Виктор Подольский - Елена
— Не туда, пошли, Шабадаш, не туда, — огорченно вздыхал преподаватель. — Тут кроме знания теоретических дисциплин должна быть искорка… понимаете, искорка, призвание. Прочитайте корреспонденции Ивченко, Волкова, Резниченко да и других ваших сокурсников и вы сами поймете цену вашим творениям. Нельзя писать так казенно, без чувств, надежды, без мечты…
— Я не восхищающаяся натура, Александр Петрович, — возражал Виталий. — Я не умиляюсь, глядя на перепачканного сажей кочегара или висящего под самым небом верхолаза. Для меня важны не эмоции, а тема, количество строк и срок выполнения. И тут ко мне за недисциплинированность или неточность претензий не было. Собственно, об этом достаточно убедительно сказано в характеристике, которую мне дали в редакции городской газеты. Вы, надеюсь, ее читали?
— Читал, читал, — отмахнулся Синченко и посоветовал Виталию держать контакт с наиболее способными студентами. — Конечно, вы журналистского таланта нигде не купите, но поучиться хватке, подходу к теме могли бы у Волкова, я уже не говорю об Ивченко. Очень, очень даровитая девушка, настоящая журналистка.
После этого разговора и началось более близкое знакомство Виталия и Ивченко. Не раз уже и до этого останавливал Виталий взгляд на рыжекудрой Елене. Он ловил себя на том, что ее чуть раскосые большие глаза, припухшие чувственные губы, ямочки на щеках привлекают к себе, что ему нравится эта, зачастую грустная и немного замкнутая девушка. Отец Лены — герой войны, признанный боевой фронтовик. Сама она хороша, талантлива и не раз (Виталий это заметил) тепло поглядывала на него. Чего же медлить?
— Я бы на вашем месте, Елена, не носил такой тяжелый портфель, — сказал он, подходя как-то на улице к Ивченко.
— А что же прикажете делать, если все в нем необходимо?
— Я бы заставил поклонников своего таланта переносить эти тяжести.
— Обойдусь без таковых. А вы без подковырки не можете? — обиделась Елена.
— Так воспитан. Переживаю, когда девушка, выбиваясь из сил, тащит столько трудов классиков. Разрешите помогу.
— Не затрудняйтесь. Да и на чай я носильщикам не даю, — отрезала Ивченко.
— Причина уважительная. Но я согласен на чай получать не деньгами.
Елена вспыхнула.
— Нет, нет, не поймите превратно. Мне от вас нужна иная помощь.
И Шабадаш рассказал о придирках Александра Петровича к его работам и о том, чего он ждет от наиболее талантливой студентки.
— Нет уж, увольте. Справиться бы со своими делами, — холодно ответила Лена. Но тотчас пожалела об этом. — А в чем, собственно, должна состоять моя роль? — после продолжительной паузы переспросила Елена. — Если вдохновлять вас на страстную публицистику, то сразу подаю в отставку. Вас уже достаточно, как мне известно, вдохновляли и Клава, и Ольга, и Зина…
— Зачем так? Я же ваш друг, поверьте… И лежачего не бьют — такова традиция, — скучно отозвался Шабадаш. — Почитайте мои работы. Давайте сообща напишем очерк или корреспонденцию. Хочу посмотреть, как вы собираете факты, как пишете. Творческий процесс, в общем.
— Пока еще глядеть не на что. Ну что ж. Посоветуюсь с деканом.
А несколько дней спустя в кабинете журналистики университета они сидели вдвоем, читали большой очерк Шабадаша.
— Он действительно так плох? — спросил Виталий, когда чтение было закончено.
— Действительно, — вздохнула Елена. — Его надо в корне переделать.
XII
— Вы неисправимы, Виталий, — разочарованно произнесла Ивченко, вновь прочитав переделанную Виталием рукопись.
— И вы тоже, — насмешливо ответил Шабадаш.
— Я? — удивилась Елена. — Почему?
— Четыре года на одном факультете и все на «вы». Это же противоестественно, — заметил Виталий.
— Ах вот что. Не замечала…
— А я ломаю голову: отчего?
— Не стоит тревожиться из-за этого. А вот очерк, который надо было переделать, нисколько не лучше, понимаете?
— «Понимаешь?» — поправил Шабадаш.
— Вы не сделали…
— «Ты не сделал…» — снова прервав Лену, настойчиво повторил Виталий.
— Ну ладно. Это уж не столь важно, — согласилась Ивченко. — Так вот что: ты не нашел лучшего, как просто «освежить» плохо написанное. И пошел в этом по пути парикмахеров, освежающих своих клиентов терпким и острым одеколоном. Этим одеколоном несет от рукописи за три километра. Послушай вот первый же абзац: «Розовый диск солнца прямо над головой, белая барашковая пелена облаков медленно плыла с запада на восток. Цвела сирень. В воздухе пряно носился запах акации. Заводские гудки надрывно звали на работу. Он шел и думал: „Сегодня всех положу на лопатки. Дам не менее чем 150 процентов, внесу достойный вклад в выполнение плана второго квартала“».
— Кафедра требует красок и психоанализа, — мрачно сказал Шабадаш. — Раз требует, пожалуйста: в одном абзаце и то, и другое.
— Хороши краски, — искренне рассмеялась Елена. — Я уже не говорю о том, что во всех остальных абзацах лишь перечисление цифр и обязательств. Но и этот, так называемый «красивый абзац», ведь не плод твоих наблюдений, а погоня за цветистостью, неудачный пересказ того, что где-то уже читал или слышал. Безвкусное, прости, нагромаждение. Неужели не чувствуете?
— «Не чувствуешь». И не надо так с плеча, мне же больно, — тихо заметил Виталий.
— Прости. Но подумай же: солнце прямо над головой бывает не утром, когда идут на работу, а позднее. А может, он шел на вторую смену? Так тогда оно уже, по-моему, клонится к закату. Да и когда солнце над головой, оно вроде бы не розовое. Но это уж ладно: как кому видится. А почему гудки надрывно зовут на работу? Война что ли, или стихийное бедствие? Кстати, у нас гудки уже давно отменены: борьба с шумом. И зачем уж «он шел и думал: всех положу на лопатки, дам 150 процентов». Неужели ты не чувствуешь здесь пародии?
— Требуют раскрыть внутренний мир человека. А есть ли у него этот мир? Одни проценты. Спортом увлекается, правда. Так я сам теннисист первого разряда. Меня этим не удивишь.
— Ты действительно так думаешь или снова обычная бравада?
— Не знаю, но копаться в чужой душе не умею. В пластах земли — пожалуйста, буду разыскивать предметы прошлых лет. А в душе — нет, — повторил он. — Ну, а диплом Александр Петрович может мне испортить. «Внутренний мир» ему подавай.
— Ну ладно, — примирительно сказала Лена, пряча рукопись в портфель. — Я согласна, пойдем на завод, вместе соберем факты и вдвоем напишем твою обязательную работу о том, у кого ты считаешь нет ничего за душой, кроме цифр.
В бюро пропусков кокетливая блондинка долго вертела студенческий билет Шабадаша.
— Вы же у нас были несколько дней назад?
— На то мы и студенты, — жалостливо проговорил Шабадаш. — Был. Но моей работой остались недовольны. Не сумел все разузнать и…
— Переэкзаменовка, значит?
— Почти.
— А это комиссия? — весело прищурив глазки, глянула в сторону Лены девушка.
— Еще выше, — отшутился Виталий. — Наделена неограниченными полномочиями и непререкаемой властью.
— Сочувствую красивым мальчикам, — лукаво ухмыльнулась сотрудница бюро, проверила заявку и выписала пропуска.
Лена впервые попала на этот завод. И все, начиная с проходной, огромных цехов, белеющих вдали кораблей, поразило ее величием и масштабностью. Они шли на судно к мастеру умельцу Тарасу Евгеньевичу Федоренко. Вместе со своей бригадой он устанавливал оборудование. Лена с любопытством и восхищением осматривала сверкающее белизной гигантское судно. Это был, как ей рассказывали, целый город на воде. Электростанция рыболовецкой базы вполне могла бы осветить районный центр со всеми предприятиями, учреждениями, жилыми домами. Мощность перерабатывающих цехов больше иного крупного пищевого предприятия. Холодильники не уступали своим собратьям на больших мясокомбинатах. Кинозал, площадка для спортивных занятий, бассейн, типография, школа, радиостанция — все напоминало автономный плавучий остров. Недавно судно торжественно спустили на воду, разбили о его борт традиционную бутылку шампанского. Корабль плавно соскользнул вниз и остановился, точно пришпоренный волшебный конь. Вверх полетели фуражки, восторженное «ура» разнеслось вокруг и эхом отозвалось во всем городе. Праздник закончился, наступили будни: важный этап «начинки» корабля — монтаж сложного оборудования.
Корабелы завода давно славились своим умением и трудом. Они спускали со стапелей мощные ледоколы, отправляли в далекие рейсы траулеры, рефрижераторы, рудовозы. В годы Великой Отечественной войны показали свою силу и крепость не только моряки, но и суда, на которых они сражались.
И теперь судостроители были горды важным государственным заданием. Гигант строился их руками из отечественных материалов, почти все оборудование создавалось на различных заводах страны. И только небольшая часть его была закуплена у иностранной фирмы. Дули метельные ветры «холодной войны», особенно ощутимые в международных экономических отношениях. Фирма потребовала, чтобы сборку и установку их оборудования вели только ее специалисты, разумеется, за оплату валютой и в сроки, удобные для нее. Ни одно из этих условий не было приемлемо. Нужны крайне сжатые сроки, а фирма их не обеспечивала, безмерные претензии поставщика подрывали экономику. В ответ на отказ от услуг иностранных специалистов, фирма оказалась сверхрассеянной: «забыла» прислать чертежи узлов. Многократные напоминания не помогли. Сотни деталей сиротливо лежали в ящиках. И тогда сборка была поручена искусному мастеру коммунисту Тарасу Евгеньевичу Федоренко.
