Светлана Смолина - Медвежьи сны
– Филь, – начала она, виновато глядя на пса. – Тут такое дело… В городе мы с тобой остаться не можем. Дима приедет рано утром, а я обещала встретить его… В общем, придется идти пешком. Ты понимаешь? Ночь и мороз, но выбора нет. Ты пойдешь или отвести тебя домой?
Филька домой не собирался. Он готов был идти за ней целую ночь, и еще день, и неделю, и даже сто лет, если бы ему позволил недолгий собачий век.
– Ладно, – вздохнула она. – Тогда пошли. Только ты рядом держись, а то что-то мне не по себе.
До коттеджа они добирались почти три часа. В поселке за высокими заборами светились только фонари, хозяйский замок надменно возвышался среди более скромных строений. Маруся, не зажигая света, прямо в холле уронила дубленку на пол и босиком пошла в каминный зал. Филька, воровато оглядываясь, поплелся следом. В камине едва теплился огонь, и припорошенные пеплом угли переливались красным, как рубины в ожерелье. Она бросила на них несколько поленьев и придвинула медвежью шкуру поближе к решетке. Пес тут же привалился к хозяйке и блаженно вытянул лапы.
– Да, малыш, – сказала она и зябко повела плечами. – Сейчас согреемся, и я пойду наверх. Мне вставать рано, а ты поспишь, сколько захочешь.
Филька зевнул и без энтузиазма постучал хвостом по полу. Маруся погрузила замерзшие пальцы в палевый мех и замерла, глядя на разгорающийся огонь.
Ее ауди на площадке не было, и даже следов от протектора не осталось, метель скрыла все перемещения людей и машин во дворе. Дмитрий Алексеевич вошел в спящий дом и сразу увидел дубленку на полу и матовые следы от собачьих лап на чистой плитке. Он, конечно, не особо поверил в ту сказку про ванну и кофе, которую она рассказала в день его отъезда, но уж хотя бы проснуться к его приезду она могла. Хозяин взбежал по лестнице в спальню, с недоумением посмотрел на застеленную кровать, заглянул в ванну, распахнул двери в пару комнат, в библиотеку и даже в кабинет.
– Это шутка такая? – вслух спросил он у молчащего дома и спустился в зал.
Женщина и собака спали перед едва тлеющим камином, обнявшись, как бродяжки в кино. И хотя он подошел вплотную и присел, разглядывая эту неразлучную парочку, никто из них не проснулся. Дмитрий Алексеевич протянул руку и легонько потрепал пса по шее.
– Филька, вставай! – Пес поднял голову и сонными глазами посмотрел на мужчину. – Давай, давай! Иди в холл. Нечего тебе тут…
У Фильки было иное мнение, но, хотя шепот мужчины был дружеским, глаза оставались холодными и жесткими. Ослушаться он не посмел, выбрался из-под Марусиной руки и, постукивая когтями, ушел охранять оставшуюся на полу дубленку.
Дмитрий Алексеевич занял освободившееся место на шкуре, наклонился к спящей женщине, вдохнул слабый запах ее духов.
– Машка, тебя не учили, что обманывать плохо?
И еще до того, как она проснулась, принялся целовать ее, как изголодавшийся по ласке сибирский поселенец, вернувшийся в родной дом к жене. Она даже не стала открывать глаза, прерывисто дышала и обнимала, будто боялась, что он исчезнет. А когда он улегся рядом, слушая стук собственного сердца, она вдруг начала сотрясаться всем телом и всхлипывать, уткнувшись носом в его плечо.
– Что ты? – Он прижал ее крепче, принялся гладить по волосам. – Я вернулся, все хорошо!
– Не все хорошо, Димка! – сквозь слезы бормотала она. – Совсем не все. Ты ни разу не позвонил мне, ни разу!
– Я был занят. Если бы мог, позвонил. – Она уловила металлические нотки в его голосе и перестала издавать звуки, замерла и сжалась, как в ожидании удара. – Ты же не думаешь…
– Нет, прости! Конечно, ты был занят! Сейчас я сварю кофе и налью нам ванну.
– Ну, давай! – усмехнулся он, провожая ее взглядом. – Лучше поздно…
О том, что машины у нее больше нет, он узнал только в понедельник утром, когда услышал ее разговор по телефону с диспетчерской службой такси.
– Кому понадобилось превращать твою машину в металлолом? Ты сама-то понимаешь, что это глупо?
– Дима, но ведь это не я сделала!
– Ну ясно, что не ты! Но тот, кто это сделал, понимал, что бросает вызов мне.
– Ты примешь вызов?
– Мы играем, что ли? – рявкнул он, и Маруся вздрогнула и отодвинулась от стола. – С кем мне бороться? С бабами?
– Ты думаешь… это она?
– Я вообще об этом не думаю! Пусть милиция занимается этим делом. Вандализм и порча собственности – это в их компетенции.
– Ладно, пусть милиция, – тихо сказала Маруся, обхватив ладонями чашку и глядя в пол. – Можно, я возьму твою машину? А то Филю в такси сажать отказываются.
Он хотел было сказать, что таскаться повсюду с кобелем нет никакого смысла, что охранник из него, как из дерьма пуля, что вообще ей нечего делать на улицах города, где жители распустились и почувствовали себя слишком вольготно. Но ничего подобного произнести вслух не смог, коротко кивнул и уехал на работу, тронув ее щеку равнодушными губами. По дороге в офис он обещал себе, что теперь уж точно не оставит ее, когда соберется уехать в следующий раз, и злился на себя, что поддался на уговоры неделю назад. В обед он подался в областной центр и вернулся вечером за рулем нового лексуса, поставил его на площадку перед домом и бросил на обеденный стол ключи.
– Теперь тебе не нужно такси. Только не бросай машину, где попало.
– Дима, я не могу принять такой подарок.
– Тебе машина не нравится? Обязательно спортивное купе?
– Ты не понимаешь… Их это только разозлит.
– Кого? – подозрительно прищурился он. – Ты знаешь больше, чем говоришь?
– Я ничего не знаю. – Она соскользнула со стула и подошла к мужчине вплотную, обняла, уткнулась губами в шею. – Мне просто страшно.
– Это еще что за глупости? В моем городе тебе бояться нечего! Слышишь, Машка? Не-че-го!
Но она только кивала и не разжимала рук, горестно вздыхая, как лошадь в стойле. И Дмитрий Алексеевич, оставив недоеденный ужин, увел ее смотреть кино, какую-то легкую комедию, законченную ерунду, лишь бы не слышать этих вздохов.
Теперь он сам решал, когда она едет в ресторан петь, а когда остается дома и ждет. Она не противилась, ни разу не намекнула, что это произвол. Ждала по вечерам, крутилась под ногами у домработницы, больше мешая, чем помогая, и, заслышав звук въезжающей в ворота машины, мчалась с Филькой наперегонки в холл, чтобы прижаться и сказать, что ужасно, немыслимо, совершенно невероятно соскучилась за эти несколько часов. А он, снимая пальто, прятал довольную усмешку и нарочито суровым голосом допрашивал ее, как прошел день. Она с горящими глазами пересказывала прочитанный роман, или телевизионные новости, или что-нибудь подобное, незначительное и почему-то волнующее. А Филька тыкался носом в его руку и подставлял лобастую башку. Мужчина чесал Фильку за ухом и прижимал к себе болтающую Марусю. Никогда за всю его жизнь ни одно живое существо не встречало его с такой неизменной радостью и искренностью, как эти двое. И никогда раньше он не возвращался домой с мыслями о том, что семья – это то, что ему нужно ничуть не меньше, чем работа. А временами даже больше.
Хотя эта девчонка в оранжевом домашнем костюме с заплетенными косичками так же мало походила на спутницу жизни, как и женщина на фотографии пятилетней давности под руку с солидным бизнесменом на открытии очередного дилерского центра в столице. Он почти случайно нашел эту фотографию в Интернете и теперь подолгу всматривался в ее знакомое и одновременно незнакомое лицо. В той жизни она казалась старше, чем теперь, когда обнимала его по утрам в спальне, заставляя почти забыть о назначенном совещании. Или вечером, когда выходила из ванной в мало что скрывающей ночной рубашке, распустив русалочьи волосы до талии, и, отнимая у него газету или журнал, игриво говорила: «Димочка, хватит работы на сегодня. Давай спать. Или не спать?» И отворачивалась, притворяясь покорной и уставшей и давая ему возможность обнять ее и уснуть или побыть хозяином и завоевателем. Он засыпал, думая о том, что за двадцать лет ее замужества в эту игру она играла с мужем тысячи раз и однажды кому-то из них эта игра надоела. Возможно, и через двадцать лет все будет не так, как сегодня, даже скорее всего не так. Он состарится и уже не будет за обедом ждать наступления вечера и ее поцелуев, и не будет Фильки, а она будет грустить о прошлом и о том, что время для пения в ресторанах ушло безвозвратно. Зато она будет с ним в командировках или на отдыхе, за столом и в машине. Она останется с ним навсегда, потому что для него это «навсегда» незыблемо и монументально, как его завод, его город, его власть.
Но в следующую командировку она тоже не поехала. То ли погода менялась, то ли ее тело чудило без видимой причины, но она почти неделю пролежала в постели, жалуясь на слабость и головокружение. Он даже доктора к ней привез, но доктор не нашел инфекции и уехал, спихнув проблему на атмосферное давление и гормональную перестройку женского организма после сорока.
