Евгений Орел - Баклан Свекольный
– Да хоть мудильдой! – чуть не плача от досады, сердито рыкнул Фёдор. – Тоже мне, придумала она!
– Мой шибздичек, миленький мой, хоро-о-ошенький, – словно кошка, не изведавшая ничего, кроме хозяйской ласки, тёрлась она грудью об его живот, упругими пальцами ласково теребя мочки его ушей.
Руки перешли на плечи, будто наслаждаясь шикарным рельефом мускулатуры, спустились ещё ниже, ласково массируя его грудные мышцы, нежно теребя его соски… она и сама, присев, переместилась вниз, водя языком вокруг его пупка.
– Как я люблю тебя-я-я… ми-илы-ый… долгожда-анны-ый… жела-анны-ый… котик мой хороший… лапушка-а-а… шибздичек мой ненагля-ядны-ы-ый…
Возбуждение охватило Фёдора, дыхание участилось…
Он больше не возражал ни против глупого прозвища, ни против безумных ласк невесть откуда взявшейся женщины-вамп.
* * *...Май – октябрь 1993 г.
С Фёдором Ольга встречалась чаще всего на квартире у подруги. Он врал, что хозяйка запрещает приводить женщин, а на самом деле боялся, что Карина заявится в неподходящий момент. Она таки доставала Федю неслабо, вот и приходилось ему балансировать, как слуге двух госпож: одной врать – одно, другой – другое.
Интерес Баклана к Ольге вскоре иссяк. Чувства, держащиеся на страсти, долго не живут. Как разорвать эту связь, Фёдор не знал. И секса ведь тоже хотел, притом хорошего, какой могла дать ему Ольга. Но не посвящать же единственно данную жизнь той женщине, с которой ничего, кроме секса, не держит. И никак от неё не избавиться. Вот и грубил ей Бакланов едва ли не при каждой встрече, всё надеясь, что она его бросит. А как только Ольга от него отдалялась, невесть откуда возникала ревность. Едва отношения потеплеют, он давай снова грубить. «Так же невозможно, – думал Фёдор, – а иначе – тоже немыслимо».
В институте их отношения сводились к редким встречам. Фёдор не упускал случая, чтобы лишний раз не поглумиться над несчастной Ольгой. То спросит: «Ну, как твоя половая жизнь?», то поёрничает: «Мастеру спорта Жердинскому – физкульт-привет!»
Ольга же отвечала чем-то вроде «Идиот!» или «Придурок!». Этим общение на людях исчерпывалось.
Взаимные пикирования Баклана и Выдры окружающие воспринимали по-разному. Кто-то с полным безразличием, кому-то не терпелось выяснить у Ольги, либо у Фёдора, что это у них за «обмен любезностями». Злосчастная парочка ни с кем подробностями не делилась. В институтских кругах любителей посплетничать ходили разные версии, одна абсурдней другой. Из более-менее адекватных сотрудников больше других беспокоился Толя Ерышев. Как и все, он знал о тяжёлой участи, выпавшей на Ольгину несчастную долю. Но ни он, ни кто-либо иной понятия не имели о том, что Фёдор Бакланов и Дмитрий Жердинский состоят в давних и враждебных отношениях, и нападки на Выдрину Ерышев принимал за банальное хамство по отношению к женщине. Раза два пытался поговорить с Баклановым. Фёдор съезжал с темы, ссылаясь на то, что его отношения с Ольгой никого не касаются.
Почему же она встречалась только с Баклановым? Федя, как никто другой, мог её завести и «довести». При невозможности свидания с ним других мужчин к себе не подпускала, прибегая к «подручным» средствам. И очень злилась на Баклана за то, что тот однажды подставил её под групповуху. Ну пьяная была, конечно, а он, подонок, этим воспользовался, чтобы лишний раз над ней поглумиться.
К Диме у Выдры чувств не осталось, кроме одного: чувства долга. Сам же Дмитрий терпеливо сносил Ольгины отмазки о «срочной работе» во внеурочное время. Делал вид, что понимает, хотя кошки на душе скребли. Страх потерять единственную и любимую не давал ему покоя. Оставаясь один долгими вечерами, Дима едва не до крови обкусывал губы и беззвучно плакал.
Перспективы его как пациента выглядели мрачно. Однако теплилась надежда, что он сможет пусть и не ходить полноценно, так хотя бы принять сидячее положение, а то и передвигаться на костылях. Поэтому она за Диму и боролась.
Но ведь нужна была разрядка от постоянного сидения с больным. Пока Ольга в институте, её подменяют сиделки. Только это не сравнимо с… хм-гм… настоящей разрядкой.
Если отмазка про сверхурочные работы приедалась, Оля говорила, что едет навестить родителей. Дмитрий делал вид, что верит.
Глава 17. Месть Ерышева
Вторник, 5 октября 1993 г.
Время – 17:00.
После заседания профкома довольный Ерышев направляется в приёмную.
Всё случилось неожиданно и как ему даже не мечталось. Надо срочно сообщить Выдриной. Таким новостям она, конечно, не обрадуется, но знать об этом должна, считает Ерышев, на ходу составляя «план разговора», как он это называет. Он всё планирует. Всё! Даже разговоры с понравившейся ему женщиной.
Толя Ерышев человек таки занятой. Доктор наук, в трёх учёных советах состоит – это кроме своего института. Его защиту докторской вспоминают до сих пор. Какой блеск! Мало того, что выступил красиво, так ещё на вопросы отвечал – заслушаться. Всех оппонентов на лопатки уложил! Говорили о нём – «светило украинской науки!». Завистники поправляли: «темнило, а не светило!». Ну, на то и завистники, подобные молнии, бьющей по вершинам.
Должность – ведущий научный сотрудник – что ни говори, а звучит солидно, да ещё в его-то тридцать два, – возраст юный по научным меркам. Плюс консультант при министерстве. И в проектах задействован, в основном украинско-европейских, в качестве «местного эксперта». Они-то и платят столько, что Ерышев часто забывает сходить в кассу за институтской зарплатой.
А профком – это, как сейчас говорят, для пиара. Дело бесплатное, на общественных началах, зато и времени много не отнимает. Раз в месяц часок позаседать – не убудет его, а для имиджа – прямая польза: мало того, что Ерышев Анатолий Петрович знаток своего дела, так ещё и… как это… «общественно активный».
И всё ж, гадство, у него получается да выходит! На зависть Бакланову и прочим неудачникам.
И мужчина Толик видный. Невысокий, но складно уложенный, кареглазый, курчавый брюнет. С женщинами обходительный, рыцарь на страже достоинства и чести. Всегда готов поставить хама на место. Хоть того же Бакланова…
Стоп!
Вот тут как раз не всё лады. Пока дело было за словами, Толик давал отпор достойно и мощно. А тут ему надумалось поиграть в гусарство – влепить негодяю пощёчину. Глядишь и до дуэли бы дошло, почему нет? Да только забылся Ерышев, что век на дворе не девятнадцатый, и ни шпаг тебе, ни пистолетов. Но коль уж проявил геройство, так держи ответ.
Из головы не выходит вчерашняя потасовка с Баклановым. Надо же! В приёмной шефа! Хорошо, хоть иноземцы не высунулись да не увидели молодого доктора наук «во всей красе». Во было бы позорище!
«Как-то по-дурацки вышло, – размышляет Ерышев на пути в приёмную. – Ничего себе, какой Баклан крутой! Кто ж знал? Я-то думал, так, понты гонит, а он, выходит, не то борец, не то каратист, фиг его знает. Глупо так получилось. Ну, остальные – чёрт с ними, а вот то, что перед Ольгой опозорился, хреново, конечно. Она ж теперь точно меня презирает. Вот, блин! Как ей и на глаза-то теперь показаться. А придётся! Такие новости она должна узнавать первой».
На профком поступило десятка два заявлений с просьбой о материальной помощи. Народ бедствует, разговоры опустились до уровня «ты ел сегодня что-нибудь?» Те, что помоложе, как-то крутятся. Кто в проектах на западные «бабки», кто в мелком бизнесе, а такие, как Бакланов, переводами кормятся. Те же, которые постарше, живут на одну зарплату, если это можно назвать жизнью и зарплатой.
Судили-рядили, да почти всем и отказали. Откуда деньги-то? Это же профсоюзные взносы, отчисления от доходов. А какие доходы, такие и взносы.
Во время обсуждения кто-то предложил:
– А давайте поможем Выдриной! Она же секретарша, вообще копейки получает. А ей мужа на ноги поднимать. Вы ж знаете…
– Не муж он ей, а сожитель, – уточнила пожилая сотрудница, женщина старых нравов.
Завязался спор:
– Да какая разница? Гражданский муж – вот как это называется. И вообще, что это меняет?
Ковалёва, председатель профкома, не соглашалась:
– Позвольте, а на основании чего мы будем выплачивать ей материальную помощь? Она ж не подавала заявление.
– Надо ей предложить, пусть напишет, – возражали Ковалёвой.
В кабинет вошёл Бакланов. Тихонько извинившись, он что-то сказал на ухо председателю. Она громко в ответ:
– Хорошо, зайду. Спасибо, Федя.
Диспут продолжался. Слово взял Ерышев:
– Я считаю, что Выдриной надо помочь.
Краем глаза Толик убедился, что Бакланов ещё здесь. Последний хоть и взялся за дверную ручку, но, поняв, что речь идёт об Ольге, застыл в любопытном ожидании. Заметил Ерышев, как Фёдор ухмыльнулся, пожав плечами, когда услышал о материальной помощи Выдриной.
Бакланов не задержался: торчать зевакой он не любит.
