Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Ах, если бы можно было вернуть вечер, в который она не пришла к нему.
Только теперь, столкнувшись со смертью, Ася почувствовала, как мучительно сознание того, что человек, ушедший из жизни навсегда, уносит с собой все: не только радость общения с ним, но и возможность вернуть ему долги дружбы.
Глава девятаяВечером, к всеобщему удивлению, напился скромный парень, которого ласково называли Васильком.
Василек орал на всю палату заплетающимся языком:
— Где этот хирург? Позовите его. Я ему морду набью.
Замещая Идола, дежурила Варенька, но она была у тяжелобольного.
В дверную щель Шурочка видела: Люда спокойно вошла в палату.
— Отпустите его, что вы его держите, — властно произнесла она и уже другим тоном обратилась к пьяному парнишке: — Василек, ну чего ты расшумелся? Ведь нам тоже жаль Петровича. Петрович любил тебя и, знаешь, ему было бы за тебя совестно.
— Люда, думаете, я его не любил? Да он был мне заместо отца родного. Деньги я потерял. Я не просил, а он мне дал… Без звука. Деньги — тьфу… Он сознание мне дал. Я, как сюда приехал, думал — конец, в петлю. А он? Да я… — Василек кулаком с остервенением тер глаза.
Люда обняла его и подвела к кровати. Василек сел и, уткнувшись Люде в плечо, всхлипывал. Она что-то ему говорила и гладила по голове, плечам.
Парни деликатно вышли из палаты.
Шурочка оповестила:
— Утихомирился. Пока не уснул, не ушла. А он сразу, верите, как теленок стал.
— Пьяного разве криком возьмешь, — вздохнула тетя Нюра, — теперь его, поди, выпишут.
— Нет, надо отсюда уматывать, а то обратно заболеешь, — с ожесточением проговорила Зойка.
Промучившись без сна до трех часов, Ася, стараясь не шуметь, оделась и направилась в дежурку. Немыслимо лежать с открытыми глазами и видеть в темноте бледное лицо Петровича.
Так можно с ума сойти.
В пустынном коридоре — полумрак. Вот диван. Здесь он сидел. Разговаривал… Ждал ее… О чем-то хотел сказать ей…
Ася опустилась на диван. Посидела немного с закрытыми глазами.
У дверей сестринской вспомнила: сегодня дежурит Варенька. Но не спать остаток ночи невозможно. Варенька сидела за столом, по-бабьи подперев щеку рукой, перед ней лежала закрытая папка с историей болезни, Ася прочитала: «Курагин Александр Петрович».
Варенька подняла голову и обернулась — Ася увидела серое лицо с красными глазами. Вымученным голосом не Асе, а себе она сказала:
— Ведь я же его выходила…
Ася опустилась на кушетку и услышала:
— Примите-ка таблетку. Снотворное. Нельзя не спать.
Варенька проводила Асю до палаты. Но трудно было сказать, кто из них кого поддерживал.
…Анна Георгиевна ушла из больницы. Почему? Никто не знал. Что-то было известно Екатерине Тарасовне, но она помалкивала. Даже Шурочке ничего не удалось выведать. Уезжает, кажется, на юг. Говорят, будто дочка у нее болеет.
В пятой палате приуныли. Гадали, кто теперь будет их палату вести.
— Хорошо бы Нина Михайловна, — сказала Рита, — у нее всегда больные на первом плане. Все же не молоденькая.
— Ну, а Николай Павлович вон молодой, а ребята его хвалят за милую душу! — сказала Зойка.
— А что? Он красивенький? — оживилась Шурочка.
— Ну, ни стыда, ни совести — перед молодым-то оголяться.
— Так, тетя Нюра, он же не мужчина, а доктор.
Зойка хихикнула.
— Для тебя все ж перво-наперво мужчины. Ну, а доктор? — пропела Зойка. — Ну, а доктор уж потом!
— Смотри, Зойка, отрежут у тебя язык!
— А у меня все, что можно, уж повырезали, — беззлобно отшучивалась Зойка.
Нового врача, Римму Дмитриевну, женщину молодую, лет двадцати пяти — двадцати семи, кокетливую, с тонкими и звонкими каблучками, встретили сдержанно. Следили за ней придирчивыми глазами.
Кудри выпустила! Будто на танцы пришла. Нет, все не так, как у Анны Георгиевны.
— Не могли кого постарше поставить! — сокрушалась тетя Нюра.
Одна Екатерина Тарасовна молчала. Асю почему-то это задело, и она сказала:
— Римма Дмитриевна провела обход скоростным методом. И чего она все улыбается?
— А вы поставьте себя на ее место. Метод подстановки отлично помогает понять поведение незнакомого человека. А улыбаются иногда, чтобы скрыть смущение. Особенно молодые.
Ася обиженно замолчала.
Всего второй месяц она в больнице, а, кажется, вечность. И словно не она, а другая — беспечная и здоровая женщина, хорошо одетая, занятая собой, мужем, своими важными и интересными делами, равнодушно проходила мимо этого серого здания. И ни разу, ни единого разу не задумывалась о том, что делается вот за этими стенами.
Как за спасательный круг, Ася хваталась за вязание. Мелькали спицы. Мелькали мысли: грустные, путаные, цепляясь одна за другую, как петли.
Неожиданно уехала Зойка.
Муж договорился со своим товарищем, доставлявшим почту в их район.
Целый час Зойка ходила по палатам и оповещала:
— Мой-то! Стосковался — страсть! Самолет под меня посылает.
Провожала ее вся больница. Кто не мог выйти, высунулись в окна. Какой-то парень крикнул:
— Смотри, Зой, как бы твой летчик в космос тебя не отвез.
— А мне делов-то. В космосе, поди, тоже мужички водятся!
— Ну, и бедовая девка, — сказал кто-то.
— Какая она девка, у нее муж есть, — внесла ясность тетя Нюра.
— Ну, есть такие бабы, в которых, сколько они ни живи — девка не помирает, — сказала тетя Стеша.
Зойкину кровать заняла новенькая — женщина с рыбьим профилем и скрипучим голосом. Рассказывала она одно и то же. Схоронила мужа. Руководящий работник. Другие бы на его месте имели дачу, а у них — ничего. Осталась с дочерью. Студенткой. Только подумать — еще три года ее тянуть. На какие средства жить! На книжке всего тысяча. Разве это сбережения?! Просила мужа завести пианино. Так нет — вот и осталась на мели.
Манефа Галактионовна («ну и имя — не выговоришь», — жаловалась тетя Нюра) могла говорить своим скрипучим голосом несколько часов кряду.
Манефа — как сразу же стали называть ее за глаза в палате, — подсела к Екатерине Тарасовне.
— Я слышала, что вы тоже одинокая женщина, — завела она. — Самая несчастная женщина — вдова. Болеть и воспитывать ребенка — кошмар.
— У вас есть ребенок?
— Да, дочь.
— Это студентка-то?!
— Но она еще не на ногах. Нет, видно, нам с вами одно остается — последовать за своими мужьями.
— Ну, это как вам угодно! — с не свойственной ей резкостью проговорила Екатерина Тарасовна. — Что касается меня, так я не собираюсь умирать. Ася, вы еще не прочли ваших «Форсайтов»?!
Пелагея Тихоновна жаловалась:
— Как она заведет свою канитель, так у меня зубы ломит.
Однажды Манефа завела «канитель» в тихий час. Минут через пять раздался стук в стену и мужской голос крикнул:
— Выключайте шарманку! В ушах звенит!
— Хамы! — Манефа повернулась к Асе. — Это ужасно, когда мы — интеллигенты — вынуждены жить с простонародьем!
Манефа пересела на кровать тети Нюры.
Ася с тоской вспомнила Зойку, милую, бесшабашную Зойку. Скорее бы поправиться и выписаться. Уехать? Ася думала об этом теперь настойчиво. Приходили учителя, говорили, что ей дадут путевку на юг. Они поедут вместе с Юрием. Вместе — к Черному морю. Ради этого стоит потерпеть.
— Анна Семеновна, принесите мне, пожалуйста, аспирин, что-то зуб болит, — попросила Екатерина Тарасовна.
Ася сказала:
— Могу я.
Но Екатерина Тарасовна подмигнула ей.
Когда тетя Нюра вышла, Екатерина Тарасовна произнесла дрожащим от негодования голосом:
— Послушайте, мы все сочувствуем вашему горю, но нельзя же быть такой жестокой — вы битый час говорите Анне Семеновне о смерти.
Манефа вздернула рыбий профиль:
— Я жестокая?! А вы бессердечная женщина! Правду говорят, что судьи давно совесть продали, — сказав это, Манефа поспешно ретировалась.
— Нет Зойки, она бы ей всыпала по первое число! — возмутилась Шурочка.
— Ну и злая, — вздохнула Рита.
— За такие слова привлекать надо. Давайте напишем общее заявление, — предложила Пелагея Тихоновна.
— Нет уж, пожалуйста… — Екатерина Тарасовна брезгливо передернула плечом.
Ася отправилась к главврачу. Нельзя же всем молчать — нужно принять какие-то меры.
Главврач — тучный, начинающий стареть мужчина, в очках в золотой оправе, вежливо выслушал ее, а потом сказал:
— Милая девушка, вы поступили к нам лечиться и не обращайте внимания на пустяки. Не пустяки? Возможно. О павловском учении, надеюсь, мы знаем не меньше вашего. Извините, но я спешу на прием.
Он встал.
Утром на обходе Римма Дмитриевна сказала Асе:
— Будем вас готовить к операции.
Ася испуганно взглянула на врача.
— Мне Анна Георгиевна ничего про операцию не говорила.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
