Константин Хадживатов-Эфрос - Высота взаимопонимания, или Любят круглые сутки
Тамара долго возмущается, потом все-таки втискивается в туфлю.
– Надо было тебе рожать тогда! – неожиданно после раздумья говорит муж. – Худая бы была!
– Поговори у меня! – замахивается Тамара на Анатолия, он резко отклоняется – на всякий случай. – Рожать! Это такая все-таки ответственность! Я вот на наших девиц смотрю: запуганные, вечно бегают, звонят – что там дома, как девочки-мальчики у них? Все чего-то обсуждают. Ой, а болезни! Себя бы вылечить!
Анатолий закатывает глаза. Такие речи жены он слышит уже пятнадцать лет, и ничего не меняется.
– У нас Оксанка-то Семинишина, – продолжает Тамара, – своего Валерку в бассейн повела – воспаление легких, вот теперь мается! А у других чего только не бывает.
– Ну, все же живая душа была бы, – почти неслышно произносит муж.
Тамара, зыркнув на него, сжимает губы.
– Душевный ты мой! – говорит она. – Заработай на ребенка сначала, покажи мне, что хочешь его, я тогда подумаю.
– Куда уж теперь думать, – вздыхает Анатолий, – поздно! Ладно, пошли-ка, пропустим по стаканчику.
Он уходит в комнату, потом возвращается на кухню, в руках у него бутылка дешевого крепленого вина и два бокала.
Анатолий смотрит в пол и краешком глаза видит здоровенную коленку жены в черном чулке, ему становится что-то совсем нехорошо.
Они выпивают по бокалу. Крепкая жидкость растворяет угрызения совести.
– А если бы ты не выпивал, было бы еще лучше! Вот и родила бы, понимаешь? – осуждающе говорит Тамара.
Анатолий, наливая вино, кивает головой.
– Ну, я же не пьянь подзаборная! Вообще-то я, между прочим, конструктор! Без которого бюро встанет! – говорит он, отпивая из своего бокала.
– Лучше б ты работу нашел, а не в бюро своем сопел! – рассуждает Тамара, заглядывая в мусорное ведро. – Ведро тебе даже не вынести, конструктор!
Их мягкая перебранка длится до конца бутылки, после чего Анатолий чувствует, что ему надо добавить, но не решается, потому что знает, чем это кончится.
– Мы не опоздаем? – слегка повеселевшим голосом спрашивает Тамара.
– Нет, – угрюмо отвечает муж. От желания выпить еще и от нетерпения он начинает злиться.
Полное лицо жены расширяется перед его глазами, намазанные румянами щеки выводят из себя. Желая, но не исполняя желаемое, Анатолий тянет время.
– Ну, пойдем что ли? – говорит Тамара.
– А вот скажи мне, Тамарочка! – немного лебезящим тоном говорит муж. – Вот у вас в суде есть хоть одна красивая баба? Или судят только страшные, чтоб боялись?
Тамара хмурит брови и чуть ведет подбородком в сторону.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она звенящим голосом.
– А то! – кричит Анатолий. – Есть у вас бабы нормальные или все такие тумбы, как ты?
Он тычет пальцем в сторону жены, задевает бокал – тот сразу же падает и разбивается.
Тамара краснеет, подбородок ее гуляет по шее и трясется, глаза сужаются, кулаки сжаты и приготовлены к бою.
Анатолий, увидев изменения в настроении жены, поспешно бежит в туалет, где и закрывается.
– Выходи! – кричит ему Тамара.
– Как тебе только позволяют судить-то? – отвечает муж, сидя в брюках на унитазе и закуривая сигарету без фильтра. – Тебе, которая без сердца! А? Как? Ответь!
Тамара долбит кулачищами в дверь и орет:
– Как ты смеешь мне такое говорить? Пьянь ты чертова!
Анатолий не отвечает.
Тамара садится на кухне, нервы бродят по ее телу и колышут его. Она осматривается и достает из шкафчика под раковиной пакет сока, в котором спрятаны ее запасы вина. Она пьет прямо из пакета.
– Пьянь! – причитает она. – Только выпьет и поносит! Я не имею… Я имею право на все! Я заслуженный человек! Я только по букве закона! А ты?! Бездельник! Двадцать лет – и ни одной лишней копейки! Дети ему нужны! Ты с собой-то разберись!
– А Вика хотела родить! – истошно кричит Анатолий из туалета.
Тамара от этих слов поперхнулась.
– Какая Вика? – закричала она и подбежала к двери туалета и опять забарабанила по ней. – Что еще за Вика?!
– Я пошутил! – испугавшись бешенства жены, ответил Анатолий. – Хотел проверить – любишь ли!
Оба они замолкают, каждый думает о своем.
Молчание длится минут пять. Потом Тамара говорит:
– Вылезай, дурень! Опоздаем ведь!
Выпитое вино еще больше подкрасило ее щеки и успокоило.
– Я тебя трогать не буду. Пошли, а? – зовет она мужа.
Анатолий открывает дверь и опасливо выглядывает. Тамара стоит перед ним и поправляет подпрыгнувшее на бедрах платье.
– Давай еще по стаканчику? – с надеждой спрашивает муж.
Жена неряшливо кивает взлохмаченной головой.
Вечер продолжается…
Утром они находят друг друга лежащими поперек дивана в праздничных измятых нарядах.
Хорошо, что воскресенье…...06.04.01
Узелок
Кофе варится медленно. Глаза уже устали следить за кривой улыбкой буфетчицы. Она вроде и не кокетничает, но выставляет вперед лицо, словно подавая себя на подносе. Как будто нарочно медлит. Сосновскому смешно, все женщины превратились для него в один моток старых шерстяных ниток, из которых он устал что-либо вязать из-за своего нетерпения.
– А чего вы здесь не видели? – ехидничает Сосновский. – Я что, так необычно выгляжу?
Буфетчица хмурит левый глаз, и щека ее покрывается морщинами.
– Ну так занимайтесь своим делом! – Сосновский теперь резок.
Кофе подается со стуком о стеклянный прилавок, сахару насыпается меньше, чем положено. Нос буфетчицы подергивается, она что-то еле слышно бормочет.
– Своему мужику будешь так подавать, – грубит Сосновский, – а я так пить не буду!
Странное противоречие нарастает в нем, а от презрительного взгляда буфетчицы вообще раздувается донельзя.
– Хам вы, Иннокентий! – только и вскрикивает она. – В мою смену больше не приходите! Пусть Валька вас обслуживает!
– Ничего, – отвечает Сосновский, – вы нашему институту принадлежите. Так что попрошу…
Он все-таки берет чашку с кофе и садится за пустой стол в сторонке. Теперь он чувствует себя неудобно: на самом деле эта девочка ни в чем не виновата, разве что косметика у нее излишне вульгарна, а вот ногти никак не гармонируют с бордовыми губами – последние вообще широкие и обкусанные.
Глупая тишина буфета и одиночество за столом все больше поворачивают состояние Сосновского ближе к панике. По душе лупит ливень невысказанных слов и бессмысленных чувств. А ожидание натужного разговора вводит его в испуг и тормошит нервы.
Галя приходит с Алексеем. Они сначала заказывают по стакану сока, а потом присаживаются к Сосновскому.
– Ну, – веселится Алексей, – чего звал?
Сосновский видит на лице своего голубоглазого друга полное доверие, а Галя лыбится рядом с ним и сияет, словно только что вымытая шампунем машина. Сосновский готовится говорить так, как будто перед ним экзаменаторы, а предмет он знает не шибко, почему старается ответить хотя бы приблизительно по теме.
– Друзья, – словно сбросив скорость, не торопясь, подъезжает он к нужной мысли. – Друзья, – повторенное слово висит над столиком и никаким боком не поворачивается, – хочу вас огорчить. Не нравится мне эта история.
Опушенные его глаза наблюдают движение пенки по кофейной глади.
– Ты же обещал! – восклицает Галя. – Мы же договорились!
– Я передумал! – утверждение Сосновского до зависти неумолимо.
– Ну, знаешь ли! – Алексей встает и выходит из кафе, у выхода договаривает. – Спасибо, блин, друг!
Галя и Сосновский долго смотрят в стол и поднимают глаза, не глядя друг на друга.
– А что я могу поделать? – говорит потом Сосновский. – Откуда же я знал, что это так больно?
Буфетчица роняет чашку за прилавком и тут же, причитая и извиняясь, начинает собирать осколки. Злая оса крутится возле тарелки с пирожными, и ее жужжание размазывает гудящую тишину буфета.
Галя почесывает подбородок и наблюдает за буфетчицей. Сосновский копается в карманах, потом бросает на стол ключи.
– Вот, – говорит он, – забирай! Мне теперь ни к чему.
– До чего же ты отвратительный тип, – цедит сквозь зубы Галя. – Только ты так можешь.
– Только вот без оскорблений, – начинает заводиться Сосновский. – Я не обязан, знаешь, никого слушать! Это вы придумали, вы и делайте или другого идиота ищите. НИИ наш большой. Вон сколько мужиков. А я не намерен.
Галя скептически сжимает уголок рта и надменно усмехается.
– Я всегда знала, что ты трус! – утверждает она. – Всего на свете боишься!
Наступает та самая минута, когда многое хочется, но никто ни на что не решается.
– Если честно, – с трудом вытаскивая из себя слова, говорит Сосновский, – я с ней разговаривал. И потому-то я против того, о чем вы меня просите. Мне кажется, женщина она хорошая, и я ее обижать не хочу. Вы как-нибудь сами.
– Она встала у нас поперек дороги! – вскрикивает Галя. – Встала, как стена! Это ты хотя бы понял?
