Евгений Орел - Баклан Свекольный
Бакланов не задержался: торчать зевакой он не любит.
Вопрос Ольги Выдриной обсуждался недолго…
– И вообще, к чему эти формальности? – продолжалась дискуссия, – Заявление, понимаешь ли.
– Ну да, «формальности». Любая ревизия спросит: а на основании какого документа выдана помощь?
– Так надо сказать, чтобы написала.
Зловещая улыбка рождается на лице Ерышева, когда он вспоминает, чем закончилось обсуждение Ольгиного вопроса.
– Ну, Бакланов, погоди! – Ерышев оглядывается в испуге, что его мысли вслух могут услышать. Вокруг никого, и он облегчённо вздыхает.
Толик знает, что Саврук ещё час назад уехал в Броварской филиал, и поэтому решает зайти в приёмную именно сейчас.
Но как скрыть чувство стыда за вчерашний скандал? И что скажет Ольга? Может, рассмеётся ему в глаза? Или не подаст виду, что помнит? «Ай, ладно, будь что будет», – думает Ерышев и, максимально собравшись с духом, заходит.
– У себя? – показывает на кабинет шефа.
– В Броварах. А ты по делу? – простодушно интересуется Ольга.
– Без дела я бы к Савруку не приходил! – притворно возмущается Ерышев. – Конечно, по делу!
– Сегодня его уже не будет, – поясняет Ольга, буднично тарабаня по кнопкам пишущей машинки.
Шеф сказал к утру напечатать договор аренды с американцами, положившими глаз на два кабинета для совместного проекта. Что поделаешь? Институт, как и страна, переживает нелегкую годину, так почему бы с выгодой не сдать пару комнат под офисы? А то уж и зарплату скоро нечем будет платить. И людей не выгонишь просто так. Есть, конечно, пара-тройка отделов, которых лучше бы не было. И работники там – мама дорогая! Из них учёные, как из мышиного хвоста котлета. Но просто так уволить нельзя. Куда они пойдут? На базаре торговать? Народ со степенями, дипломами – и за прилавок? Таких сейчас там полно. Торгуют, «челноками» мотаются по турциям да польшам. Но то чужие, а своих-то жалко. Не дай бог, ввяжутся в какую аферу, попадутся по неопытности – да на цугундер. А вы, граждане-налогоплательщики, будьте добры, содержите их. Нет уж, пусть лучше творят своё наукообразие никому не нужное. Хоть и за казённый счёт, а всё ж государству дешевле. Да и попристойней будет, покультурней – научный персонал всё-таки.
Ольга торопится: надо скорее добить это клятый договор и сбежать: сиделка отпросилась уйти пораньше.
Ерышев усаживается на один из стульев у стены, делая вид, что расстроен отсутствием шефа.
– Так а чего ты ждёшь? – не отрываясь от машинки, спрашивает Ольга. – Я же сказала, что его не будет.
– Да я и не знаю, – Толя не навязывается с разговором, но и не против покалякать ни о чём. Как подвести собеседника к желаемой теме, он хорошо знает: Дейла Карнеги [30] проштудировал.
– Слушай, Толя, тебе сейчас точно делать нечего.
– Эт почему? – Ерышев не против обвинения в бездельничанье. Он всё равно уже нащупал ходы, какие направят разговор в нужное русло.
– Я ж тебе говорю, шефа нет, – руки сходят с клавиатуры, – а ты сиднем сидишь тут.
– А разве я тебе мешаю? – он равнодушно разглядывает на стене репродукцию «Трёх богатырей», подарок московских коллег из дружественного НИИ.
– Да нет, не мешаешь, – возвращается она к договору, – просто все говорят, шо ты там такой занятый, и не подойти. Врут, наверное? – лукаво ему подмигивает.
Разговор завязывается. План Ерышева – в действии.
– Да за такие копейки даже на работу ходить глупо, – замечает он равнодушно.
– Ой-ой-ой! – язвит Выдрина, снова отрываясь от текста. – Кто бы уж говорил!
– А что? – притворно удивляется Толик.
– Ты же там что-то с французами замутил, или с кем?
– Так с ними и работать можно. А тут… Это же зряплата – тридцать баксов в месяц! Как на это прожить?
– А у меня вообще двенадцать, чтоб ты знал! – возмущается Ольга. – Нашёл кому говорить про… как это ты верно сказал… зряплату.
Толик радуется, что тема пришла сама собой и его нельзя будет упрекнуть, что он нарочно заявился сообщить то, чем Ольга наверняка будет ошарашена. Надо ещё чуть-чуть…
– Да ладно тебе, ты-то хоть не прибедняйся!
– А я и не прибедняюсь, – не улавливая сарказма, отвечает Ольга, – у Димки жалкая пенсия по инвалидности, а я тоже не Рокфеллер, сам понимаешь.
– Да, я понимаю.
– Ну так а чего ты тогда?
– Кстати, твою проблему, – игнорируя вопрос, он начинает о главном, – как раз сегодня можно было решить, хотя бы на время.
– Это ты о чём? – удивляется Ольга, давая пишущей машинке ещё одну передышку.
– Да вот на профкоме сегодня обсуждали, кому давать материальную помощь.
– Ну, и что?
– Так о тебе тоже говорили.
– А я что, просила о помощи?
– Там один предложил тебя включить.
– Кто?! – едва не кричит Ольга, вылупив на него глаза.
– Да не важно, кто, – отмахивается Ерышев.
– Не поняла, что значит, не важно?
– Слушай сюда, главное ж не это. За тебя почти решили уже, чтоб дать, – косноязычит Ерышев от волнения, – да только всё поломал один типчик, тебе известный.
– Погоди, – запуталась Ольга, – ты можешь толком сказать, что там было?
– Так я же и говорю, – взяв себя в руки, терпеливо продолжает Ерышев, – обсудили всё, учли, что у тебя на руках больной человек, решили выделить хорошую сумму денег, между прочим, в размере годового оклада. Понимаешь? А тут зашёл один кадр, чего-то там сказать Ковалёвой, и услышал, что мы обсуждаем тебя. Ну, потом и выдал. Такое на тебя плёл…
– Что он такое плёл? – нетерпеливо перебивает Ольга.
– Сказал, что тебе не надо помогать, что ты хорошо устроилась, и… ну, извини, – Ерышев деланно смущается, – говорил, что ты спишь с богатенькими мужиками за бабки.
– Что?? – Выдрина моргает, будто в состоянии нервного тика.
– И ещё, говорил, посмотрите, как она одевается, а нигде, кроме института, не работает.
– А при чём тут как я одеваюсь? – тихо спрашивает Ольга, от шока не в силах даже возмущаться.
– Он удивлялся, мол, как с такой зарплатой можно покупать хорошие шмотки.
– Ффффууууухххх… – выдыхает она, – крыша едет… Это ж надо до такого додуматься!
– Ну так сама посуди. У тебя и в самом деле прикид классный. Да на тебе такие шмотки, что наши бабы за год на столько не заработают.
– А ты что, ему поверил? – подозрительно смотрит она, пытаясь поймать его взгляд. – Погоди, а ты случайно не…
– Да ну что ты! Как я мог поверить? – возмущается Ерышев, – что ты такое несёшь?!
– Ну, ладно, допустим, – соглашается Выдрина, – так а кто этот добрый человек? Ты говоришь… как это… известный мне типчик?
– Известный, – он делает паузу, – только я не знаю, может, не стоит называть.
– Как это, не стоит? Ты чё?
– Ну пойми, всё равно уже ничего не изменишь.
– А всё-таки, кто это? Я же всё равно узнаю!
– Ты только не выясняй там ничего. Не надо ставить себя в глупое положение.
– В глупое? – изумляется Ольга. – Да ты что, Ерышев, издеваешься надо мной?! Да у меня… это… положение – глупее уже не придумаешь!
– В самом деле, не стоит…
– Как это не стоит? – она привстаёт. – Говори, кто он!
– Ну… это в общем…
– Да говори же, мать твою!!! – разражается она рычащим выкриком.
– Это Бакланов, – выдавливает из себя Ерышев. Из него исторгается вздох облегчения, как после сдачи экзамена.
– Э-э… – только и может сказать Ольга, медленно усаживаясь в кресло.
Она не знает, что и думать. Может, кому и пришло бы в голову сделать ей такую подлянку, но чтобы Федька?! Такое выше всякого понимания. Хам он, конечно, ещё тот, да и надругался над ней, хоть она его и простила. Постоянно говорит гадости, но именно ей, в глаза. Она ни от кого не слышала, чтобы Фёдор «полоскал» её среди мужиков. Ольге докладывали, что Баклан про неё вообще не упоминает, а если о ней зайдёт речь, так он говорит только хорошее. А тут такое! Да не может быть!
– Погоди, Толя – она будто опомнилась, – я не поняла, а какого чёрта он там делал? Он что, уже в профкоме?
– Нет, он не член профкома, – терпеливо поясняет Ерышев, – я же говорил тебе, Баклан зашёл и что-то шепнул Ковалёвой на ухо. Та ему говорит, мол, зайду позже. И ещё сказала – «спасибо, Федя». А он как раз услышал, что мы говорили о тебе. Сначала вышел, а потом вернулся, почти сразу. Ну и сунул свои «пять копеек».
Отводя взгляд, Ерышев как бы между прочим добавляет:
– А потом ещё всех попросил никому не говорить, что это он тебя так…
– Вот гад! – исторгает Ольга, после чего молча переваривает услышанное.
Поверить, что на неё возвели такой поклёп, само по себе верх невозможного. Но чтобы подобное сделал Баклан?! Ну где тогда хоть какие-то границы людской мерзости? «Нет, это надо пресечь, – решает про себя Ольга, – только как? Ерышев не хочет, чтобы я говорила с Бакланом. А почему? Зачем это ему надо? Врать он, конечно, не станет. Это же всё легко проверить – пойти к Ковалёвой и выяснить».
«А с другой стороны, он прав, – дальше размышляет Ольга, – к ней лучше не ходить. Тогда слава пойдёт по всему институту… Нет-нет, стоп! Она уже пошла! Надо всё выяснить. Спросить у тех, кто там был. Что я теряю, в конце концов?»
