Максимилиан Гюбрис - Избранное. Поэзия. Драматургия
Обзор книги Максимилиан Гюбрис - Избранное. Поэзия. Драматургия
Избранное. Поэзия. Драматургия
Максимилиан Гюбрис
© Максимилиан Гюбрис, 2016
© Максимилиан Гюбрис, иллюстрации, 2016
ISBN 978-5-4483-0877-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Адвертисмент
Книга сия, состоящая из нескольких тематических разделов, представляет собой первую эксклюзивную подборку поэтических и драматических произведений автора, находящего теперь, после пятнадцати лет самопроизвольно-предпочитаемого молчания в официальной литературной среде, необходимость, отныне, препоручения продуктов собственного творчества заслуженной и небездарной публичной дистрибьюции.
Наравне с произведениями, написанными на Русском, в сборник включен, также, ряд Английских коротких стихов и фрагментов, среди которых, к скромной чести автора, литературно-примечательные посвящения к особым ново-календарным датам и темам, и, также, поэтические философизмы. К сему, в разделе Дополнений, помещены авторские построчно-адаптированные Русские переводы, с надлежащими, к тому, пояснениями.
Отличительность сей книги – её разножанровость; последующие разделы включают в себя произведения крупных форм, в ряду коих: «Сердце Поэта» – романтическая поэма в свете истории погребения сердца П.Б.Шелли, в своём роде, гимн поэтической дружбе; сюрреалистическая драма «Морская Раковина и Духовник», по мотивам легендарного киносценария А. Арто; и пост-модернистическая оригинальная пьеса «Gloomy Sunday», выражающая в себе одну из основных дилемм в чувственной жизни творца искусства.
К сему: если драматическая импликация символических образов Арто произвелась, здесь, в большей степени, в предмет классического смысла, характера и действа, что вполне бы могло адвокатировать ту, и доселе, нередко кажущуюся абсурдной, амбицию самого поэта Арто, в претензии того на место во всемирной классике драматического жанра; и если, в сим случае, это потребовало некоей сюжетной версификации в пользу более эстетического метода (что, возможно, подверглось бы осуждению самим мастером Театра Жестокости); то, в случае пьесы, автор, совершенно обратно популярной, на сегодня, идеализации истории и линии судьбы характеров, предпочёл изобразить момент данной биографии героя в свете, не приукрашенном, в свете чистого события и, наперво известных фактов трагического исхода, и только это послужило источником представления о композиционных путях инверсии обыгрываемых чувств. (Так, даже Дьявол-Тофель, действующим лицом введённый в пьесу, вплоть до самого финала, не представляет из себя ничего дьявольского в его собственном образе, ибо ему не присуща никакая иная природа, помимо внезапного, феноменального визитёра.)
В отношении ж общей стилистики оформления текстового материала, по предполагаемому недоумению читателя в соблюдении тут правил Русской письменности и издательского такта, автор заблаговременно отправляет того заглянуть в раздел Дополнений, к грамматическому письму «Мёртвый Маленький я или Высоты Русской Строки», каковое интродуктивно поместить в начале книги автор не решился, единственно, лишь во избежание педагогического тона в начале сборника.
Во всемирной истории Русской литературы и книгоиздания, это уже вторая книга сего автора, где находят место все Принципиальные Озаглавливания, по его мнению, необходимые для поднятия авторитета Русского языка и, в нём, Самоутверждённого Собственного Смысла.
Автор.
Поэзия разных лет
Малый Поэзиум
Сборник коротких произведений
Вечность
…Вечность темна и неясна,
Но вот, возникает в ночи свет звёзд,
Преисполненных неги страстной,
Возымевших от Зеркала
От глаз человеческих,
Любящих,
Ласковых
Судеб…
В паузе
Когда падает вся наша слепая тоска
В бездну случайных мгновений, —
В стороне от привычных реприз судьбы или зеркала
Найдётся кружащей памяти след;
Эхом сполна не постигнутой, —
Потому не отторженной
И кротко смеющейся чрез прошлого плач, —
Безобъяснительной нежности
Встречаема временем скраденная фраза
О нелепом конце одной из божественных шуток,
Иль постылых трагедий,
Иль ко вкусу банальных фрагментов
Не пришедшихся, неуместных ролей.
Подспудная правда в том – видно, лишь
Преходящая несостоятельность слова
В комедии растрат чувственных,
Аль, тёмного смысла исполненных, иных сожалений,
Аль слёз…
Остаётся, пожалуй…
Беспричинно лишь наследовать Паузу, —
Где Легчайшее паузы
Плещется в свете, неумолимо и всегда,
Враз застигнуть готовых,
Ненадеянных метаморфоз…
В театре звука Сати
Времени непомерность,… и…
В стремлении пространного шёпота,
Колышется ныне переплеск лишь клавишной грусти —
Этакая степень утраты, быть может, собственных фраз,
Сошедших к глубинным началам
На сегодня обличаемых тайн:
В театре звука Сати1,
Сцену долгих ночей обнажая,
Подъят уж занавес; —
Плачет, чрез танец играя,
Немая фатальность
В сей час…
Колдовство Грусти
О, страсти образо-рожденья в шаре:
Огнь лунной сферы;
Мыслей черты во трепете теней, в оглядствах часа:
След немых художеств;
Все-призрачность, ко знаку места, вспоминанных сродств:
Иссохшее плодово древо;
Намёк о предначале жертвоприношенья скорби, в первом:
Свет нощных свечных таинств;
В даль – пере-представление, сторонне телу, —
Проблески забыта мира;
Признание, стремимо в одиночества пеансах, —
Жизнь изолганной правды;
Глубь-проклинание о мерах мер и бреднях, —
Сердце в крыльях ночи;
Искус о новом Дне и об освобожденьи вечном,
Чудовище пред Детством на коленях.
Белейшее АМО2
Это белесое солнце…
В час снежный напомнишь мне, сколь настроению туч
Подвластен забывшийся.
Этот туман во глазах,
В едва желтоватых расплывах, карандашных дерев
Что сокрыл берега, —
Далью сгустившийся день.
Гирлянды немых снегирей,
Как сонм кардиналов, под лай неприкаянной суки вдали.
Художник Небес,
Не нарочно ль ошибся в выборе тонов совестей? —
Ты —
Восходящий на холмы небес,
Это твоё манное, твоё пасторальное АМО,
Это белесое солнце…
Ошибись ещё раз, Художник, в выборе средств, —
Ты напомнишь мне,
Сквозь полуденну времени рваность,
Это, как если бы, помутненного Ангела
Заново
Стремление в Светлость.
На смерть Зимней Бабочки в остывающем Доме
Ты непременно умрёшь,
Ты уже умираешь;
Боязливая нежность твоя, не знаешь,
Не вкусит пряность тёплых ветров.
Небесного рая не видишь,
В землях очей не сомкнёшь;
И летаешь, знамений и жалоб не зная, и ждёшь
Погибая, совершенную в мире любовь.
Зимний дождь умаляет,
В хладе играет чувство тоски; —
Ах, прости, милый Принц тебя не узнает
В сонном коконе жизнь не прельстит.
Слишком ранне созданье,
Дом пустой не схранит грёзы души;
Куколкой твоя память не станет
В сожаленной грусти злата вершин;
Ты теперь умираешь,
Обречённо созданье, умрёшь;
В часах, счастьем обманута, слепо витаешь, —
После ж,
Амбиентно,
В непрожитый завтрашний день упадёшь.
Лёгкая трепетность на холодном стекле;
Глядя вслед змеистой тропе,
Будто б вновь в мёртвую осень,
Ты засыпаешь.
Розовое в Голубом
