Светлана Смолина - Медвежьи сны
Но в следующую командировку она тоже не поехала. То ли погода менялась, то ли ее тело чудило без видимой причины, но она почти неделю пролежала в постели, жалуясь на слабость и головокружение. Он даже доктора к ней привез, но доктор не нашел инфекции и уехал, спихнув проблему на атмосферное давление и гормональную перестройку женского организма после сорока.
– Ты думаешь, что у меня климакс? – ужаснулась Маруся, схватив Дмитрия Алексеевича за руку. – Ты думаешь, что это конец?
– Чему конец? Жизни? Или ты без месячных жить не сможешь? – вдруг разозлился он и ушел провожать доктора.
– Нет-нет, не климакс. Это нервы, Дима, просто нервы, – жалобно сказала она ему вслед и уткнулась носом в подушку, стараясь не заплакать.
Накануне отъезда он даже спрашивать не стал о ее самочувствии. Пришел с работы почти в полночь, наскоро поел и, бесцеремонно разбудив ее, заявил, что всю неделю к ней не прикасался, а теперь уезжает и не намерен ждать еще неделю.
– И не жди, Димочка, зачем ждать… – шептала она слабым голосом, избавляясь от рубашки.
– И не собираюсь! – Он спускался губами вдоль позвоночника с бархатистой кожей, заставляя ее изгибать спину и тихонько постанывать, как во сне. – Ты же не хочешь, чтобы я ходил к проституткам. Или ты не против?
– Ты дразнишь меня?
– Я еще посмотрю на твое поведение!
– Димка, стой, Димка! – Она удержала его руки и вывернулась из-под него, легла рядом. – Ты просто посмотри на меня. Прямо сейчас!
Он взял ее голову в ладони и принялся смотреть так, будто хотел запомнить ее навсегда в тусклом свете ночника.
– Что я должен увидеть, а, Машка? Что ты красивая? Что у тебя глаза, как у русалки, и волосы, как водяные струи?
– Я не всегда такая, как ты хочешь. Я давно выросла, живу, как умею, и совершаю ошибки, может, чаще, чем другие. Но мои поступки не всегда то, что ты о них думаешь. Так что, не смотри на мое поведение, Димочка. Смотри на меня и помни, что я люблю тебя, что бы ни случилось. Я уже никогда не буду такой, как год назад. Я другая, и я твоя.
– И все равно ты совсем еще девочка! – хрипло рассмеялся он и поцеловал ее губы, ставшие внезапно серьезными. – К тебе еще няньку впору приставить.Няньку, может, нанимать и не следовало, а вот прицепить ей на щиколотку электронный браслет с ограниченным радиусом действия не мешало. Потому что стоило ему уехать, и начались новые приключения. Сначала она не смогла попасть в свою квартиру, и дверь вскрывали спасатели, которых она вызвала после часа безуспешной борьбы с замком. «Не надо ничего лишнего совать в не предназначенные для этого отверстия, дамочка!» – заявил один из них, и все трое почему-то заржали, как жеребцы на выпасе. Маруся покраснела и до вечера заперлась в квартире с удивленным Филькой.
В ресторане три микрофона оказались сломанными, администратор по-бабьи всплескивал руками «что за кошмарный день!», и Маруся не выдержала этих причитаний и заявила, что будет петь без микрофона. А когда пришла в гримерку в перерыв, обнаружила, что все в комнатке перевернуто вверх дном. Во избежание дальнейших проблем она снова вызвала администратора и потребовала сменить замок как можно скорее.
На следующий день, пока она гуляла с Машей и Димой в парке, кто-то написал зеленой краской «шлюха» на лобовом стекле ее лексуса, и ей пришлось объяснять «барбосу» значение этого слова. По выражению лица Маши она видела, что девочка отлично осведомлена о его значении.
– Почему они тебе это написали? – в конце концов спросила та, пряча глаза.
– Думаю, что эти люди сами не ведают, что делают, – задумавшись, ответила Маруся.
– А я думаю, что это из-за Дмитрия Алексеевича. Ты не должна с ним встречаться.
– Но я люблю его, Маша! В этом нет ничего зазорного.
– Почему же тогда город думает иначе? – спросила Маша и посмотрела на нее ясными глазами.
Маруся пожала плечами и не нашлась, что возразить. Рассказать ей о зависти, о жадности, о противостоянии столицы и регионов она не могла. И уж тем более не готова была обсуждать любовные похождения хозяина и матримониальные претензии Людмилы Ивановой.
– А я тебя люблю! – в отместку целому городу заявил «барбос» и обхватил Марусю обеими руками. – Очень люблю. Ты на маму похожа. Ты добрая и красивая.
– Не похожа! – мотнула головой серьезная девочка Маша и вытерла предательскую слезинку со щеки. – Хотя ты все равно хорошая! А на этих дебилов не обращай внимания. У нас в интернате таких полно.Глава 10. Театр военных действий
Всю ночь Маруся проплакала, обнимаясь перед камином с Филькой, а утром едва смогла добраться до кровати. Головокружения усилились, и йогурт, опрометчиво выпитый по дороге в спальню, настойчиво просился наружу. Ее тошнило и шатало до середины дня, но она нашла в себе силы собраться и выехать из дома. На развилке, ведущей к городу, она остановила машину и долго собиралась с мыслями, в рассеянности поглаживая пса между ушами. Наконец он не выдержал и лизнул ее руку, приглашая что-нибудь сказать.
– Пожалуй, лучше не рисковать, – продолжила она вслух внутренний монолог. – Съездим в центр и купим. По крайней мере, этот фактор надо исключить. Правда?
Филька радостно улыбнулся и закивал, и Маруся, ободренная его улыбкой и принятым решением, покатила прочь от города.
На этот раз микрофоны работали, администратор вручил ей четыре ключа от гримерки, оставив пятый у себя в сейфе, и Маруся, наскоро переодевшись, ушла на сцену, думая о том моменте, когда наступит перерыв. Но в перерыв за ней увязалась словоохотливая уборщица, и пока Маруся рылась в сумке, ждала ее на пороге гримерки, будто собиралась провести с ней весь вечер. Наконец, женщина ушла, и Маруся, заперев дверь, пошла в туалет, оглядываясь по сторонам. Через несколько минут она сидела перед зеркалом и смотрела, как на белом фоне проступает вторая яркая полоска. «Но это невозможно! – шептала она, вглядываясь в беспристрастный тест. – Этого не может быть! За все время после больницы я ни разу… Ни единого разу… Мы столько старались! Что только ни делали! А тут я просто не предохранялась, потому что это уже не нужно. Потому что у меня не может быть детей. Просто не может!»
А по срокам выходило, что очень даже может. Слабость с головокружением и внезапная утренняя тошнота только подтверждали ее подозрения. Она через силу завершила вечер, посадила Фильку в машину, увезла в коттедж и еле дождалась утра, чтобы повторить тест. Ничего нового тест не сказал, зато неожиданно позвонил Дмитрий Алексеевич, раздраженный тем, что она продолжает сбегать по вечерам в ресторан, и заявил, что вернется и отвезет ее на обследование к врачам. Маруся поверила, испугалась и почти слезно умоляла его ничего не придумывать. Убеждала, что ей уже гораздо лучше, что она чувствует себя сильной и здоровой и вот сейчас как раз собирается завтракать. «Смотри у меня, Машка! Вернусь через три дня и запру на месяц в стационаре, если врешь!» – «Приезжай скорее, Димочка, я так соскучилась!» – «Куда уж я от тебя денусь!»
– Филька, это катастрофа! Ты понимаешь? Это невозможно!
Маруся металась по спальне, забыв про тошноту и слабость, а Филька крутил башкой из стороны в сторону и сам был на грани головокружения.
– Как это могло случиться? И что теперь делать? Ему не нужен ребенок, это же ясно, как белый день. Ему уже пятьдесят, у него внуки в любой момент появятся. У него бизнес, командировки. Нет-нет, он даже не думает о детях. И тут я с сюрпризом. Филь, ему зачем такой сюрприз, вот скажи? Тебе был бы нужен?
Филька вздернул ухо и внимательно следил за хозяйкой, но ответить не мог, потому что не представлял, нужны ему были дети или нет. Во всяком случае, не попробовав, что это такое – дети, собственные, не чужие за оградкой симпатичного особнячка, определенно сказать что-то было невозможно.
– Господи, а что он подумает, если я скажу… Что они все подумают, ты представляешь? Мне сорок три, и я как малолетка залетела, чтобы женить на себе мужика! Но ты же понимаешь, что я не собиралась! Я не знала, что это еще возможно, что это не окончательный диагноз! Ты ведь мне веришь, малыш? Веришь?
Он ей верил. Он, со щенячьего возраста привыкший с опаской посматривать на людей, поверил ей безоговорочно и навсегда еще при первой встрече. А теперь, пережив с ней столько месяцев разочарований, печали об утраченной жизни и надежд на новую, он был готов пожертвовать ради нее всем, пусть даже не мог купить ей машину или шубу.
– Но этот ребенок… Он ведь не потребует избавиться от него? Или скажет, что ребенок ему не нужен. Не теперь, не со мной. Но я не убью собственного ребенка! Ты понимаешь? Я не избавлюсь от ребенка, я не смогу. И не сказать ему не смогу… Он ведь отец.
Маруся села на край кровати, сгорбилась и уронила руки на колени. Пес привалился к ее ногам, положив морду ей на руки. В сложных человеческих отношениях Филька разобраться не мог и помочь не мог, зато мог лизать ее в ладонь и смотреть в глаза, и дышать как паровоз в душной спальне, мучаясь от невозможности скинуть палевую шкуру.
