Людмила Матвеева - Бабка Поля Московская
– «Да нету там ничего, идите обе сюда, сами посмотрИте!» – призывно замахал руками Вова, и две грузные туши одновременно рванулись в одну довольно-таки широкую двустворчатую балконную дверь – но вовремя и тоже одномоментно вдруг притормозили – дошло до них, что хилый старый балкон всех троих может и не выдержать…
Закончились смотрины на редкость мирно – чаепитием из матово-зеленых чашек парадного когда-то кузнецовского сервиза, вынутого на свет божий из самых потаенных недр авдеевского затейливого буфета – готического зАмка в натуральную почти величину.
Часть 34. Компот
Вовина свадьба с Нинон, как и свадьба Лёльки Настасьиной с Семеном, деверем Полины Васильевны со второго этажа, тоже прошла ранней весной, но только, в отличие от шестой квартиры, очень тихо и как-то незаметно – ну, записались, ну сходили в ЖАКТ, прописали Нинку на свою жилплощадь…
А в паспортном столе даже и не спросили ничего особенного, вот времена-то какие настали, не то, что прежде, бывалоча!
Сама же молодая очень не хотела, чтобы ее многочисленная орава нищебродов-родственничков припёрлась, нажралась-напилась на шару, а потом бы ей же, Нинке – толстухе, и завидовать бы тут же, с места не сходя, начала.
Потому позвала она к себе на свадьбу за столом посидеть не мать с отцом, а одну лишь тетку свою, хоть и малограмотную, но культурно пьющую на людях.
Та ей, кстати, платье то, свое кобеднешное, единственное и неповторимое, безразмерное, на свадьбу так и подарила, носи, мол, Нинка, и дальше, ты в нем, в платье этом счастливом, долю свою нашла!
Вове – мальчику тоже костюм новый справили – из залежалого, дедовского еще, отреза в мелкий рубчик с полоской, да больно уж он, глупый дурачок, брючины широкими, как клеша матросские, сделать в ателье велел – вот ведь сама как недосмотришь – и никакая невеста без места не дотумкает проверить!
Вот и все были подарки – от свечи огарки…
* * *А после этой свадьбы сына старой Авдеихе стало однажды к вечеру, когда все ещё на работе были, как-то очень уж скучно.
Чаи, что ли, погонять? Или вот, вспомнила, лучше компоту попить!
Вчера поздно, к ночи уж, только сварила, – как Вова любит, из одних почти груш и много сахару – а потом кастрюлю с компотом на балкон остудить вынесла.
Да и забыла, дура старая, утром перед работой сынку-то кружечку налить, так и ушел – он сильно рано на свой завод уходит, что в Даниловском монастыре, лампочки электрические готовые весь день на конвейере проверять, горят ли – или брак…
Нинка сильно позже уходила в типографию её, что в соседнем дворе находится, да этой кобыле и предлагать ничего неохота – и так, как бочка сорокаведерная ходит, руки бубликом, боком в дверь не пролезает – пусть сыночку поболее останется!
Пойти достать, попробовать, что за компот получился, уварились ли грушки-то?
* * *Авдеиха накинула теплый платок, высунулась на балкон, поежилась от холода, разглядела в сумерках на полу в уголке кастрюлю с крышкой и подтянула к себе, потом перехватила поднять, и пока выносила компот в комнату и закрывала балконную дверь, испытала какое-то очень нехорошее чувство – но не успела вслушаться в себя, как в комнату вошла вернувшаяся с работы Нинка.
Старой Авдеихе так неприятно всегда становилось, если не было сына дома, а эта чужая, никогда не стучась в дверь и потому пугая, нагло и спокойно заходила в комнату, уже вроде бы и ее тоже, ничего не попишешь, а все равно противно…
Авдеиха приоткрыла молча, ни слова невестке не говоря, крышку – и обмерла.
Компоту осталось в подозрительно легкой кастрюле чуть ли уже не треть – а на дне идевательски одиноко сморщилась половинка недоеденной груши…
Нинон даже не поняла, что это вдруг просвистело мимо ее уха, как будто дискобол метнул на стадионе свой снаряд – а отдача от прямиком отлетевшей к Нинкиной башке кастрюльной крышки свалила старушку-свекровь на пол.
Авдеиха яростно задергала руками и головой, силясь встать на ноги и что-то произнести, вращала сильно покрасневшими белками, но только мычала – и вдруг сникла, сомлев, а потом и вовсе закрыла глаза…
Скорая с носилками уже отъехала от дома, когда ничего не подозревающий и так и не узнавший сермяжной правды про постигший родительницу удар Сопа вошел в комнату и увидел, что его жена допивает прямо из кастрюли мамочкой сваренный вчерашний компот…
Часть 35. Потанцевали
Но все это было уже так давно, что перестало казаться правдой – и теперь каждый субботний вечер в комнате Вовы и Нинон происходили веселые посиделки с танцами.
Музыка была обеспечена Йоськой, зачастившим что-то в последнее время уже и на третий этаж.
Танцевали с упоением, под водочку, закусывая чем бог послал, а вернее, тем, что приносили с собой гости.
Не хулиганили, не озорничали – до милиции дело не доходило!
Часто подливая веселому хозяину, иногда и ночевать оставались, загостившись, когда Сопа уже крепко спал на своей «девичьей» прежней постели.
Временные постояльцы утрамбовывались штабелями на тахту, а молодая хозяйка Нинон укладывалась всегда одна на свое просторное супружеское ложе.
Уж кого она пускала к себе под бочок, точно не ведомо, но поговаривали некоторые несознательные якобы очевидцы, что чаще всего обнимала Нинон на ночь дорогую подругу – сухую, как жердь, Юлищу – потому-то, дескать, у молодой Вовиной супружницы и детей все не было!
А с самого края, как ласковый кот, примащивался к обеим подружкам в поздний час, но ненадолго, хитромудрый часовщик Виндлер.
Патефон его уже так и стоял в Вовиной комнате, а то что его было таскать туда-сюда то и дело?
И вообще, стал вскоре Йоська лучшим другом медленно, но верно спивающегося Сопы.
Однажды в пылу дружеских откровений, когда оба вышли покурить на балкон – Йоська, кстати, вовсе не курил, как оказалось, по причине слабых от рождения легких, как он всем объяснял – и не пил ничего, окромя кислятины сухенькой – так вот, на вопрос наивного и полупьяного уже Вовы, почему сосед все еще не женат – ведь это такое, понимаешь, приятное дело! – признался новому другу Сопе друг Иосиф, что он сделать этого ну никак не может, потому что отец его – верующий азербайджанский еврей, и обязан женить сына только на азербайджанской еврейке из такой же крепко верующей семьи.
Сопа почесал в затылке, оценивающе и по-новому как-то посмотрел на соседа – типа, ну надо же, попал! – и мудро посоветовал послать такого тёмного папахена, живущего, к тому же, где-то далеко в горах дикого кавказского забайкалья, а не в столице нашей Родины, на дальний хутор с большим приветом и жениться здесь уж как – нибудь и без него!
Йоська глубоко вздохнул, закатил под потолок свои бараньи глаза с поволокой и сказал коротко и ясно:
– Не дадут! Возле синагоги зарежут! Папа с мамой такого позора не переживут!
– Так ты что, еще и сам в синагогу ходишь? – изумился Сопа.
– А как ты думал? Кто меня тут в Москве бы пристроил, как не наши единоверцы?
Мы все друг за друга, друг за друга – вот и до вершины кто-нибудь доползет!
Все наши про всех своих тут в вашем московском муравейнике знают от и до, и если кому помощь нужна или деньги – всегда пожалуйста!
Но если субботу не соблюдаешь или там явно законы наши попираешь, молиться не ходишь, с гоями и гойками больше, чем надо, на глазах мелькаешь – не сносить тебе башки тогда, сразу в разум приведут и домой отправят.
А то и еще куда похуже…
– А я тебе, Иосиф – вот имя-то у тебя какое, прям и произносить-то страшно! – вот в чем признаюсь тогда: вовсе я по фамилии-то и не Авдеев!
То ведь дед да бабка мои по матери эту фамилию имели, а уж мать моя замуж-то вышла за офицера царского, венчана была под его фамилией как Шадрина, то есть, я же Шадрин должен бы быть, но советская власть их брак не признала без регистрации, и взял отец мой, скрепя сердце, мамашину девичью фамилию – ну а меня и подавно под ней записали.
И не знаю я об отце своем совсем ничего, кто он, откуда, где его родные…
Вот мы какие, русские, иваны, родства-то не помнящие!
И Вова пустил скупую мужскую слезу на плечо тоже заплакавшего друга…
* * *В одну из таких танцевальных суббот заглянула на огонек к подружке Нине и Вера с женихом – да не с пустыми руками, а с тети Полиными пирогами с картошкой, горяченькими еще, завернутыми в толстую газету.
Пироги тут же разошлись на ура, все до этого танцевавшие присели ненадолго передохнуть, а Верочка со своим Николаем, быстренько выпив положенную штрафную, стали одни исполнять медлееное танго под любимейшую их музыку «В парке Чаир».
Жевание прекратилось, все затихли и не отрываясь смотрели, как эта и впрямь будто зачарованная, слаженная пара создавала чудесную сказку под сладкую музыку забытых и исчезнувших навсегда времен.
Когда замерли последние звуки пластинки, все продолжали молчать – как будто не очнулись еще от приятного легкого сна.
