Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
— Я завтра приду.
— Хорошо.
«А Юра придет?» — хотела спросить Ася, но удержалась. Свекровь все не уходила. Поймав Асин вопросительный взгляд, она полезла в сумочку.
— Тут, Асенька, тебе письмо от Юрочки. — Агния Борисовна подала конверт, поцеловала Асю, прослезилась и, сказав «Благослови тебя бог», — наконец, ушла.
Ася поднялась на чердачную площадку и, присев на подоконник, распечатала конверт.
«Моя дорогая девочка, знай, что ни одну женщину в мире я не любил так, как тебя, и, конечно, никогда не полюблю…»
Ася оторвалась от письма и глянула в окно на зеленеющий тополь. «Асенька, все, что я скажу тебе сейчас, я хотел, я должен был сказать вчера. Но у меня не хватило мужества. Пусть я трус и прибегаю к бумаге, боясь объяснения с тобой с глазу на глаз. Ася, я люблю тебя и поэтому жестоко страдаю. Верь мне! Но мы должны расстаться. Да, должны! Пойми, для меня разлука с тобой — несчастье, не меньшее, чем для тебя. Я должен все объяснить. Меня пригласили в Ленинград. Ты хорошо понимаешь, что это значит для меня. Но в Ленинграде климат ужасный — он погубит тебя! И потом: хочу быть до конца честным перед тобой — я боюсь туберкулеза не потому, что боюсь физических страданий. Мои душевные муки сейчас, когда я пишу тебе эти строки, — куда сильнее! Нет! Я боюсь другого. Асенька, ты знаешь, что для меня нет жизни без театра. Ради него я готов пожертвовать всем, даже самым дорогим — любовью к женщине. С тобой я могу быть откровенным. Я не страдаю манией величия, но я не фарисей. Я буду, я стану большим артистом. Но если я заболею — все пропало. Мама тебе говорила — я с детства предрасположен к легочным заболеваниям. Да и что за семья: муж — жалкий актеришка и больная жена. Нет! Это не для нас.
Тебе надо долго и упорно лечиться. Я всегда буду помогать тебе… Но, Ася, я ничего еще не решил Решай ты! Как ты скажешь — так и будет! Я отдаю свою судьбу в твои руки. Независимо от того, что ты решишь, я и мама сделаем все от нас зависящее, чтобы ты могла лечиться. Я буду о тебе страшно тосковать. Но когда я вспоминаю переполненный зал и зрителей, которые слушают меня, сознание, что мой талант приносит столько радости людям, — несколько смиряет меня с той болью, которую я приношу не только тебе, но и себе. Еще раз прости меня. Решай, Ася! Знай — последнее слово за тобой! Завтра за ответом придет мама. Если ты остаешься со мной — я приду завтра вечером. Если нет, то нам не следует видеться — лишняя травма для обоих. И тогда послезавтра я лечу в Ленинград.
Всегда любящий тебя Юрий».
Ася дочитала письмо и кто-то, со стороны, ее голосом сказал: «Он так не мог». Заново перечитала, словно ровные, без помарок строчки могли ее обмануть. Мелькнула мысль: «Письмо написала мать, а он переписал. Нет, сам. Неужели сам?! „Завтра за ответом придет мама“. Значит он даже за ответом не придет»… Внезапно заныли зубы, сдавило горло… Боль отошла постепенно, странное состояние — в ушах звон, в голове ни единой отчетливой мысли. Сидела на чердачной площадке, пока ее не позвали:
— Арсеньева, пора ложиться! Мертвый час.
«Мертвый час, а если для меня теперь вся жизнь — мертвая».
В палате, не раздеваясь, легла лицом к стене. Так весь день и пролежала, испытывая ощущение зыбкой пустоты вокруг.
…Шесть лет назад Ася возвращалась из туристской поездки по Алтаю. С вокзала, загоревшая, захлебываясь от впечатлений, она бежала домой. Хозяева (тетка снимала частную комнату) сообщили: тетка умерла от инфаркта. Пусть Ася не обижается, что ее не известили. Куда было посылать телеграмму-то? Жара. Пришлось поторопиться с похоронами.
Асю сразу же устроили в общежитие. Пришли подруги помочь собраться.
Уже на улице, не глядя ни на кого, Ася сказала:
— Я забыла одну вещь.
Вернулась проститься. Голый стол без скатерти. Обнаженная этажерка. Старенькое кресло, в котором тетка иногда засыпала. Обрывки бумаг и бечевок на полу…
Вот и сейчас у Аси на душе, как в той комнате — все вынесли, все куда-то ушло.
Пусто. Одни обрывки.
Ночью она подремала не более часу. Снотворное не подействовало. Нельзя заставить себя не думать — тут и лекарства бессильны. «Неужели конец всему?! Как жить без него?! Уж лучше бы я вместо Петровича… Что сейчас делает Юрий? Наверное, тоже мучается… У него талант, а у меня две каверночки. Он приносит людям радость, а я — горе. Не хочу быть камнем у него на шее. Но я могу вылечиться. А вдруг врачи мне говорят одно, а ему другое…»
И все же с рассветом, вопреки здравому смыслу, родилась робкая надежда — приедет Юрий и скажет, что все это придумала мать, а он не сможет так поступить. Ася гнала от себя эту мысль, стыдясь ее, но чем светлее становилось в палате, тем все чаще и чаще возвращалась к ней. И когда Варенька, еще в клинический час, с таинственным видом шепнула ей: «К вам пришли», у нее часто забилось сердце.
На скамейке под лестницей сидела Агния Борисовна. Сердце упало и покатилось. Не пришел!
У свекрови было какое-то пристыженное и в то же время заискивающее лицо. Ася старалась на нее не смотреть.
— Сейчас свидание не разрешают. Но здесь никто не увидит.
Ася молчала.
— Ну что же, Асенька?
— Скажите ему… он свободен.
Свекровь тяжело задышала.
— Ты написала ему?
— Нет. Так скажите.
— Не могу, Ася Он не поверит.
— Не поверит?!
— Да… Ты не представляешь, как он мучается, страдает. Ты напиши, у меня есть бумага и карандаш. Я взяла на тот случай, если тебя не позовут.
Ася написала: «Ты свободен. Я все понимаю. Прощаться не приходи. Ты прав: это излишняя трепка нервов. Я буду счастлива, если ты станешь большим артистом. Ася».
Свекровь, взглянув через плечо, всхлипнула.
— Ася, ты ангел! — Она схватила Асину руку и поцеловала ее.
— Не надо!
— Асенька, я буду навещать тебя каждый день. Если тебе трудно станет, я всегда… У меня ведь есть свои сбережения.
— Не надо, я получу по больничному. И потом… мне же здесь ничего не надо. Я вас только прошу… не приходите ко мне.
— Хорошо, хорошо. Как хочешь… Но если что, позвони.
— Да.
— До свиданья, детка. — Она поцеловала Асю в лоб. — Да благословит тебя бог.
Вернувшись в палату, Ася снова легла лицом к стене. В такой позе она лежала теперь целыми днями, притворяясь спящей. С нетерпением ждала ночи. Глотала снотворное и засыпала тяжелым сном. Мучали какие-то кошмары. То она пробиралась через обледенелый Ленинград, искала среди обломков мужа, то бродила по березовой роще: где-то там, за деревьями — Юрка. Видела мелькающий знакомый силуэт, бежала к нему, но деревья смыкались, преграждая путь. Просыпалась с холодным потом на лбу. Потом снотворное перестало действовать… Стоило ей только закрыть глаза, как она видела его крупное, с неправильными чертами лицо, такое характерное, ни на кого не похожее. Ощущала прикосновение его рук.
По вечерам ртутный столбик упорно лез вверх. Пусть. Это к лучшему: не надо вставать, не надо разговаривать, ходить в столовую.
В воскресенье, когда она лежала одна в палате, в дверях неожиданно появилась маленькая, приземистая фигура в белом халате.
— С чего это вы вдруг затемпературили? — спросила Александра Ивановна.
— Не знаю. У нас бывает.
— Вы плохо себя чувствуете?
— Обыкновенно.
— Я звонила к вам в школу. Обком союза обещает путевку.
— Да. Мне написали.
— А когда операция?
— О сроках пока еще не известно.
А ночью не выдержала: встала, накинула халат и тихонько пробралась на чердачную площадку. Присела на широкий низкий подоконник.
По черному стеклу текли дождевые капли. Ася прижалась горячей щекой к стеклу. Чьи-то тихие шаги заставили ее оглянуться.
— Ася, что с вами? — спросила Екатерина Тарасовна, садясь подле нее и беря ее руку в свои.
«Что им всем от меня надо?» — с досадой подумала она. И вдруг, как бросаются в холодную воду, очертя голову:
— Я разошлась с мужем!
Она не знала, зачем это сказала. Достала из кармана халата письмо и протянула его Екатерине Тарасовне.
— Прочтите это. Прочтите, — настойчиво повторила она тоном, заставившим Екатерину Тарасовну подчиниться.
Екатерина Тарасовна, не проронив ни слова, вернула письмо, обняла Асю за плечи и прижала к себе.
Ощутив щекой мягкое, теплое плечо, Ася расплакалась. Потом стихла.
За черными блестящими окнами лил дождь.
Тусклая электрическая лампочка освещала лестничную площадку, узкую дверь на чердак и двух женщин в больничных халатах, сидящих на подоконнике.
Снизу раздался голос Идола:
— Это еще что за хождение по ночам! Больные, идите спать! Завтра будет доложено вашему врачу.
Екатерина Тарасовна поднялась:
— Не стоит подводить Римму Дмитриевну.
Однажды в больницу явился весь класс.
В те пятнадцать минут (больше им не разрешили), пока Ася была с ребятами, все, что ее мучило, вдруг отошло на задний план. Ребята говорили наперебой. Молчал один Ренкевич.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
