгуляется?
— Нет, шторма не будет. Это оно играет.
Вдруг Жуков остановился и хлопнул Васильева по плечу.
— Григорий. А ведь я привез тебе радостную весть. Магарыч будет?
— Тише, ты… — и Васильев повел вокруг настороженным взглядом.
— А что? — непонимающе посмотрел на него Жуков.
— Подслушать могут… Скажут, что секретарь райкома вымогательством занимается.
Жуков раскатисто захохотал.
— Ах ты, идол чирийный… Купил… Чтоб тебе фурункулы эйное место осыпали… Поймал на удочку, а?..
— Не будь таким прытким на клев. Ну, говори, какая у тебя весточка?
— А магарыч?
— Надо же знать, за что ставить его.
— Хорошо. Ты помнишь, на какую сумму ваш колхоз сдал имущества моторо-рыболовецкой станции при ее создании?
— Считая и флотилию?
— Все, все.
— На один миллион двести тысяч рублей.
— А теперь идем в контору МРС. Там расскажу.
Кавун и бухгалтер сидели за столом и рассматривали подшитые в папке бумаги. Вдруг Кавун радостно вскрикнул:
— Ось вона!
— Да не вона, а воны, — поправил входивший в комнату Жуков. — Нас двое, и мы рода мужского.
— А-а-а, дорогой наш гостюшка! — поднялся Кавун, по привычке дергая себя за усы-сосульки. — Здорово був!
— Здравствуй, Юхим Тарасович.
— Таки приихав, а?
— Соскучился и приехал.
— Добре. Сидай и выкладывай новости.
— Новость одна… Ты получил указание свыше — возвратить колхозу «Заветы Ильича» полную стоимость имущества, которое было передано им МРС при ее создании?
— Получил. Нынче. Вот и цюю бумагу раскопав, — ткнул он пальцем в приемо-сдаточную ведомость. — На мильён двисти тысяч карбованцев.
Васильев подскочил на стуле.
— Так вот какая весточка! Чего же ты, Андрей, сразу не сказал…
Кавун протянул ему пухлую руку:
— Поздравляю, голова колгоспу.
Жуков молча улыбался. Васильев взволнованно проговорил:
— Погоди, Юхим Тарасович… Не поспешай… Уж не думаешь ли ты поздравлениями отделаться?.. Гони прежде колхозу деньги, а потом и поздравления будем принимать.
Все засмеялись. Жуков сказал:
— И ты, Григорий, не торопись. Деньги колхоз получит. Вопрос решен.
— Получит, — подтвердил Кавун.
— А я еще не все сказал, — и Жуков с хитринкой посмотрел на Васильева.
— Не томи, Андрей, — сгорал от любопытства Васильев, смахивая платочком со лба росинки пота.
— Государственный банк сохранил и возвращает колхозу «Заветы Ильича» его довоенные денежные средства в сумме… семьсот тысяч рублей.
— Добре! — гаркнул Кавун.
— Ну, Гришенька? — подмигнул Жуков Васильеву. — Сколько теперь на счету у вашего колхоза денежек? Подсчитал?
Васильев кивнул головой. У него даже голос стал сиплым, с хрипотцой, как у деда Панюхая.
— Около двух миллионов… Вот это — да… За такие вести, Андрей, я любого магарыча не пожалею…
— А не будет это похоже на вымогательство? — подшутил теперь над ним Жуков.
— Что ты! Дело законное… Вот радость-то будет для наших колхозников… Миллион девятьсот тысяч!..
— Хорошо, Григорий, раз дело законное. Но лучшим магарычом для меня будет — искупаться в море. Люблю морские ванные в вечернюю пору.
— Идем купаться. А то меня на радостях так в жар бросило, что я весь взмокрел.
— И я з вами, — сказал Кавун. — Пишлы.
Из тридцати семи молодых рыбаков, ушедших на фронт, вернулись домой только восемь — в их числе Виталий Дубов, Сашка Сазонов и Пронька Краснов.
В колхозе «Заветы Ильича», как и в других рыболовецких артелях, ощущалась острая нужда в людях. Поэтому старогвардейцы бригады деда Панюхая и рыбаки бригадира Краснова Михаила Лукича снова отказались от пенсионных книжек и продолжали рыбачить.
— Получит МРС моторные суда, тогда и на отдых пойдем, — так рассуждали старики.
Выходили в море, чередуясь, все — и стар и млад, рядовые работники и начальство. Сегодня утром вернулись с лова Васильев, Анка и Таня, а в ночь ушли с рыбаками Кавун, Орлов и Дарья. Те рыбаки, что были помоложе, размещались на баркасах, в их распоряжении были ставные невода, а старики промышляли рыбу кошельковым неводом с борта моторного бота.
Сашка, как всегда точный и аккуратный моряк, перед заходом солнца притащил «Медузой» на буксире пустые баркасы к месту лова. Рыбаки стали рассаживаться по баркасам. Панюхай, увидев, как Дарья спрыгнула вслед за Орловым, забеспокоился.
«Как бы эта шельма привлекательная не совратила мово зятька. Надобно уберечь его», — и, покряхтывая, он стал спускаться по штормтрапу в тот же баркас.
— Кузьмич, куда вы? — крикнула Дарья. — Оставайтесь на «Медузе». Вам же покойнее будет там.
— Мне и на баркасе вольготно. А покою рыбак не любит со дня крещенья его в морской купели.
