Николай Удальцов - Поэтесса
…Я взглянул на Ларису – всегда интересно то, как те, кто рядом с тобой, относятся к чужим порокам.
И иногда становится особенно любопытно, когда обнаруживаешь то, что к чужим порокам твои знакомые относятся с завистью.
Вернее, то, как свою зависть они пытаются скрыть.Но здесь дело было совсем иное.
Лариса смотрела на проституток как настоящая женщина.
Свысока.
Не потому, что она была президентом клуба современного творчества, а прибордюрные женщины относились молвой к неуважаемой касте.
Тем, что стояли на обочине дороги, еще предстояло ждать того мужчину, который предпочтет их всем остальным делам. А рядом с Ларисой сидел мужчина, и, следовательно, она уже была избранной и предпочтенной.
Если женщинам, стоявшим у обочины, нужно было думать о том, как стартовать, то Лариса уже гордо направлялась даже не к финишу, к своей победе.
Лариса-женщина смотрела на женщин, мимо которых мы проезжали, как победительница в женской войне за мужчин……Мы использовали придорожный ресторанчик для того, чтобы «отпраздновать» новую Ларисину дубленку, хотя в какой-то момент я об этом подзабыл:
– Мы что – сюда ехали? – я посмотрел на мою поэтессу, когда ее машина остановилась у ступенек подорожного ресторана.
– А ты что, забыл? Мы сегодня отмечаем мою покупку на твои доллары, – Лариса, смеясь, смотрела на меня, и мне стало неловко.
– Прости, милая!
Со всякой ерундой вроде Российской политической системы забываешь о таких важных делах, как дубленка любимой женщины!Ресторан назывался «Территория суши», был почти пуст и являлся обычным местом дорогого ближнего Примосковья, западного, урублевского и никологорского направления, в котором можно встретить очень много из того, что является фирменным знаком столицы и то есть того, что нам предстояло проехать…
…Мы заняли свободный столик у окна, и в раскрытое настежь окно нам был виден ресторанный дворик с автомобильной стоянкой, через шоссе переходящий в сосновый лес.
Я увидел, как рядом с «шестеркой» Ларисы, остановился серебристый «Мерс». Скрипнул рессорами, освобождаясь от шести пудов своей хозяйки, а его хозяйка, осмотрев колеса и высказавшись по-русски, ненадолго замерла рядом со своей машиной, видимо, раздумывая над тем, что бы ей еще сделать, соответствующее ее рангу и рангу ее автомобиля.
Это была секс-звезда русской народной песни, любимица первых организаторов финансовых пирамид и последних демократически выбранных депутатов, Виктория Дамкина.
И автомобиль у нее действительно был хороший.– Отличная машинка, – вздохнув, проговорила Лариса, глядя не на Викторию, а на ее «Мерседес», – не то, что мое ведро с гайками, по недоразумению названное автомобилем. И я, улыбнувшись, промолчал в ответ моей поэтессе, понимая, что машина – очень незначительная часть в человеке.
А Виктория Дамкина, перед тем, как направиться в зал ресторана, осмотрелась на себя на фоне своего средства передвижения, блиставшего краской, добытой из рыбьей чешуи, прикинула то, как она видится из окон ресторана, и удовлетворенная и собой, и машиной, поднялась по ступенькам.
Место за столиком, она заняла у противоположенной стены, у меня за спиной, но перед глазами Ларисы, проговорившей:
– Забеситься!
Какие мы гламурные. – И мне пришлось уточнить:
– Я часто слышу это слово, но как-то до сих пор не знаю толком, что оно означает?
– Гламур?
Мешок, обшитый искусственным жемчугами, заполненный картошкой и оставленный на главной площади в солнечный день представляешь?
– Представляю.
– Это и есть – гламур.– Лариса, – спросил я, улыбнувшись, – ты не любишь гламур?
– Я его боюсь, – прошептала моя поэтесса.
– Почему?
– Потому что гламур – это флаг вырождающейся цивилизации.Я удовлетворился таким объяснением и больше не обращал внимания на изобразительницу русских народных песен, хотя и заметил одну деталь.
Виктория Дамкина была успешна, богата и знаменита на всю Россию, а Лариса – красива.
И мужчины, входящие в зал, смотрели на всероссийскую Викторию как на Дамкину, а на мою Ларису – как на женщину…27
…Отвлекаться на такую ерунду, как гламур, нам пришлось недолго.
К столику, за которым мы сидели, подошла девушка-украинка-официантка, положила на столик два меню и замерла в дежурной стойке, словно ожидая команду: «Фас!»
Эта девушка, наверное, была хорошей официанткой потому, что ей хотелось сказать «Спасибо!» еще до того, как она принесет заказ.
А то, что она подошла к нам, а не к Дамкиной, говорило либо о том, что Виктория в этом ресторане примелькалась и рассматривалась не как залетная звезда, а как мебель, пусть дорогая, но привычная, либо о том, что девушка-официантка работала в этом ресторане недавно и еще не прониклась значительностью момента…
…Вообще-то, меню – это перечень кушаний, но в придорожном на Николину гору ресторане «Территория суши» – это был не перечень, а почти репертуар.
И, читая его, я ощутил, что напоминаю угол, находящийся против большего катета. Окончательно опустев головой от неизвестных мне названий, я протянул книжечку в кожаном переплете Ларисе:
– Выбирай ты, – и Лариса, не глядя в меню, сказала официантке:
– Кани суши, сашими из угря и шашлык тори… Нам обоим.
– Что пить будете? – уточнила девушка, ставя какие-то значки в своей книжечке то ли по-украински, то ли по-официантски.
– Зеленый чай.Потом девушка-украинка-официантка на мгновение положила блокнот заказов на стол, поправляя что-то на скатерти, и я, взглянув на только что заполненную нашим заказом страничку, увидел, что страничка были испещрена сердечками с номерами, понятными, наверное, только ей. Значит, она принимала у нас заказ не по-официантски и не по-украински, а по-девушковски.
Пока Лариса делала заказ на непонятном для меня языке, я изобразил полное безразличие человека, который день без кани суши считает потерянным для нормального существования днем; и стал смотреть в окно.
И там меня, а вернее, нас с Ларисой обоих, поджидала очередная новость – на стоянку въехала белая «Шкода», и из ее внутренностей выперстовалась Татьяна Мареева – семиструнная гитара и тягучие баллады о тех местах, в которых она никогда не была.
Впрочем, в ее текстах некоторые словесные обороты действительно претендовали на уникальность, и в культуре она была явлением вполне терпимым.Но на одном телеконкурсе Татьяна заняла первое место, а Лариса только второе; и с тех пор столичная бардо-вагантовско-менестрельская общественность замерла в ожидании – когда же они вцепятся друг дружке в прически?
– …Переспала с Китаевым, вот и выиграла, – сказала мне Лариса.
И мне пришлось ничего не ответить ей, потому что я знал о том, что Мареева переспала не с председателем жюри Китаевым, а с его женой.
К такому способу отбора победителей я отнесся спокойно – каждый сходит с ума так, чтобы его сумасшествие не воспринималось как обыденность.
Да и потом, если бы у окружающих нас людей не было бы пороков, пришлось бы признать, что мы сами – придурки.
Татьяна сама рассказала мне об этом, и в ответ на ее доверие я получил обузу – необходимость хранить в секрете то, что ни для кого не было тайной.Видя, что я молчу, Лариса задалась вопросом, на который сложно было бы ответить не только мне, но и любому мужчине – вопросом о том, как далеко способен зайти мужчина в своем стремлении поддержать женщину в ее борьбе за успех:
– Как бы ты отнесся ко мне, если бы я поступила бы так же?
И мне пришлось помолчать, теперь уже призадумавшись: действительно, как бы я отнесся к своей женщине в подобном случае? – и ничего разумного, мне на ум не пришло.
Так что пришлось отвертеться шуткой:
– Дорогая, я готов бороться за твои победы всеми доступными мне средствами.
В том числе и своими рогами.Эта шутка разбудила еще один Ларисин вопрос.
Вопрос, перед тем как дать честный ответ на который мне вновь пришлось всласть призадуматься.
– А если ты изменишь мне, ты расскажешь мне об этом? – спросила Лариса. И, несмотря на то, что она улыбалась, я понял, что спрашивает она совершенно серьезно.
Конечно, я мог бы ответить просто и глупо: «Дорогая, ты узнаешь об этом первой!»
Просто и глупо потому, что отвечать на такой вопрос глупо – просто, а просто – глупо.
И я ответил Ларисе, словами, которые я, старался подобрать по возможности точно:
– Знаешь, Лариса, если такое произойдет, я никогда не признаюсь тебе в этом.
– Почему?
– Потому что не захочу сделать больно дорогому мне человеку.
Мужчина признается в измене в двух случаях: когда хочет сделать больно женщине, и когда не уверен в том, что он как мужчина представляет для женщины интерес.
– А если… – Лариса не успела договорить, как я с улыбкой прервал ее, потому что понимал, что она хотела спросить:
– Даже если ты поймаешь меня в постели с другой женщиной, я скажу тебе, что это был мой брат-близнец, которого я потерял еще в первую империалистическую войну. А я в это время находился в городе Новосибирске.
