Евгений Лукин - Грехи наши тяжкие
Обзор книги Евгений Лукин - Грехи наши тяжкие
Евгений Лукин
Грехи наши тяжкие
Вся рожа наруже.
В.И. ДальПогожим майским утром в редакции культуры муниципального телевидения прозвучал телефонный звонок. Мстислав Оборышев снял трубку.
— Мстиша… — недовольным голосом известил Авенир Аркадьич. — Тут к тебе сейчас направляется… э-э… человек…
— Надо же! — не преминул съязвить ядовитый Оборышев. — Кого к нам только не заносит… И как мне с ним поступить?
— Н-ну… не знаю, — замялся Авенир, что вообще-то было ему не свойственно. — Выслушай… а там сам решай… Может, в курьезы воткнешь…
Похоже, несмотря на неусыпную бдительность железной Аси, в здание проник некто неадекватный. А по давней и тем не менее отвратительной традиции принято было сплавлять таковых либо в редакцию культуры, либо в редакцию науки. Это, конечно, в случае тихого помешательства. В случае буйного приглашали охранников.
Вскоре послышался деликатный стук в дверь.
— Войдите.
Вошел незнакомец, при первом взгляде на которого Мстиша чуть отстранился и брезгливо прищурился. Красивые мужчины вызывали в нем не меньшее омерзение, чем умные женщины. И то, и другое в понимании Оборышева являлось верхом неприличия.
Так вот, вошедший был неприлично хорош собой.
— Присаживайтесь, — справившись с неприязнью, проскрипел Мстиша. — И представьтесь заодно.
Тот поблагодарил и сел. Красавец. Хорошо хоть не красавчик — черты лица крупные, мужественные. Другая подробность, отчасти обелявшая пришельца в глазах Оборышева, — на диво небрежный прикид. Чувствовалось, что одежку свою посетитель приобретал давно и явно не в бутиках.
— Вожделея, — сказал он.
Мстиша приподнял брови.
— Чего-чего делая?
— Вожделея, — виновато повторил тот. — Это моя фамилия. Егор Трофимович Вожделея. Вот… — Он достал и раскрыл паспорт.
Оборышев бросил беглый взгляд и вдруг, заинтересовавшись, взял документ в руки. Лицо на фото было то же самое, но отталкивающе безобразное. Надо полагать, Егор Трофимович расплачивался за свою вызывающую красоту полным отсутствием фотогеничности. Вспомнились строки Достоевского: «Фотографические снимки чрезвычайно редко выходят похожими, и это понятно: сам оригинал, то есть каждый из нас, чрезвычайно редко бывает похож на себя».
— Так что вы мне хотели сообщить, Егор Трофимович? — спросил Мстиша, возвращая паспорт владельцу.
— Мне надо выступить на телевидении, — сказал тот.
— По какому поводу?
— По поводу того, что со мной случилось… Это очень важно, поверьте…
— Верю. — Мстиша кивнул. — И что же с вами случилось?
— Вчера ночью, — известил пришелец, — мне был голос…
«Охрану, что ли, сразу вызвать? — вяло прикинул Мстиша. — Да нет, пожалуй, не стоит… Вроде смирный…»
— И по этому поводу вы хотите…
— Да.
— Это не так просто, как вам кажется, — с сожалением глядя на помешавшегося красавца, заметил Мстиша. — Вот вы говорите, голос. Чей голос?
— Н-ну… я полагаю… — Посетитель с трепетом взглянул в потолок, отчего стал еще прекраснее.
— Вы верующий?
— Да, — истово сказал он. — С сегодняшнего дня. Точнее, со вчерашней ночи…
— И сразу направились к нам?
— Н-ну… как видите…
— А у батюшки были?
— У батюшки?..
— Вам был голос, — напомнил Мстиша. — Голос, насколько я вас понял, принадлежал Богу… Так?
— Так.
— Логично было бы обратиться к специалисту… А вы сразу на телевидение. Что Он вам сказал, если не секрет? Открыл истину?
— Ну, в общем… Да. Открыл.
— И велел поведать ее остальным? Урби, так сказать, эт орби? Градам и весям…
— Да. Велел.
— Ну и, естественно, — уже с откровенной скукой продолжал Мстиша, — именно вам предстоит стать во главе нового учения…
— Нет.
Оборышев моргнул.
— Как «нет»? — не поверил он.
— Так «нет». Просто сообщить — и все…
Мстиша озадаченно потер ладонью подбородок.
— Хорошо! Вы можете в двух словах изложить сейчас эту вашу истину?
— Конечно. Он сказал… — Прекрасные глаза пришельца слегка затуманились. — Отныне…
— Простите, — уточнил въедливый Мстиша. — Отныне — это когда?
— Ну… с того момента, как человек услышит от кого-нибудь… узнает…
— Понял. Извините, что перебил. Продолжайте.
— Отныне, — провозгласил новоявленный пророк, — телесная красота будет соответствовать красоте духовной…
Мстиша Оборышев приоткрыл рот и медленно откинулся в потертом своем полукресле, влюбленно глядя на посетителя. Какая прелесть!
— А дайте-ка еще раз паспорт!
Взял, раскрыл, вновь сличил лицо с фотографией.
— Таким я был несколько лет назад… — вроде бы застеснявшись, пояснил Егор Трофимович. — И вчера еще был…
— К батюшке! — решительно сказал Мстиша и встал. — К батюшке, к батюшке, к батюшке! Все настолько серьезно, что без благословения иерархов я просто не имею права… Вот ваш паспорт, давайте пропуск, сейчас я его подпишу… А сами — срочно в церковь! Слышите? Срочно! Чем быстрее вы это сделаете, тем быстрее мы с вами выйдем в эфир…
— Да, но…
— Никаких «но», Егор Трофимович, никаких «но»! Жду вас с благословением от наших пастырей…
Мягко, но опять-таки решительно выставив обескураженного красавца за дверь, Мстиша выждал секунд двадцать и снял трубку.
— Ася?.. Это Оборышев. Редакция культуры… Знаю, что знаешь!.. Вожделею Егора Трофимовича… Это фамилия! Так вот, Вожделею Егора Трофимовича (он сейчас выйдет) больше на территорию не пускать! Ни при каких обстоятельствах! И сменщицам тоже передай… Вожделея Егор Трофимович. Вож-де-ле-я… Записала? Ну и славно…
Отдуваясь, бросил трубку, достал сигареты. Двинулся к двери (курить полагалось только снаружи, у черного хода), глянул мельком в зеркало — и чуть не споткнулся. Не веря глазам, подошел поближе, всмотрелся. Вроде бы черты лица остались прежними, но… Нет, красавцем себя Мстиша никогда не считал. Да и никто его таковым не считал! Однако более гнусного отражения Оборышеву видеть еще не доводилось.
Минуту, не меньше, он цепенел, глядя в собственные нагловато-лживые глаза, затем уронил курительные принадлежности и снова кинулся к телефону.
— Ася?.. Еще не выходил Вожделея?.. Нет?! Все отменяется, Ася! Верни его! Слышишь? Верни!
* * *
— Вызывали? — Надменная статная Акулина Истомина вторглась в кабинет Авенира Аркадьича без стука. Впрочем, подобным образом она вторгалась в любой кабинет, разве что за исключением председательского.
Поступью топ-модели, с презрительным видом вихляя челюстью, плечами и бедрами, приблизилась к столу, затем вскинула глаза — и приостановилась, слегка озадаченная.
— Сколько ж вы вчера выпили? — недоверчиво спросила она.
Мужчины (в кабинете их было двое) судорожно сглотнули и переглянулись. Ну ладно, скукоженное личико Авенира Аркадьича и раньше состояло большей частью из морщин, в которых, казалось, гнездились все пороки мира, но вот Оборышев… Пару секунд Акулина зачарованно вникала в странно исказившиеся черты своего давнего друга и любовника, потом, словно бы в поисках эталона, перевела взгляд на висящий позади стола портрет.
По сравнению с коллегами Президент показался ей душкой.
— Тут, собственно… — промямлил наконец Авенир и беспомощно обернулся к Оборышеву. — Мстиша…
Тот шумно выдохнул и с силой отер ладонью лицо, отчего оно, впрочем, ничуть не похорошело.
— Значит, так, — решительно сказал он. — Псих пришел. Вот думаем, не воткнуть ли его в «загранку»…
— Ну и втыкайте. Я-то при чем?
— Посоветоваться хотели…
— Прости, не поняла. Что за псих?
— Боговидец, — напряженно пояснил Оборышев. — Точнее, богослышец. Утверждает, что с сегодняшнего числа внешность человека будет соответствовать его моральному облику…
При этих словах оба мужчины так и впились глазами в Акулину. Известие, однако, особого впечатления не произвело — скорчила пренебрежительную гримасу, вскинула плечи.
— Нет, господа, вы точно вчера перебрали! Какое я имею отношение к вашим психам?
— Что посоветуешь?
— Похмелиться, блин!
Мужчины сглотнули вновь. Было уже ясно, что гримаса, скривившая черты надменной Акулины, останется с ней навсегда. Равно как и кособокие плечи.
* * *
Узнав, что его собираются воткнуть именно в курьезы (официально рубрика называлась «За гранью культуры»), Егор Трофимович Вожделея нисколько не обиделся.
— Это все равно, — кротко молвил он. — Главное, чтобы услышали.
Справедливо рассудив, что терять ему уже нечего, краткую беседу с божьим человеком провел перед камерой сам Мстислав Оборышев. Вопросы в основном задавал натужно игривые, внутренне обмирая при мысли о том, как он со своей нынешней рожей будет смотреться на экране.
