Александр Самойленко - Долгий путь домой
– Момент! – набрал номер. – Мыхалыч, ты когда там всех закопаешь? Понял, я к четырем подъеду.
Михалыч, растопырив ноги, согнувшись раком, мылся из колонки под струёй ледяной воды, скрёб ногтями шею, подмышки, голову. Грим подошел сзади, отодвинул его коленом.
– А ну-ка, пусти страждущего! – и сунул голову под струю воды. Застонал. – А-а-а, оживаю!
– Башку застудишь, от менингита помрешь, – мрачно предостерег Михалыч.
– Не помру, а-а-а! – покрикивал под струёй Грим. – У меня простужать нечего, – постучал костяшками пальцев по голове. – Кость одна, насквозь!
– Где ты так… поддурел? – уже в конторе спросил его Михалыч. Грим достал из пакета бутылку, выразительно посмотрел на друга, мол, стаканы давай! Михалыч щелкнул ногтем по бутылке.
– Не хрена было покупать. Глянь! – он поднял край покрывала на кровати. Под ней стояли ящики водки.
– Михалыч, ты ж олигарх! – изумился Грим. – Откуда дровишки?!
– У меня её тут хоть ноги мой. Люди дают, просят помянуть, – сказал Михалыч. – Я её складирую, потом на продажу отправляю. У меня там, в городе, человек для этого есть.
– Как деньжата? – небрежно, будто ему и не надо было, спросил Грим.
– В неприкосновенности. Как в гробу!
– Михалыч, я, собственно, что приехал… – подступился к разговору Грим. – Ты Лядова хорошо знаешь?
– Знаю, – бросил Михалыч. – Я эту падлу хорошо знаю.
– На-ка, вот, почитай… письмо счастья, – Грим протянул ему записку графини. Михалыч неторопливо приладил на нос большие роговые очки, подоткнул их пальцем плотнее к переносице. Грим следил, как Михалыч читает, шевеля губами, мрачнеет на глазах.
– Конкретное кидалово, – сказал Михалыч. – Ну что, дело ясное… Ты об ней больше не думай. Лядов её уже трахнул.
– Да брось ты! – возмутился Грим.
– Зуб даю! – Михалыч дернул большим пальцем по зубу. – Он если с бабой какой начинает работать, обязательно её трахает. У него это как присяга на верность. Так что… и твою трахнул. К бабке не ходи.
– Она же повенчанная, – беспомощно произнес Грим.
– Одно другому не мешает, – рассудительно сказал Михалыч. – Я через это уже прошел… – забыв о Гриме, он плеснул себе в стакан, выпил, не дрогнув лицом, будто обыкновенную воду. – Тут в городе массажный салон есть, «Нирвана» называется, знаешь?
Грим пожал плечами, мол, чёрт его знает, может и есть.
– Так вот там массажисткой работает Матильда. Она Лядова персонально ублажает. Это он её прозвал так, для личного удовольствия. Только она никакая не Матильда. Она Матрена, Мотя, значит. Это жена моя… – Михалыч опустил голову. Когда он поднял глаза, Грим увидел в них страдание и ненависть.
– Она медсестрой была, я в больничке её приглядел, когда чиряки лечил. Ну, одел, обул, отогрел, как положено… А Лядов глаз на нее положил. Ну, ничего не скажу, там у неё было на что посмотреть. И вот когда я на зоне вместо него парился, Клычов ему справку выдал, что я от туберкулеза ласты склеил и меня там, в Перми, закопали, как опасно инфекционного. Лядов, значит, к ней подкатился с соболезнованиями, салон ей открыл, то да сё… Утешил, значит. Вот теперь она его… массажирует. Так что можешь не сомневаться, он твою графиню обязательно оприходовал.
– Я бы на твоем месте убил его! – воскликнул взволнованный рассказом Грим.
– Еще не вечер… – невозмутимо сказал Михалыч, помолчал и вдруг повеселел. – Слушай, мне одна мысль в голову пришла. Шас, подожди… – он мотнулся из конторы, быстро вернулся со свертком в руках, развернул и положил перед Гримом пистолет Клычова.
– «Я бы на твоем месте!» – передразнил его Михалыч. – Вот ты сейчас как раз на моем месте. Убей его!
– Ты что?! – испугался Грим. – Шутишь?
– Конечно, шучу, – серьезно сказал Михалыч, заворачивая пистолет. – Или давай по-другому… Ты его мне закажи. А деньжата, которые в гробу, в гонорар пойдут. А?
Грим, не отрывая взгляда от пистолета, притих, задумался.
– Я не тороплю. Ты подумай… – опять пошутил Михалыч и понес ствол в известный ему схрон. По пути посетовал: – Эх, Мотя не наша и Маша не ваша…
Первый венец из мощных брусьев уже был выставлен по фундаменту церкви. Теперь бригада и крановщик готовились поднимать и вязать на него щитовые стены, собранные на земле. Баро сидел за столом у бригадной палатки, хмуро смотрел на детали разобранной электродрели. Отец Павел пристроился напротив, глядел с удивлением и любопытством на нутро инструмента. Грим, привалившись спиной к штабелю досок, без рубашки, босиком млел на солнышке.
– Ни черта не понимаю, должна работать, а не работает, – чертыхался Баро, обращаясь к батюшке.
– М-да-а, – сочувственно мычал отец Павел. – Надо же, потрохов у нее сколько!
– Слушай, батюшка, ты бы освятил её, может, она бы и заработала, – сказал Баро. Грим тихо хохотнул. Отец Павел, напротив, заинтересовался просьбой, ему никогда не приходилось освящать инструменты, и он задумался: насколько это будет богоугодно.
От деревни, по косогору, к ним шел Сексот. В белой кепочке с кнопочкой на макушке, в новом пиджаке, бриджах пузырями на коленях, в кедах и с папкой подмышкой, он был похож на председателя гаражного кооператива.
– Здрасьте, – Сексот приподнял кепочку. – Что строим?
– Дурак, что ли?! – накинулся на него Баро, расстроенный поломкой дрели. – Не знаешь, что здесь строится?!
– Не надо грубить, – вежливо сказал Сексот. – Я к вам культурно обратился.
У Баро мелькнул в глазах интерес к человеку в белой кепочке с папочкой.
– А ты вообще кто? Представься… культурно!
– Я Кузякин Ефим Сидорович, – представился Сексот, опять приподняв кепочку. – Нахожусь здесь при исполнении.
– Стукачок он клычовский, – сказал Грим, надевая носки. – Приглядывает за землей. Лядов же и здесь всё скупил.
– Не надо меня оскорблять, – опять вежливо сказал Кузякин. – Я не стукачок. Я уполномоченный представитель владельца данных земель по наблюдению за их сохранностью. Могу документ предъявить.
У Баро открылся рот. У Грима поднялись брови. Отец Павел испуганно прошептал:
– Господи спаси!
Стало тихо… Грим, неторопливо надев носки, обулся, сел рядом с Баро, напротив Сексота Кузякина.
– У тебя, Кузякин, должность покрасивше звучит, чем у Муамара Каддафи. Слыхал про такого?
Кузякин, почуяв подвох, напрягся, засопел. Осторожно сказал:
– Слыхал. Но забыл… кто это.
– И правильно. Чего о нём помнить! – Грим пнул Баро под столом, чтобы тот не смеялся. – Он был всего лишь генеральный координатор ливийской Джамахирии. Работёнка так себе. А ты, Кузякин, во-он куда взлетел, «полномочный представитель владельца земель по наблюдению за их сохранностью»… Песня! И надо ж было в деревне такую должность надыбать! Ты прав, при таком статусе, Сексот, это некультурно. Ты у нас теперь будешь Муамар Кузякин. Как тебе?
Кузякин очень обиделся, это было видно по его лицу, но виду не подал – он был при исполнении.
– Электричество у государства воруете, – он кивнул на удочку, накинутую на провода. – Церковь строите, а грешите! – Кузякин попробовал перейти в атаку. – Вы, батюшка, куда ж смотрите? – ехидно спросил он отца Павла. Баро даже растерялся, воскликнул как-то жалобно:
– Ну не сука?!
– Ты, Муамар, батюшку не трогай! – с ехидной задушевностью сказал Грим. – А то этот медведь, – он мотнул головой в сторону Баро, – быстро тебе яйца выкрутит и в уши вставит!
– Ладно, – согласился Кузякин, – пойдем ближе к делу. Сейчас вам зачту… – Он достал из папочки какую-то бумагу, надел очки и начал читать. Так прокуроры читают обвинительное заключение.
– «Возведение капитальных и других объектов долговременного пользования на землях сельхозназначения запрещено». Уяснили? – победно спросил он. – Коровник, свинарник, или сарай там какой, это можно, это постройки временного пользования. А церковь – объект капитальный. Это нельзя. По закону нельзя! – и Кузякин грозно потряс в воздухе листом бумаги. Слова «закон» и «запрещено» придали ему отваги, и Кузякин не заметил, что Баро осатанел, когда вкрадчиво спросил его:
– Знаешь, где церкви нельзя строить?
– Где же? – поинтересовался Кузякин.
– Там, где они есть. А там, где нет, их можно строить. Даже нужно! – Баро смотрел на Кузякина, подрагивая, как голодный медведь на тазик с медом. – Вот здесь была церковь, а какие-то нелюди её спалили. Мы теперь новую строим. Капитально!
– Это по какому закону? – поинтересовался Муамар Кузякин.
– По закону православной русской жизни. Слыхал про такой?
Кузякин задумался. Такой закон ему был неизвестен. Грим с веселым любопытством наблюдал за Сексотом. Решил помочь ему.
– Ты что, не русский что ли, такого закона не знаешь?
Тут Кузякин слетел с гаек, затрясся, заорал:
– А вы… цыгане, узбеки всякие… понаехали тут! Церквы строите, деньги наши зашибаете! Да еще про православие вякаете!
