Светлана Смолина - Медвежьи сны
Дмитрий Алексеевич направился к выходу, бросив рассеянный взгляд на притихшую Люську. И хотя логика подсказывала, что приезд Марусиного мужа, спровоцированный ревнивой стервой, был неизбежен рано или поздно, он не стал церемониться и играть в снисходительного государя.
– У тебя есть двадцать четыре часа, чтобы собрать вещи и покинуть мой город. – Его голос перекрыл возбужденный шум голосов, обсуждающих скандальную историю с любовным многоугольником. – Я понятно говорю? Можешь забрать с собой все, что в состоянии увезти. И заодно прихвати эту идиотку, которая больше у меня не работает.
Хозяин стоял на пороге ресторана с тлеющей сигаретой в пальцах и смотрел, как его женщина разговаривала с двумя бугаями возле лэнд ровера, как улыбалась им, дружески прикасалась к мощным плечам под безупречными пиджаками. Рядом с этими громилами ее муж казался не таким внушительным, как в зале, зато Маруся в своем длинном переливающемся в свете фонарей платье и с распущенными волосами выглядела как школьница, сбежавшая с выпускного бала. Муж обнимал ее за талию и изредка целовал в макушку, и тогда было видно, как поднимались и опадали ее плечи. А потом его охранники сели в машину, и яркие фары просветили стоянку и стоящий поодаль порше. Муж подтолкнул ее к водительской дверце, она нерешительно взялась за ручку, помедлила и обернулась.
Дотлевшая сигарета обожгла пальцы, Дмитрий Алексеевич чертыхнулся и выронил ее под ноги, пропустив момент, когда Маруся вдруг пошла в его сторону, оставив за спиной «новую» прошлую жизнь.
– Дима…
– Чего тебе еще?
– Ты должен был удержать меня!
– Я ничего тебе не должен, – возмутился он, сунув руку в карман, и сдавил бархатную коробочку, грозя раздавить.
– Ты должен сказать, что любишь меня, – настаивала она, переступая на высоких каблуках и торопясь получить ответ. – Ты ведь любишь?
– Мария, быстро в машину! – загремел за спиной властный голос.
Вместо ответа она подошла к мужчине совсем близко, умоляюще глядя на его сжатые губы.
– Прошу тебя… Я не могу уехать, если ты любишь.
Он помрачнел, как грозовая туча. Ловко она переложила решение на него! Почему он должен спасать ее от нее самой, от явившегося в провинцию, как римский император, мужа, от его громил, от всего города, который восставал против чужаков, едва завидев их на пороге? Она смеет искать у него защиты! А что ему делать с ее предательством? С тем, что она обещала любить и все время ускользала из рук, как шелковая нить. Дворовую собаку и чужих детей она ставила выше мужчины, который заботился о ней все эти месяцы.
– Ты уже приняла решение.
– Я женщина, мне можно быть непоследовательной. – Она виновато улыбнулась, пытаясь заигрывать с ним. – Останови меня, Дима.
– Ты клялась, что никогда не уйдешь, ты использовала меня, чтобы отомстить ему. Никому не позволено использовать меня.
Он уперся, как паровоз в обвалившемся туннеле, где впереди не видно просвета. И даже не подозревая, что можно просто сдать назад и вырваться из опасной темноты, продолжал биться в глухую стену своих ошибок и сомнений.
– Ты многого не знаешь, Дима.
– Ты тоже многого не знаешь и уже не узнаешь. Уезжай!
– Даже если я совершила миллион ошибок… – Она помедлила, прежде чем привести последний аргумент. – Я люблю тебя и останусь, если ты этого хочешь.
– Ты ждешь, что я стану драться за тебя? – Яд недоверия отравил последние минуты ее присутствия, но он ничего не мог с собой поделать. – Что мы сцепимся с ним посреди улицы, как два кобеля?
Он стиснул зубы, чтобы не сказать лишнего, и ушел обратно в ресторан, в сердцах хлопнув тяжелой дверью, а Маруся осталась стоять на границе двух своих жизней до тех пор, пока тяжелая рука не легла ей на плечо.
– И ты думала, что сможешь остаться с этим человеком?
– Я должна тебе кое-что сказать, Климов, – не поднимая головы, сказала неверная жена.
– В машине. – Он твердо обнял ее и развернул в сторону порше. – Я не намерен задерживаться тут ни на минуту. Дорога долгая, успеешь рассказать все свои тайны.
Порше вспыхнул яркими огнями, вырулил со стоянки и медленно покатил по улице в сторону загородного шоссе.
Заслышав шум удаляющихся машин, хозяин вышел из ресторана и направился к брошенному лексусу. Ему предстояло забрать томящегося взаперти Фильку и продолжить привычную жизнь. Хотя, что делать с ее собакой и своим будущим, он не понимал и не желал понимать.
– Ты ошибаешься, я никогда тебя не любил. Я тебя хотел, но любить не любил! – громко заявил он, когда радио в машине неожиданно запело одну из Марусиных песен о любви, и вдруг со всей силы грохнул кулаком в обшивку двери. – Черт бы тебя побрал, Машка! Я ведь был совершенно уверен, что тебя мне оставят навсегда…Филька выл, и это было слышно даже в подъезде на первом этаже. Дмитрий Алексеевич стиснул зубы от злости и ткнул в кнопку лифта. «Сволочь, причитает, как на похоронах!» Он сунул ключ в замок, и Филька замолчал, прислушавшись к звукам за дверью.
– Нет ее, нет! – взорвался он, когда пес вылетел на площадку и, оскальзываясь на поворотах, помчался за угол к лифту. – Не понимаешь, тузик? Тебя она тоже бросила!
Филька вбежал в квартиру, как будто не мог поверить, что мужчина говорит правду. Уселся перед ним, вытянулся в струнку, поднял морду вверх и испытующе посмотрел в сузившиеся от гнева глаза.
– Ты тупой, что ли? – Его вывела из себя необходимость объяснять собаке прописные истины. – Она уехала. Навсегда!
Пес склонил голову набок и заскулил, будто не доверял авторитетному мнению хозяйкиного друга. Дмитрий Алексеевич обогнул его по дуге и прошелся по квартире, как слепой прикасаясь к ее вещам.
– Бардак, везде бардак! Ни тряпки в шкаф убрать, ни чашку за собой помыть… Ну и кому нужна такая баба?
«Тебе нужна, – тявкнул за спиной ее невоспитанный пес. – И мне нужна!»
Хозяин подхватил с подушки невесомую рубашку, вызвав к жизни десятки воспоминаний, которые толкались в голове, оттесняя друг друга. Он машинально перекинул шелковую шкурку через плечо и вспомнил, что в сказках положено было ее сжечь, чтобы красавица не сбежала. Или наоборот, жечь было нельзя? Эти ее сказки, про любовь, про волшебство, про злых колдунов, которые окружали их и завидовали их счастью… Он был не мастак их рассказывать, да и запоминать не пытался, пока она была рядом. Дмитрий Алексеевич тяжело задышал и наклонился за томиком Есенина, чтобы не думать. Но Есенин тоже не помог, мелькнул страницами про нежность и обман, и мужчина, словно обжегшись, бросил книжку на одеяло. За спиной вяло топтался пес, норовя просунуть лобастую морду под руку. Хозяин обошел кровать, погладил высунувшийся из приоткрытого шкафа рукав шубы, отогнул занавеску и посмотрел на чернеющие кроны деревьев в парке.
– Она мне эти сказки рассказывала столько месяцев! И что теперь? Что?
Он, сгорбившись, как старик, сидел на привычном месте за кухонным столом и стряхивал пепел прямо на пол.
– Я сто раз мог затащить ее в постель. А тебя она пустила сразу. Почему? Я что, хуже тебя?
Филька, привалившись к дверному проему, вслушивался в бессвязную речь мужчины и силился понять, как жить дальше, пока не вернется хозяйка.
– Я три года был женат на его матери. Думаешь, этого мало, чтобы понять, что второй раз в такую петлю только дурак полезет? А кольцо тогда зачем? И мысли эти про стакан воды у смертного одра? Ведь анекдот же, и все знают, что смешно. А мне не смешно было, понимаешь? Стакан воды… после секса! И кофе этот по утрам… – Он потрогал щекой шелк ее рубашки, и в виске застучала, запульсировала отравленная предательством кровь. – Интересно, он довезет ее до дома или прямо в машине?.. Она ведь не стала с ним разводиться. Значит, надеялась?
При мысли, что где-то на обочине, в тени внедорожника, его Маруся обнимает бывшего, нет, настоящего мужа в тесном порше, ему стало тошно и захотелось завыть вместе с ее псом. Надо было срочно усмирить разыгравшееся воображение, заставить себя не думать, как они исполняют этот сложный фокус в тесной спортивной машине. Но вышедший из-под контроля мозг неожиданно привел его в массажный кабинет, где в последний раз он обнимал свою Машку, прижав к стене между двух высоких окон. В те несколько минут он так торопился, ошарашенный ее приходом, что теперь не мог вспомнить ни ее белья, ни запаха туалетной воды, ни даже ее поцелуев.
Хозяин в недоумении посмотрел во внимательные глаза Фильки. Теперь, когда она выехала за границы его владений, когда не будет тревожить его душу своими песнями, не будет прикасаться и смотреть, он начнет забывать о ней. Это так естественно для человека – забывать то, от чего больно, защитная реакция, говорят врачи. Правда, он привык наступать, а не защищаться, но он справится. И не с таким справлялся. Надо дать себе немного времени, и все успокоится, забудется, перестанет саднить. Он уронил на пол ее рубашку, потрепал по голове пса и вышел вместе с ним в коридор, заперев осиротевшую квартиру.
