Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Ей разрешили посещать столовую. Казалось, она сразу же угадает его среди других, но ее с таким откровенным любопытством рассматривали мужчины, что она, ни на кого не глядя, поспешила сесть рядом с Шурочкой.
Ася зябко повела плечами.
— Холодно? — спросила Шурочка.
— Да, немного.
Знакомый, чуть глуховатый голос сказал:
— Василек, пожалуйста, прикрой форточку, тебе там близко.
Она оглянулась и увидела Петровича. Худощавое лицо. Волосы, чуть тронутые сединой. Темные, пристальные глаза. Он перехватил ее взгляд и поклонился. Она ответила легким кивком.
В тот день, когда ученики впервые навестили ее, они встретились в коридоре. Он поздоровался и спросил:
— Это к вам делегация приходила?
Она кивнула.
— Я так и думал. Эти юнцы, играющие в Базарова наших дней, бывают очень занятны.
— Вы учитель?
— Я инженер. Под моим началом в цехе работает много всяких и не всяких. Мне кажется, они умнее, чем я был в их годы. Оно и понятно. — И вдруг без всякой связи с предыдущим он воскликнул: — С удовольствием бы взял на себя ваши болячки, — он резко махнул рукой, круто повернулся и зашагал прочь.
«Странный какой-то», — подумала Ася.
Почти все свободное время он просиживал в коридоре, примостившись на диване с книгой. Куда бы она ни шла, непременно нужно было пройти мимо него. Он больше не заговаривал, молча кланялся.
…И вот сейчас, услышав голос Александра Петровича за стеной, Ася чуть-чуть повысила голос. Он, наверное, неплохой человек. Возможно, слегка влюблен в нее… Пусть… Пусть все слушают, если это хоть маленькая крупинка радости в этих стенах.
Глава седьмаяАся и Люда неторопливо шли по дорожке больничного сквера с высокими тополями, кустами акации и сирени.
Люда рассказывала о новой больнице.
— Место очень красивое, в сосновом бору, сразу за городом. Все палаты на солнечную сторону, с верандами. Прелесть! Я ездила смотреть. Знаешь, я буду работать в этой больнице!
Ася слушала рассеянно. Наконец-то она вырвалась та свежий воздух.
Ветер, бушевавший всю ночь, под утро утихомирился. По белесому небу путались дымчатые вихрастые облака. На голых ветвях деревьев и кустов лежал чистый снег. По обочинам асфальтовых дорожек пробивалась из-под тонкого льда темная вода. В воздухе еле уловимые запахи весны, от которых испытываешь непонятное стеснение в груди.
У Аси немного кружилась голова. На душе умиротворение и радость: радовалась письму от Юрия, радовалась тому, что вот так же, как и до болезни, гуляет по скверу, что ноги обуты не в домашние шлепанцы, а в изящные ботинки, что на ней любимая меховая шубка и беличья шапочка. Все ее собственное, пахнущее духами.
На перекрестке дорожек стоял мужчина в черном пальто. Он обернулся — Ася узнала Александра Петровича. Когда они подошли, он носком ботинка дотронулся до зеленой травки, вылезавшей из-под снега.
— Видите, — сказал он, обращаясь к ним, но не поднимая глаз, — трава тоже хочет жить.
И не дожидаясь ответа, зашагал в противоположную сторону.
— Странный он какой-то, — в раздумье произнесла Ася, когда Александр Петрович не мог уже ее слышать.
— С десяти лет мотается по больницам.
— Все время болеет?!
— Нет, что ты! Перед войной совсем поправился. Пошел добровольцем в сибирскую дивизию. На фронте получил ранение в ногу и сутки пролежал в болоте. Потерял много крови. Ну, и — тяжелейшая вспышка. Перенес четыре операции. Сейчас пятый раз ложится на стол. Появились бациллы. А у него маленький сынишка. Жена заявила, что, если он не избавится от бацилл, жить с ним не будет. А он сынишку любит. Вот и решился на операцию. Будут удалять легкое.
Ася вспомнила строгое, замкнутое лицо Александра Петровича, его опущенные глаза, словно он хотел что-то скрыть, и радость, которую она испытывала, выйдя на прогулку, — погасла.
В раздевалке, заметив, что Александр Петрович спустился вниз, в библиотеку, она поспешно сняла шубку, зашла в палату за книгой и отправилась в библиотеку. Встретились внизу, в коридорчике. Александр Петрович поклонился и, давая дорогу, отступил в сторону. Ей хотелось сказать ему какие-то добрые слова, но она не нашлась и, робея, спросила:
— Как вы себя чувствуете?
Он бросил быстрый, удивленный взгляд. Невесело усмехнулся и сказал:
— Вас, вероятно, Люда поставила в известность о предстоящей мне операции?
И так как Ася молчала, он спросил:
— Пожалели?
Она вспомнила слова Екатерины Тарасовны и сказала:
— А если пожалела… Разве это плохо?
— Не тревожьтесь. Я солдат. После того, как ты воевал, тебе сам черт не брат.
— Почему-то все, кто воевал, любят об этом вспоминать.
— А это вполне закономерное явление — на войне человек жил по большому счету. А человеку всегда приятно думать о себе с уважением. Знаете, мой приятель, поэт, говорит, что он жалеет тех, кто не был на войне, если уж война была.
— Может быть… — Ася вздохнула. — А вот мы с вами не можем жалеть тех, кто не лежит в больнице… если уж больница есть.
— Знаете, какой я подлый эгоист? — произнес он вместо ответа. — Когда я утром просыпаюсь, мне приятно сознавать, что сегодня увижу вас здесь, в больнице. Ужасно, но это — так. — Он несколько мгновений смотрел на нее, а потом тихо произнес: — «Был мягок шелк ее волос и завивался, точно хмель, она была душистей роз» — И уже другим тоном, торопливо сказал: — На горизонте Шурочка. В больнице люди от праздности болтливы. — Он поспешно отошел.
Перебирая в библиотеке книги, Ася подумала: «Он славный, но почему-то страшно его жаль».
Вечером пришла свекровь. Она изменилась. Щеки повисли, да и вся ее массивная фигура обрюзгла, утратив тот моложавый элегантный вид, к которому так привыкла Ася. И одета Агния Борисовна по-старушечьи: старое пальто, вместо шляпки — темный шарф.
При виде невестки лицо ее потускнело, по щекам потекли слезы. Агния Борисовна обняла Асю, поцеловала ее в голову и тяжело опустилась на диван. Ася присела подле нее.
Свекровь стала навещать Асю каждый день. Обычно они уходили в сквер, садились на скамейку. Говорила больше Агния Борисовна. Она могла без устали рассказывать о сыне. Асю это радовало. Скрытная по натуре, она стеснялась с кем-нибудь говорить о муже.
Однажды свекровь призналась: доктор не был отцом Юрия, он только усыновил его. Отец сына — актер. Теперь уже таких актеров не увидишь. Он всегда говорил: у настоящего художника один бог, и бог этот — искусство. У него не было даже семьи. Он стал ее учителем. Она на него молилась. Он умер в расцвете своего необычайного таланта. У нее остался ребенок — Юра! Родители не захотели ее знать. Они противились и ее поступлению в театр. Человеку, неискушенному, трудно понять, какая отрава, яд — сцена, искусство; от него, как от судьбы, не уйдешь. Но как ни боготворила она театр — пришлось уйти. И все ради сына. Ведь, уезжая на гастроли, ей приходилось бросать ребенка на нянек. А в результате: болезни, болезни без конца. Юрик буквально дышал на ладан. А тут за ней стал ухаживать доктор. Он обожал ее и ребенка.
Доктор сделал ей предложение. Он был хорошим мужем и хорошим отчимом. Юрий поразительно похож на отца: манерой говорить, походкой, лицом. Отец передал ему и свой талант! Она знает об этом давно. Первую свою роль Юрий сыграл семи лет. Она серьезно занялась его образованием: пяти лет отдала его учиться на фортепиано, возила с собой в Москву и Ленинград, водила по театрам, музеям, картинным галереям. Сама подготовила к экзаменам в театральный институт, и он сдал их блестяще.
И вот наконец она достигла своего — Юрий стал артистом. Достиг успеха, но, кто знает, как бы все это повернулось, если бы не ее настойчивость. Один бог знает, сколько она пережила, когда Юрию вдруг взбрело в голову стать летчиком; взяв из школы свои документы, он сбежал из дома; хорошо, что отчим не растерялся и вылетел следом за ним на самолете: разыскал беглеца и вернул его домой.
— Я тогда, Асенька, чуть с ума не сошла, — закончила свой рассказ Агния Борисовна. Она задумалась, всматриваясь в свое прошлое выпуклыми голубыми глазами.
Почему-то из рассказа свекрови Асе больше всего понравился именно побег Юрия.
Глава восьмаяТри раза в неделю после ужина в столовой сдвигали в угол столы, расставляли рядами стулья. Кино — чуть ли не единственное развлечение в больнице — пропускали лишь те, кто не мог встать с постели. Ведь после сеанса столько тем для разговоров; кажется, нигде так дотошно и с таким пристрастием не обсуждают сюжет картины, игру артистов, сравнивают их игру в других фильмах. А главное — можно на какое-то время забыть, где ты, и не думать о том, что ожидает тебя завтра.
Ася, немного запоздав, села в последнем ряду. Александр Петрович вошел следом за ней и, оглядывая ряды, остановился в дверях.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
