Светлана Смолина - Медвежьи сны
– Давай в объезд! – приказал ему хозяин и подсадил Марусю, запутавшуюся в полах тулупа, в сани. – А мы с ветерком!
Через поле в санях на резво бегущей тройке оказалось очень даже с ветерком. У нее мгновенно замерзли щеки и нос, зато глаза заблестели, как озерная гладь, подернутая легкой рябью в солнечный день. Маруся изредка оборачивалась к своему спутнику и улыбалась, словно русалка, потерявшая голос, но обретшая возможность ходить.
– Тебе нравится?
– Очень!
– Ты замерзла!
– Ветер!
– Иди сюда!
Он по-медвежьи сграбастал ее, и, прежде чем она подумала, что целоваться на морозе совсем не стоит, неожиданное тепло погладило ее щеку. Не успев возразить, Маруся замерла с закрытыми глазами. Мир помедлил, заколыхался в морозном воздухе хриплым дыханием лошадей и скрипом снега под полозьями и сжался до единственного звука – звона колокольчика под дугой, и единственного ощущения – поцелуя. А может, это и не колокольчик, а поцелуй звенел на морозе и рассыпался тысячами стеклянных шариков? И когда мужчина оторвался от нее, чтобы приказать вознице сделать еще круг, она не решилась разомкнуть ресницы, а только улыбнулась, увлекая его обратно в объятия. А потом разлившаяся по снежному полю вечность вдруг сконцентрировалась в новых звуках, и звон затих. Сани встали, и Маруся, прищурившись, из-под руки посмотрела вокруг. Мир наполнился людьми, машинами, облаками, криками и визгом, запахами мяса и дыма. Хозяин разомкнул руки и полез в снег из саней.
– Что это? – спросила Маруся, выдернутая из сказки в реальность.
– Это твой праздник! – заявил он и сделал широкий жест. – Я дарю тебе праздник!
Ужасный, самонадеянный тип, решивший, что владеет праздником и может дарить его, как безделушки! Такой ужасный, что просто захватывало дух. Она смотрела на него со смесью восхищения и недоумения, пока он стягивал с нее тулуп и отдавал подоспевшему Константину. Поворачивалась ему вслед, как стрелка компаса, стремящаяся к северу, и ничего не могла с собой поделать, будто выпустила на волю цепного зверя, который оглядывается и не верит упавшей на землю цепи, не смея ни сбежать, ни кинуться. Кажется, он вовсе не понимал, что натворил, отвечал на чьи-то приветствия, махал рукой и водил ее за собой, крепко сжимая выскальзывающие из перчатки пальцы. Она старалась не смотреть на него, но не могла. Рассеянно отвечала на приветствия и чувствовала себя пристяжной, впряженной рядом с будущим победителем заезда, задающей ему спортивный задор и резвость в тренировочном забеге.
– Дима, стой! – наконец вернулась в собственное тело она и дернула рукой, принуждая его обратить на себя внимание. – Где мы? И зачем?
Вместо ответа он указал вперед, и она неохотно оторвала от него взгляд и посмотрела в том направлении.
Они стояли на высоком берегу реки, превращенном в огромную снежную горку, по которой стремительно скатывались и медленно ползли вверх дети и взрослые сплошь в искрящихся снеговых пятнах, будто лепные пряничные фигурки, облитые глазурью.
Вдалеке была устроена импровизированная стоянка, на которой оказались даже автобусы. Поодаль стоял армейский шатер, рядом с ним была развернута военно-полевая кухня, а чуть ближе к спуску с горы расположились столы с едой и выпивкой, дымили несколько мангалов, и вокруг прицепа с яркой вывеской «Хот-дог» толпились ребятишки. Из машин неслась музыка, между отдыхающими ходил баянист, растягивая меха и что-то покрикивая речитативом, через поле ехали еще одни сани, запряженные лошадьми.
– Дим, это все ты организовал? – выдохнула она, глядя на толпы людей, штурмующих крутой подъем из замерзшего русла реки.
Он только хмыкнул и прижал ее к себе так, что перехватило дыхание.
– Пойдем, я тебя покормлю. – Он снова потащил ее, как комнатную собачку, впервые вывезенную на природу. – И сам выпью.
И выпил. Со знакомыми за праздник, с незнакомыми за знакомство и даже с ней – за нее. Так и сказал «за тебя, Мария Климова!» и опрокинул в себя полную рюмку. Маруся мелкими глоточками влила в себя водку и в блаженной расслабленности принялась жевать ледяное яблоко, отпустив мысли, как стаю голубей. Теперь он не держал ее за руку, она сама ходила за ним следом, щурилась на горящий серебром снег за рекой, обжигалась морозным воздухом с запахом дыма и позабыла о проблемах, оставшихся в прошлом году.
– Маш, – вдруг спросил он и потряс ее за плечо. – Маш, ты где?
– Где-то здесь, – соврала она. – Ты хотел что-то сказать?
– Я собираюсь тебя повалять в снегу. Что скажешь? Давно тебя в последний раз в снегу валяли?
– Как это – повалять? – не поняла она. – Вообще не валяли, думаю…
– Какое у тебя было ужасное детство! – усмехнулся он и потянул ее к краю горки. – Целый час уже гуляешь, а вниз ни разу не скатилась!
– Нет, нет, нет! – запричитала Маруся, упираясь и мотая головой. – Нет, Дим, я не могу! Я не хочу! Я боюсь…
– Вот еще! Дети малые катаются, а она боится! – возмутился он, не приняв ни единого аргумента. – Всем весело, а она мечтает, как Снегурочка.
– Дим, Снегурочка не мечтала, она через костер прыгала!
– Не поедешь – заставлю через мангал прыгать! – заявил он и подхватил с земли чью-то брошенную ледянку.
– Господи, какой спуск длинный! У меня будет разрыв сердца!
– Я с тобой поеду, не трусь.
Он уселся на пластмассовый круг прямо на склоне и дернул ее за руку. Маруся опасливо посмотрела вниз, жалостно – на него, безнадежно – вокруг, и принялась осторожно усаживаться.
– Только не быстро, ладно?
– От меня ничего не зависит, – с нарочитой суровостью заметил он. – Ты физику в школе учила?
И прежде чем она подумала про физику и школу, резко оттолкнулся и обнял ее за талию. Шаткий пластмассовый круг, набирая ход, рванулся вниз по ледяной полосе. Мимо с еще большей скоростью на крохотной картонке пронеслись дети, крича, визжа и размахивая руками. Ей послышалось в их крике что-то знакомое, но ветер засвистел в ушах, ледянку на кочке подкинуло, развернуло, и они сменили направление движения, уходя куда-то вбок от основной трассы. Она хотела закричать, но дыхание перехватило, в лицо полетели снежные хлопья, мужчина стиснул ее сильнее, и они с размаху влетели в огромный сугроб далеко в стороне от наезженной колеи.
– Господи Боже, мы не разбились? – простонала Маруся, выныривая из сугроба и отфыркиваясь, как тюлень.
Он расхохотался, перевернул ее, облепленную снегом с головы до ног, напуганную и еще не понявшую, что произошло, на спину и начал целовать мокрые щеки и виски, а когда добрался до губ, она уже тоже смеялась и отталкивала его.
– Уйди, слезь с меня, медведь дремучий! Ты ведь специально, да? Специально сюда зарулил?
Она пыталась поднять голову и увидеть других катающихся, но он клялся, что «оно само», не давал ей вырваться, удерживал ее руки, глубже вдавливал в сугроб. Снег забился к ней за воротник, снег был в унтах и под дубленкой, руки были почти по локоть мокрые, а в волосах от тепла и его дыхания искрились льдинки.
– Ты сказал, что хочешь меня повалять! Значит, специально!
– Это физика, Машка, учи матчасть! Нас несло по законам физики!
– Или по законам судьбы? – вдруг спросила она и притянула его к себе за шею, мнимым возмущением заманив в омут русалочьих глаз. – Надеюсь, никто не увидит, как ты меня поцелуешь?
– Пусть видят! – заявил он, царапая щетиной ее щеку. – Моя женщина, хочу и целую!
Она не была его женщиной ни одной секунды, что бы он себе ни возомнил, но она гладила его затылок и выгибалась под ним, уводя его желания гораздо дальше невинных кувырканий в сугробе. Оказалось, что под свитером у нее нет даже футболки. Ну, кто так одевается зимой, чтобы натянуть свитер на голое тело и выскочить в мороз! Но зато руки вдруг высохли от ее жара, а она издала тихий скулящий звук и растеряно посмотрела в сторону копошащихся на горке людей.
– Дим, что ты делаешь!
Он тоже обернулся на хохот и женский визг и вдруг, схватив ее, как медведь добычу, перетащил на другую сторону сугроба, который закрыл их от людей, оставив на месте аварии предательски красную ледянку.
– Я же обещал, что буду валять тебя!
И задрал на ней засыпанный снегом свитер, уткнувшись колючим подбородком в беззащитный живот.
– Нас найдут, – запричитала она, сунув руки ему за воротник и тяжело дыша. – Нас найдут и предадут анафеме!
– Я успею! – заявил он, путаясь пальцами в веренице маленьких пуговок на ее джинсах. – Да где ты такое покупаешь?
– Димочка! – Она поползла под ним вниз, пытаясь заглянуть в глаза. – Димочка, я не успею, слышишь? Я не успею… Уедем отсюда!
– Ты не хочешь? – осознав ее сопротивление, но не услышав слов, поразился он. – Не хочешь меня?!
Было глупо доказывать что-то словами, и она впустила его руку под пояс джинсов, в невыносимый жар белого шелка и кружев, и, позволив обоим привыкнуть к этим новым ощущениям друг друга, зашептала на ухо:
