Юлия Лешко - Ангел в темноте
Не проходит. Маринка собралась с силами и сказала, так четко выговаривая слова, что получилось почти строго:
– Зоська, возьми ту, что тебе понравилась, в пышном платье. Мне не жалко, а ты чего сама себе жадничаешь?
Зоська взяла куклу за ножки, разгладила кринолин, повертела так и сяк, любуясь, как сверкает бриллиантовое колье на шее куклы-красавицы. Оглянулась на бледную, покрывшуюся испариной Маринку, еще не веря, что куколка ее… И, как маленькая сомнамбула, начала двигаться к выходу. Потом, будто опомнившись, вернулась к лежащей неподвижно Марине, тихо-тихо сказала:
– Спасибо.
И выбежала, не простившись, со своим богатством из Маринкиной палаты. Затопали все дальше, дальше маленькие ножки…
Маринка какое-то время полежала неподвижно, глядя перед собой невидящим взглядом. Потом расстегнула пижамку и достала из-за выреза майки свой нательный крестик – изящный, золотой, на тоненькой цепочке. Он лежал на ее узкой ладошке и поблескивал алмазной гранью так празднично, как маленькая елочная игрушка. Она перевернула его и прочитала на оборотной стороне слова, которые очень часто слышала от покойной бабушки, подарившей ей когда-то этот бесценный крестик: «Спаси и сохрани».
* * *Около полудня в кабинет заведующей отделением пришла медсестра, положила на стол Ольги Николаевны кипу разновеликих листков и листочков. Ольга перебрала их все, внимательно перечитала. Отложила несколько в сторону, в том числе с надписью «Бохан М. Г.».
Прочитала и задумалась…
А вот и Ирина Сергеевна.
– Ну, посмотрела? Как тебе Петкевича результаты? Неплохо, правда?
– Да, картина не самая плохая. Наверное, не стоит менять комплекс… – Ольга замолчала, снова взяла в руки Маринкин листик.
– Видели, Ирина Сергеевна?
Ирина Сергеевна заглянула в бумажку, кивнула:
– Четвертая группа, резус отрицательный… Не часто встретишь.
Ольга усмехнулась:
– У меня такая же…
Ирина Сергеевна посмотрела на Ольгу профессиональным взглядом:
– Я не знала, что ты резусница. Ты поэтому второго так и не родила?
Ольга грустно улыбнулась в ответ:
– А мне и Наташку не советовали. Не рекомендовали, так сказать.
Ирина Сергеевна сложила руки на груди:
– А ты, конечно, не послушалась?
– Как видите. Я хоть и студентка была, но все равно – медик, а в собственных глазах – так просто завтрашнее светило медицины. Кто бы меня смог убедить, что от беременности стоит воздержаться, а уж если случилось, то… чревато как бы. Никого я не послушала.
Ирина Сергеевна кивнула с одобрением:
– И слава Богу!
Ольга немного помолчала, а потом продолжила, улыбаясь своим воспоминаниям:
– Самое интересное, что по генетике у меня была пятерка. Я все эти резус-факторы посчитала, все учла, прикинула процент вероятности аномалии… В общем, не учи ученого! Но это теория. А практика… Короче, рожала я на два с минусом, вот с этим самым, от резуса отрицательного.
Ирина Сергеевна села на стул, приготовившись слушать. Но Ольга, кажется, уже все рассказала. Улыбка сошла с лица, она стала смотреть в окно, как будто стараясь увидеть что-то очень важное, но… далекое. Потом минутное наваждение прошло и она «вернулась». Заметила по-прежнему заинтересованное лицо Ирины Сергеевны и завершила разговор:
– А Наташка-то у меня получилась положительная… Она мое молоко выплевывала. Выплюнет, да как заорет басом! А я сцеживаюсь в раковину и тоже реву в голос: больно, обидно – молоко такое густое, качественное…
Ирина Сергеевна покивала:
– То-то твоя Наталья на искусственном вскармливании такая богатырша вымахала.
– Она и родилась больше четырех килограммов. Крупный был плод… – задумчиво сказала Ольга, снова вчитываясь в Маринкины бумажки.
Ирина заметила, что Ольга не отводит глаз от исписанных листков. Сказала:
– Какой папа у этой Маринки хороший. Каждый день к ней приходит. Я мимо палаты проходила, слышала, как она смеется. Он ей что-то говорит «бу-бу-бу», голос низкий, а она, как звоночек: «ха-ха-ха».
Ольга выслушала и произнесла со вздохом:
– Он ее в Мюнстер повезет. Для него в своем Отечестве… ничего нет.
Ирина Сергеевна взглянула на коллегу, прищурившись. А потом решилась:
– Оля, я не берусь его судить.
– Разве я сужу? Просто мне кажется, что тут, дома, ей и стены помогут, не только мы с вами.
Ирина кивнула, но все же пожимает плечами в раздумье:
– Конечно, ему спонсоры не нужны.
Ольга досадливо покачала головой:
– Нужны будут. Он не олигарх. Да только вот… Маринка здесь родилась, и он сам, и ее мама. И бабушка, и дедушка пили эту воду, ели этот хлеб, дышали…
Заметив поднятые брови Ирины Сергеевны, с некоторой запальчивостью продолжила:
– Ну да, и воздух у нас не горный, и вода далеко не криничная, и Чернобыль бабахнул… Но у крови есть память. Немецкий донор, при всех факторах совпадения поделится с ней еще и своей… генетической памятью, информацией, ну как еще объяснить? Его кровь, его мозг – не хуже и не лучше. Они просто другие. Чужие. Степень вероятности отторжения от чего зависит? А здесь, в Беларуси, и чужой человек хоть немного, а родной.
Ирина Сергеевна развела руками:
– Оленька, да ты просто поэт от гематологии.
Ольга махнула на нее рукой: она уже слышала нечто подобное от Геннадия Степановича Бохана!
– Не надо иронизировать. В чем-то я все равно права, вы же со мной согласны. Папа этой девочки сказал, что я идеалистка. Ну, хорошо. Но когда-нибудь, кто-нибудь, пусть не я, найдет этой «поэзии» вполне научное объяснение.
Ирина Сергеевна со вздохом вернулась на землю:
– А без донора девочке не обойтись – ни там, ни здесь. У нее есть брат или сестра?
Ольга подняла на нее печальные глаза:
– Она одна. Но вот у родителей надо обязательно взять анализы, на всякий случай. Будет хотя бы ясно, кому с ней ехать… в Мюнстер.
* * *Вечером к Ольге Николаевне заглянула медсестричка:
– Ольга Николаевна, там вас девочка из восемнадцатой палаты, из отдельной, просит зайти, Марина… как ее, Бохан…
Ольга кивнула и пошла к Маринке.
Было еще не очень поздно. В вестибюле дети – маленькие и подростки – смотрели какой-то совсем взрослый, судя по жгучему поцелую на экране, сериал. Один, другой заметили идущую по коридору Ольгу, начали здороваться вразнобой. Ольга прошла мимо, чуть коснувшись пары головок рукой…
В палате у Марины телевизор не работал, зато звучала музыка: сегодня у нее было настроение для Бритни Спирс.
Бритни была единственной поп-звездой, которую Ольга Николаевна узнавала, что называется, с закрытыми глазами: Наташка очень любила ее песенки и всячески подражала хорошенькой американке.
Ольга Николаевна зашла к Марине, тихо закрыла за собой дверь. Постояла у двери, положив руки в карманы халата:
– Что случилось, Марина? Тебе нехорошо после процедур?
– Добрый вечер, Ольга Николаевна. Если честно, я просто узнала, что вы дежурите и хотела поговорить. У вас найдется для меня время?
Ольга села на стул рядом с кроватью, некоторое время помолчала, глядя на уже сгустившиеся сумерки за окном. Маринка тоже молчала. «Ладно, – подумала Ольга, – помолчим».
Потом сказала с мягкой улыбкой:
– У тебя очень хорошие манеры, Марина. Моей Наташке есть чему у тебя поучиться… Знаешь, я сейчас шла мимо нашей комнаты отдыха, и детки все: «Здравствуйте, здрасьте, Ольга Николаевна!» А видели меня сегодня раз по пять каждый… Потому что в деревне здороваются чаще, чем в городе: принято так. Они же почти все из маленьких поселков, деревень… И я вот шла и подумала: а чем плохо лишний раз человеку здравствовать пожелать. Правда, Маринка?
Необычное обращение врача заставило Марину тоже улыбнуться и немного расслабиться. Она кивнула и вспомнила, как в деревне летом ходили с бабушкой в продуктовый магазин. Через всю деревню шли и всю дорогу: «Добрый день! Здравствуйте!»
Ольга легонько вздохнула и спросила:
– Так о чем ты хотела поговорить?
Марина опустила глаза.
– Ольга Николаевна, я не буду спрашивать… ну, о чем вы не разрешаете спрашивать. Я просто хочу попросить вас… Когда будут приходить мои родители… Вы не говорите им правды, – и с отчаянием посмотрела на Ольгу. Видно было, что ее очень тревожит ее состояние.
Ольга посмотрела на Марину с укоризной, но ничего не сказала в ответ. Тогда девочка, как бы собравшись с духом, продолжила:
– Знаете, Ольга Николаевна, у нас такая семья, как бы это вам объяснить… Мама очень болезненная. Голова у нее все время болит, она даже плачет от этого. Мы с папой всегда старались ее беречь. Она вот на лыжах покатается – и неделю с температурой. Или окно откроет в машине – и все, готово: простыла. И нервы у нее слабые, она плачет вообще часто от ерунды.
Ольга внимательно слушала, а Маринка, видя, что ее слушают с интересом, стала говорить свободнее:
– У нас с папой даже шутка такая есть: у нас в семье один ребенок и двое взрослых, а ребенок – это мама.
