Максимилиан Гюбрис - Избранное. Поэзия. Драматургия

The sun of this Spring awoke me,
With the Voice from the Sleep it rose,
From the Doubt of Thought, it took me
Into world, where the Red Truth grows.

«How often you’ve had the Red Day?» —
That mystery teller have led; —
«The word to be fair on your eye-way,
By magus the Nature be spread.»

Dumb, I have stepped into wood mine;
How felt I to see that all new:
The birches not white! – the red line
Mystify the strange poetic view.

How could‘ve that happen, oh, tell me? —
Is’t a sign of Red Horse? Skye cries?66
Like the shades, blood with o’erwhelming,
Those Life’s witnesses stands and sighs.

Human mind – fatalist-dreamer!
All the fancies in time, behold,
Paints the things – fairer to grimmer, —
All embodied in real world.

No image stays off-the-Matter,
Not a map that poein67, but Life;
On this border, the Fate ne’er flatter
With that Polis can use for strife.

Voice had gone… I felt quite awkward.
These red stems, kind of prophecy…
Yet I’ve dreamt, what if some Ode-word,
Incarnated, its author could sее.

                                      /To Olga Barre,
                                     On her very Day,
                                     Also to that thought of hers for
                                     The 100th Birthday of Don Juan Mattus./

What the bird could hear
Time, when the space go asleep,
No one to prevail they knew.

No soul done to dream insincere.

No sky can escape that of thought
To be near
To the eye of grace new.

The sigh is the heart’s atmosphere.

For whate’er the mountains stayed
As the myths with those few,
The sea-birth hymns the light over there:

Joy ancient and Earth for you.

If Poetry was Music, – what, mostly, is, —
I’d rather be a voice, that of the melos
Plays beyond the Tacts, that of the lyriс
Freer than forebound words of textured song,
Like a strange wonderer, ne’er care if right or wrong
Half-slept Composer planned it be, for world
Could learn its inner history; and that of stress,
Of hidden breath, of rarest thought in notes unread —
«Twould be a witness of the sacred dialect
For new-found sounds be your own mistery.
A song, sings newborn song, a dreaming dream —
Much I would love it can be; – honestly,
I’d dare to mix then a sort of nostalgie
For things unheardable with archi-tenor fancy,
What could be like no energy th’Sky needs to hymn
A Scene of very Soul of the pure Listening.
This glancing Myth! And you in it, you genious
Are the creator of the future bliss, at once:
That inspiration yours brings that what I’ve brought not:
The orphies70 from within you join my pauses,
And it is like the Chance compose that I ne’er heard, —
No falsed, no spoilt, – and this is might be somewhat…
What could be told thus of the sacrifice in notes?71

                                     /To the KSMA friends,
                                      With gratitude to J.K.
      For the initiating as such a great idea of the Day./

Three years later, five years since th’Apocalypse72,
Which never happened, that of what old doubts
Be, still: if really happened so ’twill be not, —
The Beauty, dove-tailed thought73, will diseclipse,
As ever, people’s minds from dead uncertainty
In bounds of its genial transgnostic Art.
New coming Dawn will phrase on that. Redeemed world!
The Biggest Doubter of goodly mankind died
On freest Sunday74, and wasn’t it for Poet’s word,
Who came up’n new time to shake Great Negus75 hand,
Soothing no sword, if not in name of th’Unforeseen
All-Love? Unreasonable, called by Air so, Love,
That goes through the bounds of a Life-denial…
Mind, no ugly Trial on this day will be. —
How Mystery of Fate and Time takes Dream Exiled
Back to Light? not samely, as the Beauty ends old history?76

A Shade – there’s the dark echoing: —
«Of a noblest kind!» – slides in,
All silent, pre-materialized.
There can be seen no eyes
Of maid surprised, no scene
Of fatal cries. A monster
Felt from high-poetic stars,
He swam across the sea of Death,
And, after seven lives of storm,
His ugly look how eloquent!
Much peaceful though. The light-rays
Seem are not to aggravate the lines
On his still brow, so ’tis like now
As he tries his light-way back.
Envoked to face the old dream’s wrack.
Within the Rumours House, frank,
He steps, in corridors of Lie.
Those specks of crystal life guides
Him to th’ rooms of other-side Crime;
With manner of the dead he comes,
In manner of a gone-bye stays
There by the frame of glass —
Infernal entrance. – Sweet diable waits,
Envoker of the burned tails:
Intrigue – pristess of ache’n shame —
She ought to do him welcome.
In her service, that a sacrifice
To make for him, to animate
His vague self. – Abandoned Shade!
Be fed thou by a sacred essence
From the most luxuriant Hell!
And can’t thou see these gazing Sins?
Not of the most devoted they
Are seen and bloodsome to be yours?!
Have a liquid life from them, be-shared:
One fear relatives they77. —
A sad guest. He sees around her
The sights of lunarcraft there —
Depraved Gossips ’bout a «lost face»
Has their fun, and, ’tlike some Mass on,
The naive and sensitive in their will.
The loves too sweet are to be killed, —
They laughing?… – «Dear murderer,
You gibbet’s libertine, kids’ knot!
Are you proud not? We yours, yours!»
They’re giving their life-drops; phrase;
And as he yet can’t tell his Fate,
She pours some magic upon glass; —
There, in Diaboli’s circle dark78,
O’er the border of reflected Doubt,
He realize… he stands himself,
His awkward figure, and his face,
As if from ashy rhyme arisen,
Alien to them. But what’s that shape? —
His ugly look where has gone?!…
He sees in his reflection’s eyes,
Would be that Ferro Luxe79 from, those sparks
Of starry soul; and no ruined
Grace, no aught of damned lines
At all – a vision of clean Youth,
Delightful, poetic, but… feared, so.
Feared of (a) doomed self, of diable’s call,
Betrayal of the Past?… Reflections
Quite can be confused, when meet they
In the glass of Times their part,
Their lasting life. – That fears…
Though the feared (is) facing Fear leaves;
A silent visitor steps back;
His Future saw its Shade from dark,
And he’s to keep the path. And…
Yes,… as like the timeless echo-thought,
The other side of Air there spells, —
Whilst his eyes back to kiss his boat
Far let be flying through the ends
Of the blind dream of Life’s Ghost; —
So, he’s to hear: – «He’s with us… Amongst…»80

                                           Великой дружбе П.Б.Шелли
                                           И Л. Ханта посвящается…

                        К 220-летию со дня рождения Персия…

…Слова о том, что есть всецело дружба, —
О, чувство сокровенное в собратстве
Средь поэтов – чувство, в постоянстве,
Кое в жизни есть сильнее горьких нужд,
Сильнее всех немыслимых препятствий; —
И вновь мы говорим, вот уж – сколь часто!
Этакая страсть, – мы можем сравнивать,
Не правда ли, – но мы ль себе готовы лгать?
Самим себе готовы ль лгать об этом?…

Там, где грезой увенчан странствий путь,
Там есть пространство, в коем чудный свет;
Коль вам удастся заглянуть, – среди примет
Сохранного в бальзаме жизни Чувства, —
Ко всем реликтам Знанья и Искусства,
Средь атрибутов всех бессмертных лет,
Найдётся для сердец открыта Книга Судеб.
Её глас, в правде славно-пережитых бед,
И явленных красот, вам даст благой совет
О том, что – Блеф и Бред, а что сиих избудет.
В той книге вписаны Души достоинств имена,
Да не изолгана пусть будет Злом она….

                       ***   ***   ***

…Я расскажу одну историю для вас,
Что не воспета лирикою Русской:
Ту, издавна какая увлажняет глаз
В Европе всякого певца искусства,
В Поэзии Всемирной что пример
Великий есть великой преданности,
Истинной, всем высшим смыслам,
Некогда что стали жизнью, мыслью
Двух несмиримо-искренних друзей,
Двух гениальных на земле поэтов.
В обоих них живут и бездна Этны,
И девственный, небесных музык свет.

Оплотом уз их стала сверх-идея, —
Страстная мечта, сердцам что вдруг дарит
Все радости преосветленных дней: —
Идея Человека во Вселенной,
Царит кто, как Хозяин знанных мер
Свободы и гармонии, в сим мире,
Природою благословленной Красоты.
Один из двух был другом простоты
Домашней, что в саду, в сени деревьев;
Другой герой наш – в далях, средь каменьев
Древних городов и стран – друг странствий,
Магии и приключений;… – одною чашей,
Всё же, были напоенны души тех:
В Вине Поэзии – их дружбы был успех81.

То изученье Эллинских писаний,
Что составляло повседневный труд
Студентов всех в системе общих знаний,
Для молодых двух англичан друзей
Сказалось быть душою всех исканий
В обществе, в любви, внутри себя и вкруг.
Интригою затей их и желаний
Вдруг представали все-разнообразны
Смыслы Пира и Метаморфоз82,
Слова прелестны древних заклинаний83
Фантазию влекли в мир нег и гроз,
В мир нимф и ужасающих чудовищ,
Сокрытых тайн и редкостных сокровищ,
Пантеонических судеб и их чудес;
Значенья, что открывались им, окрест
Преображали заново вид жизни: —
Красавицу, надменный герб иль крест…
То относилось к знаку слав иль тризны
Царства Эллина, поёт чей дух Земля.
(Их знавшие шутили: – Я здесь иль не Я?)

О, да, круг «эмпирических» знакомств рос
Пред оних взглядом: в кругу имён – круг душ;
Когда б поэту было б не отрадно
Знать, что глас поэзии признаньем сущ
Себя в других мирах, где не одна тушь
Только, и не одна изофимическая84 чушь,
Но, истинно, сердечна увлечённость?!
Так, и романтика, и просвещённость
Выстроили больший пантеон творцов
И умников искусства, и этот свет
Стал светом высших прогрессивных обществ,
И… (well, свет.., в конце концов, то,…«не пусто
Что для Долга-Векселя») да,…все ж, тогда
И литераторы, и демократы
Были тем двоим в друзьях: и Китс, и Байрон,
И все, кто в гениях творил там как-то…

Герои чрез года хранили дружбу.
Нет, ни один не поступал на службу
В должностях и всяких там златых чинах; —
Однако, это было так, что вдруг тогда,
Как Ли (..се имя..) в журнальные дела
Сходил всё больше, с головой, – другой,
Сэр Персий, чьи вкруг мысли деловой
Тропою никогда не шли, ввязался
В битву с нравом и с авторитет-скамьёй85;
Увы, всё реже час тот появлялся,
Когда б им можно было б вновь гулять
Вдвоём, расслабиться душой, читать так
Бесподобны строки, и с тем призывать
Бессмертных духов, и воскресить вновь прах
Истории взросленья мирозданья,
И постигать в природе состояния
Любви, гармонии и все-симпатий:
В цветах и в облаках, и в…, – но, вот уж нет…
Бунтарь всё чаще жил в дорожном платье,
Друг верно в письмах слал ему привет.

О, нет, встречались, безусловно… Оба,
Этак, сочетались, в ходе лет, и браком,
И…в смертях. – Увы, хотите ли, нет —
Но с возрастом, таких, вот, встреч ряд,
Как раз, и означает «час и место»,
Пленяя ум иль мраком, или гимном.
«Фатальность глубины в мгновеньи данном», —
Не правда ли?…Не застрахован от любви,
Не застрахован был и от несчастья.
Не раз уже там, не успев начаться,
Обрывалась вдохновенная судьба;
Ирония зла: Болезнь-случайность и
Самоубийство, – превратность такова
Всегда есть тёмный гид прямой стези
Все-человечного Протагониста, —
Или Попутчик, иль Судья, вердикт свой
Хладно выносящий… Верные друзья,
В ушедших, воспевали противостоящу
Силу Разрушению и Тлену; образ муз
И дивностных богов, созданных ими
Во творениях из жизней чад Земли,
Свободных от земных оков и плена,
Вечно-юных, низлагает всякую измену
Доброму их имени.
                                   …Чрез оны дни,
Персий… вновь женат был, по-утрате, этак86, —
Тогда уж умер милый Adonais Китс87,
Тогда уж больше становилось травли
В обществе свободного Ума и Слова, —
Ли оставался преданным закону
Чистой дружбы, и Рыцаря Мечты он
Всячески пытался защищать, как мог:
В печати, и в кругах язвящих языков; —
Увы, там не одни лишь нужды стали
Основной причиной, чтобы островов
Мир милой Англии покинул друг,
А вскоре, так и прежний круг поэтов,
Тоже, начал разлетаться кто куда;
Иных там приняла Италия.

                                               …Ли,
Исконный лондонец, – еврей в крови
Своей наполовину, всё ж принимал
Тогда, пытался принимать устой, пусть
И с присущей литератору мечтой
О реформации старого порядка, —
За что сей вслед и поплатился: – с женой
Расстался и до смерти разорился.
Его грусть – тот искомый компромисс,
Какой всей революцией живит здесь
Классицизм, какой встречает атеиста,
Будь то, демониста ль Духа Смерти, но
В объятия… о, нет,…уж не протеста…
(К чему, ведь, шёл и друг уж, в тайне там
От самого себя) …Этак, когда Ли
Не мог всё ж больше «умирать за номер
Альманаха»88, грошом вдали живя
И от любви, чрез страх, и без поддержки, —
Персий, не забыв всю нежну доброту
К нему, тогда смог упросить беднягу
Перебраться к Италийским берегам.
Бесстрашность пред издержкой и отвага —
Истинная дружба… Да, она фатальна…
Рок, видно; – но к солнечным тогда местам
Другой страны, Ли не добрался сразу. —
Как странно: уж к приготовленья часу
Как будто б божество не попускало
Встретиться друзьям скорее: – больнее
Сделался вдруг Ли, и в жар недугом злым
Его сковало в эти дни; – в то время
Персий сочинял, как раз, свой last шедевр…
Поэты Италийских сфер к сему, Ли,
Кстати, не весьма любили, – дескать, Ли
И устарел, и… Байрон, общий друг их,
Сказать по чести, Персия любивший
Сердцем, в отношениях был чуть ревнив,
И это сказывалось в третьих лицах…
Как бы то ни было… Лишь чрез полгода
С лишним, истинным умилием в сердцах
Предстала быть та встреча, что в месяцах,
Последующих ей, обсуждалась вкруг,
Как роковая. – Друзья тогда в слезах
Объятья друг для друга раскрывали.
Как Провидение так устрояет:
Здесь Те, кто, чрез боль ожидания,
Чрез испытания разлук, встречаем
Верностию чувств, и вдруг – к последнему
Сердечному прощанию?! Что – мера
Таковому злу?! Когда ли мы узнаем
То, как смертью враз соединяет всё,
Что прежде разделяло жизни, а теперь… —
В Одном? – Сколь просит то быть средь других?
Сколь сторонится их? И сколь прощает
В том отсутствие самозначения?…
…Все смысло-извлеченья оны, – знает
Бог-Мемуарист, – чрез три недели там,
На много лет, впоследствии, стали
Драматичным следом во кругах судеб
Всех, близких сей истории… – так, когда свет
Утратил бриллиантовых грёз и глаз
Поэта… Боле, вдруг, когда не стало
Персия…
                  …Великая вод стихия
Приняла к себе, ласканно, сына,
Возлюбленного им воспетой бурей
Чувственнейшей матери Природы. Сей
Верным был ей там «всегда, её любя
Всем существом своим и духом.»89 Она,
Взлелеевшая девственные чувства
В гения душе, какими он всю жизнь
И жил – любил, творил, страдал и мыслил, —