Юлия Лешко - Ангел в темноте
Женщины еще какое-то время стояли молча, погрузившись каждая в свои мысли. Потом Света, не попрощавшись, начала медленно подниматься вверх по лестнице. Ольга, тоже ничего не сказав, пошла вниз.
* * *Ольга своей быстрой уверенной походкой шла по коридору клиники, мельком взглядывая на таблички. Вот и нужная дверь с надписью «Лаборатория».
– Здравствуйте, девочки, – сказала она приветливо сидящим за столиками пятерым разновозрастным женщинам. Девочки, недавние выпускницы медучилища среди них тоже есть, но самая старшая – Екатерина Васильевна – куда старше Ольги.
– Здравствуйте, Ольга Николаевна, – очень охотно отозвались на «девочек» сразу все пять голосов.
Ольга подошла к ближайшему от двери столику, расстегивая и подтягивая кверху рукав халата, села на место пациента.
– Екатерина Васильевна, возьмите у меня на развернутый анализ.
Дородная женщина в белоснежном до легкой голубизны халате, застегивающемся сзади, взяла необходимый инструмент, при этом слегка удивленно посмотрев на Ольгу. Та заметила ее взгляд:
– Да-да, хочу внести свои данные в банк доноров.
Опытная лаборантка кивнула, по ней было заметно, что она недоумевает, но предпочитает ни о чем не спрашивать. Надо – значит, надо.
Быстрые, точные, отработанные за долгие годы работы движения… Ни одного лишнего усилия, ни одной лишней секунды боли для пациента: осторожно, бережно, уверенно. Ольга откровенно любовалась работой Екатерины Васильевны.
Ну вот, кажется, все готово. Все емкости заполнены, все бумажки подписаны. «Ботяновская О. Н.»
Профессиональным голосом Екатерина Васильевна произнесла:
– Завтра после тринадцати…
Потом, спохватившись, что это анализ Ольги Николаевны, добавила с извиняющейся улыбкой:
– Я сама завтра занесу, Ольга Николаевна.
Ольга пошла по коридору, зажимая локтем ватку.
Увидела знакомую фигуру, движущуюся от лифта.
Это Зоськина бабушка. Ездит к своей ненаглядной «унучачке», как на работу.
– Здравствуйте, Ольга Николаевна, – приветливо улыбнулась докторше бабуля, полезла в сумку, достала банку с грибами. Грибы белые, крошечные, разрезанные красиво пополам. – Это вам. А я опять до Зоськи, скучает она без меня.
Ольга улыбнулась, укоризненно покачала головой:
– Софья Павловна, я же просила, не возите ничего. Неловко понесла банку, взяв одной рукой за крышку, кивнула идущей навстречу Ирине Сергеевне:
– Опять Зоськина бабушка грибочки привезла.
Ирина Сергеевна покачала головой:
– Скажу я ей…
Ольга махнула рукой:
– Не надо, я выброшу, а бабку не стоит расстраивать – она же от чистого сердца. Я уже ей пыталась объяснить один раз про цезий, а она мне: «А ў нас ўсе ядуць – i нiчога!» И верно – ничего…
Ирина Сергеевна заметила, наконец, что у Ольги ватка в сгибе локтя:
– Что, Ольга Николаевна, решили собой в кои-то веки заняться?
Ольга с загадочной улыбкой кивнула и толкнула свободной рукой дверь в свой кабинет.
Ирина Сергеевна какое-то мгновение постояла, потом пожала плечами и пошла дальше по своим делам.
* * *Гена подъехал к зданию со скромной вывеской «Мы и наши дети. Благотворительный фонд». Припарковался рядом с черным «мерсом», направился к внушительной деревянной двери. Тяжелая дверь советского образца открывалась с трудом. А может, ему просто так показалось от не проходящего в последнее время, не отпускающего ни днем, ни ночью чувства усталости.
Геннадий постучался и вошел в небольшой светлый кабинет. На столе – компьютер, вокруг – солидная офисная мебель, за столом – благообразный респектабельный человек средних лет с участливым лицом. «Профессиональное какое у него лицо», – мелькнуло у Геннадия.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – подчеркнуто сердечно откликнулся привставший ему навстречу человек за столом.
А Света в это время сидела дома на диване, рассматривала старые фотографии: их с Геной свадьба, маленькая Маринка, все трое на пляже… Она подолгу вглядывалась в каждое фото, читала надписи на обороте – у Гены была привычка делать подписи на снимках. Он всегда хорошо помнил, что они делали перед съемкой, что говорили, как прошел день, даже что ели!
Вот на обороте ее, Светиного портрета, написано: «Светка сегодня все время проигрывала в настольную игру „Эрудит“ и злилась. А чего злиться? Пусть наша мама не эрудит, зато какая КРАСАВИЦА!»
Света отложила фотографию – собственная безмятежная физиономия вызывала у нее чувство, похожее на брезгливость.
А вот осеннее фото. Да, это они ездили в деревню к Генкиной маме, она еще была жива. Все четверо на фоне старого, но крепкого, достойного деревенского дома. Вот здесь очень заметно, как похожи Гена, его мать и Маринка. А Света – как из другого теста… Убрала и эту фотографию.
Ей тяжело далась Маринка. Замучил ранний токсикоз, она почти все время лежала в больнице. Несколько раз положение было настолько тяжелым, что ей предлагали сделать прерывание беременности, но Светлана, вопреки всему, чувствовала: на самом деле угрозы жизни ни ей, ни ее капризному младенцу нет.
После родов тоже были осложнения: она и понятия не имела, что у нее проблемы с почками, оказалось – есть.
Долго не могла набрать вес. Других после родов разносит вширь, а Света высохла как щепка. Даже такая пышная, «голливудская», как говорил иногда Гена, до родов и во время беременности грудь опала. Светлана украдкой от мужа оплакивала свою былую красоту. Остались только большие карие глаза да улыбка, которая так нравилась мужу…
Он старался помогать ей, как мог. Но это было время, когда их с Лешей фирма только разворачивалась. У них было два большегруза, они занимались грузоперевозками – из России в Беларусь, из Беларуси – в Украину. Часто сами садились за руль. Как говорил Гена: «Корона не упадет».
Корона и не падала, но и до того времени, когда машинный парк вырос в четыре раза, было далеко. Почти целая Маринкина жизнь, с первого дня бережно запечатленная ее отцом на фотографиях.
Геннадий вышел из здания благотворительного фонда. Какое-то время стоял на крыльце, засунув руки в карманы. Ему казалось, что он о чем-то думает. А на самом деле он повторял название фонда, которое при многократном повторении приобретало какой-то странный смысл: «Мы и наши дети». Ну да. Именно мы и наши дети. Вид у него был растерянный и озадаченный.
Мимо проходил мужчина средних лет. Геннадий остановил его жестом:
– Извините, у вас закурить не найдется?
Мужчина зачем-то сначала мельком кинул взгляд на вывеску, потом только отрицательно помотал головой:
– Бросил, не курю.
Две молодые девушки, чуть старше Маринки на вид, проходя мимо и заинтересованно глянув на представительного мужчину, остановились. Одна из них, совсем юная, открыла сумочку, достала пачку «L amp;M», с улыбкой протянула Гене.
Он, внезапно нахмурившись и смерив девчонку взглядом, отказался:
– Спасибо, я передумал. И вам, девчонки, не стоит курить.
Девушки, иронично переглянувшись («Да неужели?») и недоуменно пожав плечами, пошли дальше.
Он еще постоял, посмотрел им вслед, потом медленно направился в противоположную сторону. Шел медленно, погруженный в свои мысли, Потом, опомнившись, повернул назад, к забытой им от огорчения машине.
* * *Ольга сидела за столом, вытянув перед собой руки, рядом, на стуле, опершись локтями о колени, с опущенной головой сидел Гена. Так сидели и молчали они уже довольно долго.
Наконец, Ольга тихо произнесла:
– Этого следовало ожидать.
Гена покачал сокрушенно головой:
– Я не ожидал. Мне казалось, в острых случаях…
Ольга осторожно перебила, украдкой посмотрев на Гену:
– Очень многие нуждаются… Очень много острых случаев…
Мужчина выпрямился на стуле. В его позе – и отчаяние, и решимость:
– Я все равно найду выход.
И тут совсем тихо, почти бесшумно приоткрылась дверь… но никто в кабинет не зашел.
Ольга сказала:
– Войдите, – в ее интонации проскользнула какая-то нотка, по которой Геннадий понял: она знает, кто прячется за дверью.
Но нет никакого ответа. Гена удивленно посмотрел на Ольгу, попытался встать и подойти к двери, но она жестом остановила его:
– Зося, это ты? – позвала, чуть повысив голос.
В ответ из-за двери послышалось тихое хныканье. Ольга очень ласково заговорила, протяжно, певуче выговаривая не совсем знакомые Гене слова:
– Зоська, нэндза, хадзi спаць…
Из-за двери донесся детский голос, так же растягивающий гласные:
– Нэ хо…
А Ольга все продолжала уговаривать невидимую «нэндзу» на понятном им двоим языке:
– Шо ще такэ – «нэ хо»? Сцiхнi, Зося, i хадзi сюды. Така хвайна дзеўка, а раве як удод.
Хныканье стихло на мгновенье – обидное слово «удод» заставило замолчать девчонку. А потом тонкий голос начал свою заунывную песню сначала:
