Максимилиан Гюбрис - Избранное. Поэзия. Драматургия

                        (К 66 —летию окончания Второй Мировой
                         и Отечественных Войн 1939—1945 г.г.)

Когда окончилась Война,
Был после снова день Её13;
          И спрашивал он Мир, воскресший:
Достойно ли отомщена
Зло-память, что в видениях,
          Знамёна взносит средь умерших?

Мир новый отвечал тогда:
Война есть прежняя страна,
          И время той грозит мне встречно;
Ему коль не сломить тебя,
Мне тоже пусть не ведать сна; —
          Да будет новый смысл сей вечен.

Войны тогда сын – новый День —
Страну отвёл туда, где Мир;
          Над Прошлым в склепе, Смерть взгласила14:
От солнца разве ль скрыта тень?
Но там, где монстр прочит пир,
          Новой стране – две ваши силы.

…Они и до сих пор живут на свете,
Деля пространство-время в том завете.

                            /Друзьям прогрессивных 90-х, сего XXI века,
                             Живым, или покуда ещё мёртвым,
                             С любовью, посвящается…/

Когда мы жили только лишь словом,
Мы, не правда ли, мы любили всегда иные слова;
Когда мы жили только лишь смыслом,
Нас встречала в людях вокруг пустота;
Когда мы откинули смысл,
Нас стали учить наши освобождены тела;
Когда мы предали раз глупое тело,
Сознание превозмогло отрицание дня;

Зачем мы потом прославляли Отрицанием тело!
Зачем мы взяли Отрицание за принцип в смертях?!

Нет-нет, не все доживали лишь только до сорока.
              Нет же и нет,
Не все переживали всю свою жизнь вслед смолкающим Нам.
              Да. —
Но в нас тогда это было стремлением к звёздам;
              В нас
              Иных,
Это ещё живо в стремлении к человеческим звёздам;
              К живым, истинно,
              К самым живым, неподкупным,
              И неизолганным, в истине,
              И где бы то ни было, в оргазм или в страх,
              К истинно человеческим,
              Любящим,
              Тем чувственным
              Звёздам.

Нас, уж после, стали встречать Новых Времён слепые глаза.
А-га… Так, когда мы любили ещё друг в друге себя,
Горизонт стал замыкаться линией стемненного круга;
Когда мы перестали в зеркалах грёз искать близнеца,
Мир и Свобода в тех, в новых, вновь убили друг друга;
Мы тогда стали учить в живом мертвеца,
Мы тогда стали палачами и тризнами вокруг Лжи и Испуга,
Этак, во избежании обесцененных слёз,
              Да. —
Но в нас тогда это было, также, стремлением к звёздам,
              В нас
              Иных
Это ещё живо в стремлении к человеческим звёздам;
              К самым живым,
              Неподкупным, освобожденным
              И истинным, в суицид или же в кайф,
              Человечески-истинным, любящим,
              Чувственным, full-life
              Сверх-чувственным звёздам.

Когда мы станем жить потом только лишь вздохом,
Снова тайная страсть станет душою в словах;
Когда мы сокроем усталость, в след, грубым смехом,
Философская даль томной тенью пребудет в глазах;
Когда выцветет после паденная тень,
Фантастичная гордость вздрогнет небом пред входом; —
Фантастичная, безнадёжная лень —
Будет тот день в оный раз,
              Да,
Но в нас это всё же останется стремлением к звёздам,
В нас иных это вспомнится в том же стремлении к звёздам,
              К тем же живым,
              К тем чувственным, неподкупным,
              К тем свободным, воистину свободным,
              Человечески-любящим, и истинно
              Бесподобным,
              Жизне-влекущим,
              Истинно-любящим звёздам.

…Нет, Я вам не лгу, Я не люблю Россию…
Я страстно не люблю и ненавижу ту,
Да-да,…Россию,…дух мой что лишает сил, —
И пусть, в том, слышится вам плач Мессии,
Пусть, в том, обратно б меня люд поносил.

Я страшно, страшно ненавижу Её ту,
Которая есть враг здесь всей моей науки,
О, сколь же не люблю Её Я эту простоту,
Которая с меня снимает голубые брюки
И оставляет голым в валенках в углу.

О, ненавижу, не терплю Её Я ту свободу,
Какая предлагает веру несть, как бремя слёз,
Какая служит лишь грошу на полмечты в угоду:
На зависть в полдуши – царю, и в полу-честь – вору.

Я не люблю тот Оной вредный темперамент,
Кой прочит долгу быть перед чужим стыдом,
Я не приемлю тот Её собачьих чувств регламент,
Где мера правоты утверждена слепым скотом.

И мне не нравится Её тот в блеф менталитет,
Кой прочит дутым гонором огородить страну,
Тот «нравственный», по бабке сказан, «паритет»,
Кой, в ссудах зависти, казнит прекрасную судьбу.

Но Я… люблю, да… думаю, что всё же Я люблю:
Какую-то, должно быть, Ту одну Россию —
Страну, фантазию – средь всех иных Россий,
В какой Я смело отдаю свой смысл вниманну дню,
Когда приемлю настроение Её или стихию, —
Когда не сомневаюсь, что всё то, что говорю,
Не вымышлено мной, что не кривит мою стезю,
Что восприемлет истинный мой ум и стиль,
Что уж никак не враг того, что ищет быть собою; —
Когда греза о Продолжении не венчана с враждою,
Один лишь только Я вопрос себе, во вздох, и задаю:
А именно: – Где ж оная, Такая, среди всех россий?

«…Ничто не способно заставить Ангела Неба
поступиться собственной свободной волей, —
ничто не в силах заставить его поступить
не в меру присущей ему Мудрости и Любви;
ничто не в силах изменить его вечную орбиту,
ничто не заставит его отвернуться от своей духовной земли,
от небесной земли, данной ему его Высшим духовным Солнцем.»

Ангел западных крыл,
Ты приносишь мне весть;
Воссоздаёшь мой чувственный день,
Белым воссотворяешь свет.

Бездна сердца времён
Взносит тебя в мою даль;
Сколь роскошен твой мир в очах, —
Сколь пленительна твоя глубина!

Дотянись до меня,
Ангел таинства грёз,
Донесись к солнцу сна,
Залети в мой предел;

Обратись миром вех,
Обернись смерти вкруг;
Эта стройность свободных начал…
Эта гордость разомкнутых стен…

Вдохновение смелых ветров
И cоздание новых небес;
Это – воля твоя ко мне,
Это вечная воля пространств, —

Силой чувства свободных эпох,
Волей к жизни страстных детей…
С ранних звёзд снисходит любовь,
Ангел западных крыл, в тебе.

                                         (Александру Федотову,
                                         сумасшедше-авангардному
                                         режиссёру и моему давнему другу.)

Таков он есть Театр Жизни: – поведенье ль…, смерть…
Рок – всюду слишком частое явление, и если захотеть
Смотреть одним, как если б, свысока в бездонный грех,
В других тогда увидеть сцену испытанья смехом.

Бог смеётся наиболее раскатистее всех.
Как правило, жест в междометьях объясняет его суть;
Он мог бы пережить ещё один бред иль успех,
Но он… Он снова алчет жертвы, коей не избегнуть.

Ах, нет? Не потому ли там не жертвенны другие
Столь счастливы использовать вдруг всякий денный блеф,
Чтоб предоставить Жизни-Скуке извинения любые,
И выяснить, кого манит здесь прорва Дама Треф?

И, вот, он – выбор сделан! Друг по самопроизволу,
Известно, вынужденное есть, в целом, существо.
Красавицы тоски пусть опускают очи долу,
Там в ожидании страстном чудо-принца своего.

Какая ж суть! – Ах, все банкноты из кармана грёз,
Все радости в дверях, все одержимости от века…
Ни Бог, однако, ведь, ни Смех не омрачат вопрос,
Что есть там утро вечно-молодого человека16.

Бездны давней хладны времена;
Огромная гора, и там на ней,
Окованный в цепях, тот Образ,
Подымавший стылых своих глаз
Архангела ресницы на меня.
И, страх – не страх? – У стоп его там
Виделся мне… котелок, чернее
Что был сотканного бездной мрака; —
Да, котелок, как с Нищего главы
Иль Мима улиц, или Музыканта,
Отшедшего к теням, в мечтах трубы.
И только вслед видение Руки,
С ладони коей соскользнула горсть
Нетленна злата; металичен свет
Его тогда-то, – вдруг от монет
Исшедший разом, – озарил сей вид;
Тогда Я видел, предо мной стоит,
Уж боле не безглазо, Анти-Стыд,
Но он в растопленных очах, – да,
Он – ещё Страдание: Он… плачет?
Нет, он по себе лишь есть Палач.
И, вот, тогда повелевает Он
Руке громадной натянуть ту цепь,
И так, чтобы впивалась в грудь
Она, чтоб тела разорванна ткань
Вкруг изливала бы кровь голубую;
Тогда услышал какофонию Я злую,
И то был смех тех дьявольских монет,
Безумьем исходивших в котелке,
И…«Нет!», там трижды «Нет» кричавших,
Страшно извергавших в смехе смерть: —
«Нет, о, ничто ни есть проданно впредь!
О, нет же!» – О, не так, как прежде,
Я к нему смотрел, и этак видел,
Что этой истиной владеет Мститель,
Ещё злой Рок, но не Освободитель…