Елена Коронатова - Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва
Тетя Нюра всхлипнула в подушку.
— Кем вы работаете? — спросила Риту Екатерина Тарасовна.
— Бухгалтером.
— Ну, вот что — торопиться вам нечего. Люда права — надо лечиться. А домашние дела мы уладим. Круглосуточный детский садик у вас есть?
— Есть. Только в него не попасть.
— А это мы посмотрим. Ася, у вас должен быть хороший почерк. Берите-ка бумагу. Сейчас мы напишем письмо турецкому султану.
Сочиняли письмо все.
Ася писала: «Мы не верим, что заводской комитет не имеет возможности устроить в детский сад ребенка тяжелобольной матери и присмотреть за престарелой женщиной».
Тетя Нюра сказала:
— Кабы не обиделись, может, пожалобнее попросить…
— Мы не просим, а требуем! — возмутилась Люда.
— Точно! — воскликнула Зойка. — А чего с ними фигли-мигли разводить. Сказать бы им попросту: паразиты, мол, и вся недолга!
— Нет уж, обойдемся без паразитов. Припишите-ка, Ася, вот еще что, — Екатерина Тарасовна подумала и продиктовала: «Надеемся, что завком поддержит Маргариту Васильевну Жукову, и нам не придется обращаться за помощью к общественности через областную газету».
— Вот это по-нашему! — восхитилась Зойка.
Ждали ответного письма, но не прошло и недели, как пожаловали Ритины сослуживцы. Привезли деньги по больничному, просили ни о чем не беспокоиться — сынишку устроили в детский сад, к матери приходят старшеклассники, помогают ей по хозяйству.
За послеобеденным чаем повеселевшая Рита (у нее голос даже стал громче) угощала тортом.
Настроение у всех было превосходное. Еще бы! Выходит, и мы — сила, и мы еще что-то значим. Вот и за Зойкой должны вечером приехать. Кто знает: пройдет месяц-другой, и вот так же усядутся все вокруг стола и будут тебе говорить всякие напутственные слова.
— Вот что, друзья, — сказала Екатерина Тарасовна. — Не худо бы нам такое событие отметить. Как вы думаете? Зою надо честь по чести проводить. — Она вытащила из тумбочки бутылку.
— Сухое вино. И не повредит. Что нам доктор скажет? — обратилась она к Люде.
— Не повредит, — воскликнула Люда, протягивая кружку.
Зойка — ей, как отъезжающей и самой здоровой, налили полную кружку — выпив, крякнула.
— Ой, девочки, — сказала она, прижимая руки к груди, — какие вы все хорошие! Я лучше людей, чем больные, не встречала. Вот ей-богу! По-моему, чахоточные самые правильные люди.
— Чепуху ты говоришь, — засмеялась Ася. — При чем тут чахоточные? Просто человек всегда и везде должен оставаться человеком.
Тетя Нюра, захмелев от общего радостного тепла, сказала:
— Вот, бабоньки, мне воспитательница каждое воскресенье про моих ребят пишет. Видать, по таким-то дням ей, сердечной, не до того. Славная женщина.
— Моего Петеньку в детсадике каждый день, наверное, на прогулку водят, — Рита мечтательно улыбнулась.
— Все бы ничего, — проговорила тетя Нюра, — только бы вот глазочком на детишек поглядеть.
— А вы о них не беспокойтесь, — горячо возразила Ася, — я ведь жила в детском доме. Знаю. Там очень хорошо к ребятам относятся.
— Я не о том. Ясное дело: они и одеты, и сыты. Все же материнскую ласку не заменят! Про другое я! — Тетя Нюра вздохнула. — Помру, и совсем мои ребята осиротеют.
— Ну, а такие мысли следует от себя гнать! — проговорила решительно Екатерина Тарасовна.
«Им хуже», — в который раз подумала Ася, а вслух сказала:
— Давайте так: кто заговорит про смерть или про болезнь — с того штраф.
— Сколько? — спросила Зойка.
— Рубль.
— А куда штрафные деньги?
— Пропьем! — Ася так лихо тряхнула головой, что из прически выпали шпильки, и ее волосы рассыпались по плечам.
Все засмеялись.
— А про что здесь говорить? — подавила вздох Рита.
— Про любовь! — неожиданно для себя предложила Ася, подкалывая волосы.
— Ася Владимировна! А ваш муж в вас с ходу влюбился?
— С ходу, — улыбнулась Ася.
— А я видела вашего мужа, — захлебываясь от восторга, сказала Шурочка. — Он так волновался: передачу отдал, а сам на улицу вышел. И все ходит, ходит. Курит. Одну папиросу выкурит, за другую берется. Профессора дожидался.
Ася почувствовала, что у нее в горле стало горячо-горячо.
— А я с ходу в одного уполномоченного влюбилась, — Зойка фыркнула.
— А он?
— Тебе, Шурочка, все надо знать. Он у нас на квартире жил. Через неделю сбежал.
— От тебя хоть кто сбежит, — засмеялась тетя Нюра.
— Верите, девочки, в меня будто черт сел. Днем его высмеиваю, а по ночам реву.
И вдруг тихая, молчаливая Рита рассмеялась. Все, улыбаясь, смотрели на нее. Давясь от смеха, Рита заговорила:
— И я… мне лет шесть-семь было, влюбилась в трубочиста. Ей-богу! Такой парень к нам приходил. Мама ему стирала. Зайдет к нам и кричит: «Где моя невеста?» Возьмет меня на руки, подбросит. Всегда конфеты приносил. А я, дурочка, на самом деле себя его невестой считала.
Ложась спать, Ася упрекала себя: «Я не хотела о них ничего знать и даже почему-то гордилась этим. Вот Екатерина Тарасовна не устает каждый вечер слушать тетю Нюру — и всегда одно и то же».
Зойка не уехала. Позвонил муж из района: у них бездорожье, можно застрять в пути. Анна Георгиевна позвала Зойку к себе и сказала, что советует еще недельки две подождать в больнице. Зойка, к удивлению Аси, ничуть не огорчилась. Вернувшись в палату, принялась со всеми «здороваться». С Шурочкой они расцеловались, а потом долго сидели, обнявшись, на кровати и о чем-то шептались.
А вечером они поссорились. Из-за пустяка. Зойка обвинила Шурочку, что она не вернула ей гребенку.
— Я не такая мелочная, — кричала Шурочка, — я брезгую брать чужие гребенки.
— Подумаешь, какая интеллигентная! Подавись ты моей гребенкой, — презрительно фыркнула Зойка.
Шурочка обругала Зойку хамкой, а та ее — вертихвосткой, ехидно присовокупив, что, если бы Шурочкин муж кое о чем узнал, ей бы не поздоровилось. С Шурочкой сделалось что-то вроде истерики, а Зойка совсем разошлась, уснащая свои реплики солеными словечками.
Будь здесь Екатерина Тарасовна, они, возможно, и постеснялись бы, но ее вызвали к телефону.
Ася, никогда ни на кого не повышавшая голоса, не выдержала и прикрикнула:
— Замолчите же! Черт знает что!
И удивительное дело — они замолчали.
Зойка буркнула что-то, вышла из палаты, хлопнув дверью. Шурочка уткнулась в подушку, жалобно всхлипывая.
Обычно после отбоя никто не спал. Если с десяти вечера заваливаться спать, что же делать ночью! Шепотом велись самые интересные разговоры: о кинофильмах, о доме, о том, кто и когда вылечился.
Но в этот раз в пятой палате притаилось молчание. Шурочка тоненько вздыхала. Пелагея Тихоновна никак не могла улечься, несколько раз перекладывала подушки. Екатерина Тарасовна кашляла, пила воду.
— О, господи! — прошептала тетя Нюра.
Зойка со злостью сказала:
— На фиг сдалась мне эта вшивая больница! Завтра же уеду.
Никто не отозвался.
В соседней палате тихо переговаривались.
За окнами заунывно и глухо выл ветер, кидаясь охапками снега в стекла.
От воя ветра, вздохов и Зойкиных слов у Аси возникло ощущение: ничего нет, все доброе, светлое, радостное — исчезло, темный, грустный мир, в котором шесть женщин на одинаковых кроватях, под одинаковыми одеялами замкнуты голыми стенами больницы. Где-то, в ином мире, люди работают, веселятся, ходят в гости, в театр. Театр. Вот и Юрий стал реже писать. Уже пять дней не было письма.
— Хоть бы сказку кто рассказал, — грустно попросила тетя Нюра.
— Ася Владимировна, поди, знает. Я таблетку приняла, кашлять не буду. Расскажите, — попросила Пелагея Тихоновна.
— Кто же уснет в такую ночь, — подавила вздох Екатерина Тарасовна.
Ася прислушалась к метели за окном. Да чем этим женщинам лучше, чем путнику? Так же тоскуют о домашнем огоньке. Пусть он и им помаячит…
И она начала:
…Меня в горах застигла тьма,
Январский ветер, колкий снег.
Закрылись наглухо дома,
И я не мог найти ночлег.
Слушают. Все слушают…
…Был мягок шелк ее волос
И завивался, точно хмель,
Она была душистей роз,
Та, что постлала мне постель…
Ветер за окном словно притих.
…Мелькают дни, идут года,
Цветы цветут, метет метель,
Но не забуду никогда
Той, что постлала мне постель!..
Неожиданно глуховатый голос за стеной произнес:
— Давайте-ка и мы послушаем Бернса.
…Этот голос за стеной Ася слышала с первых дней пребывания в больнице.
Цепляя спицами петлю за петлей, она часто прислушивалась к негромкому голосу за стеной. Просто поразительно, как может человек так о многом знать и всем интересоваться! Позднее она узнала его имя. Александр Петрович. В мужской палате его называли Петровичем.
![Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]](/uploads/posts/books/134500/134500.jpg)
