Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Зойка вошла в роль: она подходила к кроватям, заглядывала под них, совала свой нос-пуговку в тумбочки и, кому-то подражая, строго бросала: «Полнейшая антисанитария», «Не тумбочка, а кондитерский склад», «Вы кого лечите фтивазидом — себя или тумбочку?»
Ася с любопытством оглядела палату. В противоположном углу лежит худая женщина. Просто поразительно, до чего можно похудеть! Она подолгу изнурительно кашляет, прижимая к груди руки, а из карих, выплаканных до желтизны, глаз текут слезы. Ее, единственную в палате, называют и по отчеству — Пелагея Тихоновна. Говорит она хриплым голосом, с придыханием, и Асе кажется: для нее огромных усилий стоит выговаривать каждое слово.
Больше всех в палате суетилась небольшого росточка женщина. Когда она смеется, у нее на лбу прыгают кудряшки, а на щеках появляются ямочки. Сестры, няни и больные зовут ее Шурочкой.
— Рита, ты бы прибрала в своей тумбочке, — сказала Шурочка высокой, худенькой и очень бледной женщине.
— А мне и прибирать нечего, — отозвалась Рита и вышла из палаты.
Зойка приложила указательный палец к виску и выразительно покрутила им:
— Понимать надо, Шурочка!
Шурочка обиженно заморгала.
— Я ее, кажется, ничем не обидела.
— Кажется, да не мажется. Чего у нее в тумбочке-то? Ложка сахару. Передачу-то ей не носят. Соображать надо.
— Девочки, а почему ей, правда, передачу не носят? Она же в пригороде живет, — сказала Шурочка.
Ася вспомнила: Рита часами молча лежит, уставившись печальными светлыми глазами в одну точку. Она часто пишет письма. Кому? И, неожиданно для себя, с теми интонациями, когда она хотела в чем-то убедить своих учеников, Ася сказала:
— Спрашивать ее об этом нельзя, а вообще-то узнать надо.
Все оглянулись и посмотрели на Асю.
— Вам получше? — спросила Зойка.
— Получше, — сказала Ася.
— Плюйте через левое плечо, — торопливо зашептала тетя Нюра.
— По-вашему, меня выпишут? — этот вопрос задала большеглазая девушка, походившая на мальчика-подростка. Узкоплечая, коротко стриженная, она стояла посредине палаты, широко расставив ноги, заложив руки за спину.
Зойка обняла ее за плечи.
— Что ты, Светка, психуешь?
Внезапно Ася услышала за стеной мужские голоса.
— Кто это там? — спросила она тетю Нюру и удивилась, узнав, что за стеной мужская палата. Такая там тишина все время стояла. Оказывается, разделяет палаты не капитальная стена.
— Да они, господи прости, ироды, что ли. Станут они разве шуметь, когда за стеной человек… — тетя Нюра не договорила. «Помирает» — добавила про себя Ася.
— Идут! — объявила Шурочка.
— Сейчас начнется: дысите, не дысите, покасляйте, — передразнила Зойка.
Даже на лице Риты мелькнула слабая улыбка.
Показались белые халаты.
Сколько их? Целая свита. Зачем так много?!
Тетя Нюра, видимо, считавшая своим долгом просвещать Асю, прошептала:
— Вон тот худощавый — хирург! А толстый, что наперед всех, — профессор.
Ася об этом и сама догадалась. Профессор — грузный мужчина лет под шестьдесят. Во всю голову лысина, в венчике чуть вьющихся волос. Тяжелый подбородок лежит на белоснежном, туго накрахмаленном воротничке.
Профессор долго ее выслушивал и выстукивал.
— Дышите. Не дышите. Покашляйте. Одышка есть? — у профессора получалось «одыска».
Ася в замешательстве пробормотала:
— Не знаю.
— Готовьте на ту субботу для разбора, — бросил профессор.
Ася внезапно почувствовала, что вот-вот заплачет. Анна Георгиевна улыбнулась своей мягкой улыбкой и незаметно погладила Асю по плечу.
У койки тети Нюры профессор коротко бросил:
— Выписать, — и пошел дальше.
— Ну, как самочувствие? — спросил он у Зойки, и на его толстом, неподвижном лице появилось подобие улыбки.
— Лучше всех!
— Так, говорите, за недорезанных больше дают?
— А как же, — теперь я уже меченая.
— Зато вы здоровы. Мы сделали все, что могли. Теперь уже от вас зависит к нам не попадать.
— А мне это без надобности.
— Слышите? — обратился профессор к врачам, разводя короткими толстыми ручками и показывая вставную челюсть. — Ей это без надобности.
И сразу все лица расцвели улыбками.
«Какие же они подхалимы, — подумала Ася, — профессор разрешил им улыбаться».
Ася еще не могла знать, как дорог врачу, даже тому, у кого успело очерстветь сердце, — больной, отвоеванный у смерти.
Как только врачи вышли, тетя Нюра плачущим голосом сказала:
— Выпишут. Куда я? Видать, девоньки, лечить меня без пользы.
— Гады! — хриплым голосом проговорила Пелагея Тихоновна и сразу же закашлялась.
— Может, еще оставят, — принялась утешать Шурочка. — Надо Эллу Григорьевну попросить.
— Нимало Элла Григорьевна посочувствует. Таня через нее напереживалась, упаси бог. Ты же тогда с нами лежала, когда она Тане высказала: поезжай, дескать, домой — все равно твои каверны не залатаешь.
— Не может быть, — вырвалось у Аси. — Врач так сказала?!
— Не так, — возразила Шурочка. — Она сказала: поезжай домой, все равно твои каверны в больнице не залечишь.
— Ее выписали? — спросила Рита.
— Тут одна женщина с нами лежала. Партейная. Она, как выписалась, все ходила Таню проведывала. Таня-то одна была, как в поле былинка. Никого своих. Ну, вот. Таня-то возьми да Тарасовне обскажи, как все было. Ну, а Тарасовна, душевная такая женщина, до главного врача дошла, чтобы, значит, не выписывали. К другому доктору перевели Таню. Да что уж. Слова Эллы нашу девоньку, как гвоздями к гробовой крышке, прибили, — тетя Нюра сняла косынку с головы и вытерла глаза.
Тотчас же хорошенькие глазки Шурочки наполнились слезами. Глубоко вздохнула Рита.
На мгновение стало тихо и зябко, будто открылась дверь в темный подвал и из этой двери потянуло холодом и затхлой сыростью.
— А Таня? — уже догадываясь, что услышит, спросила Ася.
— Померла Танечка. А какая девушка была, ягненок. Вот и меня выписывают… Стало быть, я совсем никудышная.
— А если попросить Анну Георгиевну, — полувопросительно произнесла Ася.
— Анна Георгиевна временно ведет нашу палату. Наш врач Элла Григорьевна, — пояснила Шурочка. — В командировке она сейчас.
— Это вам пофартило, — сказала Зойка, обращаясь к Асе, — Элла «тяжелых» не уважает. Чуть чего — и ваших нет.
— То есть, как это ваших нет? — Ася с недоверием взглянула на Зойку.
— А так… Правда, что ваш муж артист?
— Правда, — улыбнулась Ася.
— Вы и сами на киноартистку смахиваете, — сказала Зойка, разглядывая Асю.
— Верно, верно, — подтвердила Шурочка.
— Особенно сейчас, — пробормотала Ася. — Все же надо что-то сделать, чтобы тетю Нюру не выписывали.
— Айдате к Люде, она все ходы-выходы знает, — Зойка поднялась.
Ася закрыла глаза. Кровать начало медленно-медленно покачивать…
Разбудил ее чей-то знакомый голос. На койке тети Нюры сидела та самая молоденькая врач с бронзовыми волосами, которую Юрий позвал в злополучный день премьеры. На ней такой же фланелевый халат, как на всех больных, а из-под воротника торчат грубые завязки ночной рубашки. На ногах больничные тапочки. Казалось, даже ее яркие волосы потускнели.
Девушка улыбнулась Асе.
— Вы сегодня поступили?
— Нет, меня отпускали сдавать экзамены, — девушка подсела к Асе. — Не сердитесь. Я тогда соврала. Боялась — узнаете, что я не врач, — доверять не будете. Да и, сами понимаете, некогда было объяснять. Ну, в общем, я только в этом году кончаю институт. Я тоже больная. Меня зовут Люда.
— Учитесь и здесь?
— Вот лечусь и готовлюсь к экзаменам.
— Но как вас муж нашел?
— Очень просто. Мы ваши новые соседи. Я из института забежала домой.
Им не дали договорить. Зойка и Шурочка отозвали Люду и стали что-то с таинственным видом нашептывать ей.
Асе хотелось еще поговорить с Людой, и она терпеливо ждала, когда же та освободится. Попыталась подсчитать, через сколько часов увидит мужа, и не смогла, сбилась и заснула.
Странная сонливость с каждым днем пребывания в больнице, все возрастая, пугала ее. Пугала, как все то новое, что появляется с болезнью. Пробовала читать, но через минуту в голове появлялся туман, мозг цепенел, глазами она читала, но смысл прочитанного до сознания не доходил. Еще держала книгу в руках, но уже мерещились смутные видения, пробиваясь сквозь них, мелькала мысль: «Я, кажется, засыпаю», — она вздрагивала, открывая глаза. Однако не только мозг, но и руки, и плечи — все тело охватывало оцепенение. Книга выскальзывала из рук, не хватало сил до нее дотянуться. И она засыпала уже окончательно.
Глава втораяАсе снился один и тот же сон: женщина в белом халате пронзительным голосом бросает ей в лицо: «Нельзя. Вы бациллоноситель», — и рывком закрывает перед самым ее носом школьную дверь.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
