Сергей Крутилин - Грехи наши тяжкие
«Уже позаботились!» — зло подумал он, садясь позади шофера.
12
Мысли у Косульникова работали напряженно — настолько напряженно, что в висках стучало и ломило голову.
Он вспомнил, с чего это началось?
Все началось с пустяка: Косульников заметил, что в цехах отношение к металлу плевое. Скажем, привезли со склада медь листовую. Казалось бы, ценность. Но никто не выйдет из цеха посмотреть, сколько привезли. А куда она денется: сколько выписали, столько и привезли!
Сваливай!
«Но можно же цеху сгрузить лишь половину! — решил он. — А вторую половину повернуть налево. Загнать! Загнать не просто металл, а изготовить из него скажем, наконечники. Их и продать».
В узкой траншее или в поднебесье, на высоте мачт, монтеры соединяют провода. Тесно. Высоко. Работают люди в мороз, в слякоть. А что, если концы провода (кабеля) не скручивать, а вставлять их с обеих сторон в заранее изготовленный стакан, наконечник, свинчивать — и соединение готово. Косульников знал, что наконечники в большом ходу. Когда-то их делали на заводе, но сейчас перестали. По номенклатуре они числились как второстепенная продукция, вроде ширпотреба, и выпуск их прекратили.
«А не попробовать ли изготавливать наконечники в колхозах?» — подумал Косульников. Он модернизировал производство, и дело пошло. Даже самые примитивные колхозные мастерские стали изготавливать их.
Только давай металл!
И он давал.
Оформлял накладные, а избыток металла переправлял в колхозы, которые делали наконечники.
И все бы ничего, но год назад на областной партийной конференции секретарь обкома Степан Андреевич Прохоров, по прозвищу Батя, обмолвился об утечке металла. Мужиковатый, хитрый Батя, может, уже знал кое-что, когда говорил: «Все мы любим повторять, что металл — хлеб нашей промышленности. Если так, то мы разбрасываемся этим хлебом. Взять, к примеру, завод 1-го Мая. За прошлый год цехи этого завода получили меди вдвое больше, чем израсходовали на выпуск продукции. Мы спрашиваем руководителей завода: куда пошла вторая половина? Разводят руками: мол, в стружку. Но, товарищи, это безобразие. Не пора ли снять стружку с руководителей цехов?»
И вот — докопались.
Решили начать не с руководителей цехов, а с него, с Косульникова.
Машина тряслась на выбоинах. За зиму дорогу разбивали, а теперь, в мае, она была разъезжена настолько, что ехать по ней — пытка.
Но они все же ехали.
В дороге Косульников собрался с мыслями. «Нет, сдаваться так сразу нельзя! — твердил он про себя. — Что он свершил? Какой он преступник? Дознание… Ну, натолкнулись они на накладные и установили, что цехи недополучали металл. Ну и что из этого? Всегда можно сослаться на халатность — и больше ничего! У него есть деньги. Он наймет хорошего адвоката и как-нибудь выкрутится. И не надо раньше времени вешать нос. Плохо лишь, что не убрал с глаз кое-что лишнее в квартире. Да и денег многовато».
Но он надеялся, что денег они не найдут.
Косульников вышел из машины и краем глаза заметил, что милиционеры остались в «рафике».
«Может, они ехали вовсе не за мной, а их по пути должны подвезти куда-то», — подумал он.
Косульников открыл квартиру своим ключом. Ему не хотелось звонком пугать жену: слишком много людей входило. Однако жена — или она уже управилась с посудой, или почуяла что-то недоброе в его возвращении — вышла из кухни.
— А-а, это ты, Аркаша, — как-то неуверенно проговорила она.
— Да. Я на минутку.
— Никитенко, — обратился следователь к своему помощнику. — Попросите супругу побыть пока на кухне.
Белобрысый, который стоял у двери, ведущей в кабинет, подбежал к жене и плечом-плечом — затолкал ее назад, в кухню. На кухне какое-то время слышны были выкрики жены и спокойный мужской голос: видимо, Никитенко успокаивал супругу. А может, это лишь показалось Косульникову, который прислушивался ко всяким звукам; может, следователь просто запер жену на кухне — и все. Потому что он тут же вернулся и, как ни в чем не бывало, вошел в гостиную.
Гужов тоже вошел следом за Косульниковым. Снял плащ и повесил его на спинку стула; осмотрелся, но ничего не сказал.
Понятые — молодые рабочие из пятого цеха, — судя по всему, были смущены богатством квартиры. Они топтались у входа и вошли лишь после приглашения Гужова. Сели к круглому столу, сложили руки и, озираясь по сторонам, рассматривали картины на стенах и вазы в шкафах. Даже другой следователь, в очках, был тоже немного смущен богатством, которого он не ожидал увидеть в квартире рядового инженера.
«Рохля, не догадалась спрятать!» — подумал Косульников, убирая со стола на сервант принесенным им час назад светильник, который мешался.
— Садитесь. Вот теперь поговорим спокойно. — Гужов сел, а Косульников еще какое-то время продолжал стоять возле стола. — Итак, вы можете объяснить следствию: откуда все это? На какую зарплату все это приобретено? — Валерий Павлович обвел руками комнату.
Косульников молчал. Отвечать было бесполезно. Он ругал себя за то, что не подписал своих показаний там, в кабинете. «Дурак! — твердил он. — Подписал бы, и все с концами! Если б и пришли сюда, то не сейчас. За это время он успел бы все прибрать. А теперь расхлебывай». Он успокаивал себя лишь тем, что у них заранее было решено: разговаривать с ним дома.
— От отца по наследству досталось, — наконец нашелся Косульников.
— По наследству? — повторил Гужов, стараясь подавить свое раздражение. — Не будем играть в прятки! Терять напрасно время. Не прикидывайтесь, гражданин Косульников! Часть вашего достояния мы видели. Мы знаем, что это не наследство. Все это нажить честным трудом невозможно. А другую часть — драгоценности и деньги — прошу, укажите сами. Чтоб не терять понапрасну время на обыск.
— Какие ценности? Какие деньги? — возмутился Косульников. — Была на сберкнижке какая-то тысяча — и ту потратил вот на это, — он кивнул на светильник. — Да и с ним влип — он оказался старым. У него не патроны для лампочек, а подставки для свечей.
— Подумайте. Мы вас не торопим.
— Мне нечего думать! — в запальчивости крикнул он.
Все у него запрятано хорошо, надежно. Ни за что! Подохнут, а не найдут! Даже если его засудят, отберут квартиру, поселят в ней кого-либо — даже через десять лет, когда он вернется, все будет на месте.
— Хорошо! Тогда мы вынуждены будем обыскать квартиру, — сказал Гужов и добавил, обращаясь к напарнику: — Никитенко, покажите гражданину Косульникову ордер на обыск.
— Ваше право… — Косульников даже не поглядел на бумагу, которую вынул из папки белобрысый.
Никитенко встал и лениво прошелся по комнате. Вразвалочку прохаживался он по комнате, заглядывая туда-сюда. Косульников вдруг похолодел: они знают, где у него все спрятано. «И зачем я все держал в доме?!» — подумал он.
Искать в гостиной было нечего: разные вазы, редкой работы сервизы — столовые, чайные и кофейные — стояли на вид, смотри в их пустые утробы, заглядывай.
И Никитенко заглядывал. Отодвигал стекло, совал нос в вазы и супницы. По лицу его мелькала усмешка: мол, зачем так много ваз. Осмотрев гостиную, он все той же ленивой походкой пошел в соседнюю комнату, в спальню.
«Иди-иди! — зло подумал Косульников. — Знаем мы вас — сейчас перевернете все вверх дном — комод, подушки, матрасы».
Однако следователь, вопреки ожиданию Косульникова, не стал ничего потрошить — ни подушек, ни матрасов. Он только несколько брезгливо приподнял край покрывала на их двуспальной кровати и посмотрел швы матрасов: машинной ли они строчки или самодельные? Убедившись, что матрасы не перешивались, он накрыл постель покрывалом и подошел к комоду.
Комод был старинной работы — как и вся мебель в спальне. Ящик небольшого размера, он стоял на высоких ножках и был инкрустирован слоновой костью ручной работы. Не комод, а игрушка. Таких днем с огнем не сыщешь — их не делают. Но как раз эта необычность вещи больше всего и поразила следователя. Он долго смотрел на комод, соображая, что с ним делать, стараясь понять, с чего надо начинать осмотр. И начал с того, что выдвинул все ящики комода и выложил из них белье, лежавшее стопками. Затем внимательно осмотрел днища ящиков. Что-то вызвало у него сомнение, и он постучал по одному-другому днищу — не пустые ли?
И когда Косульников уловил звук, он чуть заметно улыбнулся: ничего не знают. Если б они знали его тайники, то не стучали бы понапрасну.
Но следователь, согнув свою корявую пятерню, все стучал и стучал по дну. Днища ящиков были не из орголита, как их делают теперь, а орехового дерева и, судя по звуку, пустот в них не было. Тогда следователь вновь засунул белье в ящики и осмотрелся: что еще заслуживает досмотра?
На стене спальни висела копия Тициана «Спящая Венера» — очень хорошая, неизвестного живописца прошлого века. Лежа в постели, Косульников смотрел на Венеру и находил, что его жена не хуже тициановской красавицы.
