Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Обзор книги Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Елена Коронатова
Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Об авторе
Елена Ивановна Коронатова родилась в 1911 году на Дальнем Востоке в городе Никольск-Уссурийском, в семье военнослужащего. А детство и юность ее прошли в старинном, очень своеобразном городе Томске.
Необыкновенная жизнь выпала людям этого поколения. Великая Октябрьская революция, гражданская война, разруха, восстановление страны, первые пятилетки, построение социализма, коллективизация, Великая Отечественная война с фашизмом и снова восстановление — вот сколько вошло в жизнь шестидесятилетних, вот в каких великих событиях привелось им участвовать. Такая биография, такой жизненный опыт для писателя — счастье. Ему есть о чем писать, есть о чем говорить, есть что любить и ненавидеть.
К таким писателям относится и Елена Ивановна Коронатова.
Всю жизнь она училась урывками, но, кроме средней школы с педагогическим уклоном, ей ничего не удалось окончить. Так уж сложилась судьба: маленькие дети, жизнь в глухомани, частые переезды, связанные с работой мужа, война — все это мешало учебе.
В 1929 г., получив право преподавать в начальной школе, Е. Коронатова поехала работать ликвидатором неграмотности в глухую деревеньку. Потом она учительствовала на приисках.
Ей довелось пожить на отрогах Ала-Тау и Саян, в степях и горах Хакасии, побывать на Алтае и в северных краях. Встречи с интересными людьми на дорогах Сибири и пробудили желание писать.
Бывало, на приисках, за сотни километров от железной дороги, когда бураны, вьюги и снежные обвалы обрывали связь с внешним миром — ее поддерживало только радио. Возможно, поэтому она и стала посылать свои первые рассказы на радио.
С 1942 года по 1954 год будущая писательница работала в газетах разных городов. Но корреспонденции, статьи и очерки не могли передать всех ее мыслей, чувств и впечатлений от жизни. И она становится профессиональным литератором. Ее принимают в члены Союза писателей. В Москве и Новосибирске выходят ее книги: «На берегу Черемушки», «Бабье лето», сборник рассказов «Синяя птица», романы «По ту сторону рва» и «Жизнь Нины Камышиной». Эти романы получили наиболее горячий отклик читателей. Ведь в них вошло многое из жизни самого автора, и поэтому вполне можно сказать, что они выстраданы им.
В книге «Жизнь Нины Камышиной» оживают перед нами черты трудного времени — первые годы после гражданской войны. Автор прослеживает становление характера юной Нины Камышиной, вышедшей из русской интеллигентной семьи, далекой от политики и от всего, что происходило в стране. Но любовь к родине, душевная чистота и сила приводят ее к делам большевиков, к служению народу.
Если этот роман — написанный строго и просто — повествует нам о далеких годах, то роман «По ту сторону рва» весь согрет дыханием современности, жгучими проблемами наших дней.
Рассказывая о благородном труде врачей и о драматических судьбах больных, Е. Коронатова страстно выступает против равнодушия, ремесленничества, за чуткость в отношениях друг к другу, за творчество в работе медиков. В этом романе она предстает перед читателями не только как ярко одаренный повествователь, но и как непримиримый боен с горячим сердцем.
И. ЛАВРОВ
По ту сторону рва
Часть первая
Удивительно: прежде Ася не замечала стремительного бега времени. Мчались часы, дни, месяцы. Болезнь оборвала этот бег. Теперь и спешить некуда. Никто тебя не ждет. Ни муж, ни друзья, ни ученики. Можно часами лежать, ничего не делая. Решительно ничего. И никому не нужны твои руки, твои слова, твои мысли.
Никому!
Ты — больная.
Твой день начинается с градусника. Просыпаешься и знаешь — все будет, как вчера: уколы, завтрак, врачебный обход, раздача лекарств, обед, сон, потом ужин и снова сон. Вернее, бессонная ночь. И завтра так же, и послезавтра.
И еще, и еще…
И весь день одни и те же разговоры. О лекарствах, кавернах, температуре, мокроте, операциях.
У больных серые лица. Кажется даже, что они все на одно лицо. Некрасивые в своих грубых ночных сорочках и в застиранных, делающих фигуру бесформенной, халатах.
Здесь кашляют, стонут, жалуются и плачут. Часто плачут. По всякому поводу: писем долго нет, анализы плохие, кому-то отложили операцию. Одна заплакала, и словно по всем остальным пробежал электрический ток — и у них слезы на глазах.
По пустякам ссорились и потом плакали.
Ася не вмешивалась в разговоры. Такая слабость — трудно слово вымолвить. Лежала, прикрыв глаза, притворяясь, что дремлет.
Спать не могла, даже ночью. Боялась захлебнуться кровью.
Шесть ночей без сна вмещали год. Не год, а все двадцать четыре прожитых. И странно: ей виделись сны, несмотря на то, что она отчетливо различала переплеты оконных рам и тусклый отблеск фонаря на никелированной спинке кровати. А может быть, это были не сны, а смутные видения, обрывки воспоминаний. То ей чудилось: она — маленькая, беспомощная, насмерть испуганная девочка — лежит в холодной постели рядом с застывшим трупом матери. Ленинград… Блокада. Это было в раннем детстве, которое она всю жизнь тщетно старалась забыть. То мерещилось: нет палаты и больных, она в комнате студенческого общежития, их «педреспублики», а рядом — кровать Томки. Можно разбудить Томку и рассказать ей обо всем, что сшибло ее, Асю, с ног в один мартовский день.
В этот день женщина в белом халате равнодушным голосом сказала ей: «У вас в левом легком две каверночки».
Врач несколько раз повторила: «Одевайтесь», пока до нее дошел смысл слов.
— Вы блузку надели наизнанку, — шепнула ей медсестра.
Потом долгий, таивший что-то недосказанное, разговор с врачом.
На улице Ася сказала себе: «Чур, без паники!» Но паники и не было. Остановившись на перекрестке, она прочитала от первой до последней строки театральную афишу. Потом перебралась через поток машин на другую сторону улицы. Глубоко засунув руки в широкие рукава шубки, плотно сжав пальцами локти и чуть приподняв плечи, она медленно шла вдоль длинного забора, вглядываясь в лица прохожих, не видя их и слегка удивляясь собственному спокойствию.
Ее вынесло на центральный проспект. Увидев в витрине красные бусы (столько искала именно такие!), она вошла в магазин и купила их. Через неделю, обнаружив в сумочке бусы, недоумевала: «Откуда они?»
В те дни ее сознание было подчинено одному — скрыть все от мужа и свекрови. Сказать — значит сорвать у мужа премьеру. Гамлет! Какой артист не мечтает об этой роли.
И она молчала.
Когда однажды Агния Борисовна, участливо поглядывая на нее, сказала: «Не нравится мне, Асенька, твой кашель», — она сослалась на затянувшийся грипп. Чтобы не пугать свекровь, пробиралась в ванную и, открыв краны, «кашляла под аккомпанемент журчащих струй» — так она писала Томке в своих неотправленных письмах. (Ведь только дай знать этой «донкихотице» — она или забросает телеграммами, или, чего доброго, сама примчится).
Пугало, — а вдруг позвонят из диспансера и спросят, почему это она до сих пор не легла в больницу.
Ася вздрагивала от каждого звонка. Но из диспансера не звонили и не приходили.
Каждое утро она просыпалась с мыслью: «Только бы не сорваться. Только бы дотянуть до премьеры. Юрка ничего не должен знать». И все же раз чуть не сорвалась. Однажды, поздно вечером, читая Асе монолог «Быть или не быть»… муж внезапно резко оборвал себя и возмущенно крикнул: «Да ты не слушаешь!» Она не могла сдержать слез. Муж решил, что обидел: «Прости, сдали нервы». Спасало, что в доме все крутилось вокруг «датского принца», так было заведено свекровью. В самый канун премьеры подскочила температура. Агния Борисовна растревожилась. «Вот сыграет Юрочка Гамлета — я сама займусь твоим здоровьем. Покажу тебя Василию Сергеевичу. Он живо поднимет тебя на ноги».
Теперь, вспоминая по ночам эти злополучные дни, она не могла восстановить в памяти одного — самого главного — премьеры. Уму непостижимо, как она с высокой температурой могла высидеть до конца спектакля, как могла кому-то улыбаться и пожимать руки?!
Снова мерцал туманный фонарь… Белели кровати… Нет Томки, и некому рассказать о том, что случилось после премьеры.
А случилось вот что.
Дома, не раздеваясь, она прошла в комнату и прямо в шубке легла на тахту. Юрий встревожился.
— Мама, посмотри, ей же плохо! — крикнул он.
Асю уложили в постель. Она дрожала под двумя одеялами. Грелки не смогли унять этой лихорадочной дрожи.
Агния Борисовна заставила ее выпить горячего молока. Ася глотала молоко, зубы стучали о край чашки.
— Я испортила… твой праздник… так было хорошо…
— Успокойся, Юрочка, я теперь сама займусь Асиным здоровьем, можешь на меня положиться.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
