Николай Удальцов - Поэтесса
– Врешь ты все.
– Почему?
– Потому что, по-твоему, выходит, что в России можно прожить очень долго и так и не стать сволочью……Я бы солгал, если бы сказал, что увлекаюсь работой настолько, что не замечаю того, что передо мной обнаженная женщина.
Если мужчина занят так сильно, что ему некогда обратить внимание на красивую женщину, значит – он занят ерундой.
Или он сам – ерунда, а не мужчина.Кстати, когда я узнал, что мусульмане и конфунцианцы считают женщину злом, а православные – нет, то ощутил себя таким православным, каких свет не видывал.
И вряд ли это грех, которого я боюсь.
К тому же я не думаю, что вообще кто-то боится своих грехов. Просто многие боятся того, что своих грехов не боится никто.Искушения посещают меня так же часто, как и всех остальных людей, и мне трудно быть праведником. Праведником быть легко только человеку, лишенному искушений.
Но вот как выходит – иногда модели становятся еще подругами художников. У меня получается так, что модели становятся еще и моими друзьями.
И не то чтобы я много об этом думал, просто все время так у меня получается – стоит о чем-то задуматься, как в голову сразу приходит какая-нибудь мысль… …У каждой из моделей, девушек, описанных в этих историях, было так много достоинств, и достоинства эти были так велики, что единственное, что имело смысл сравнивать – это их недостатки…
Злата
…Закономерности – это что-то вроде письменного приказа.
Они не дают права на фантазию.
А случайности хороши уже тем, что на них можно просто рассчитывать.
Случайность – это перспектива…
…Так уж вышло, что погода на той неделе, когда я познакомился со Златой, стояла мерзкая: шел дождь, и вода с неба лилась так долго, что это уже была не погода, а какой-то климат.
Впрочем, быть недовольным миром – занятие довольно женское.
Тем более что все складывалось совсем неплохо, и на открытие моей выставки на первом этаже Центрального Дома фото собралась не то чтобы – толпа, но количество людей довольно приличное.
Даже с учетом того, что шел дождь…
…Люди, ходящие на выставки, в большинстве между собой не знакомы и даже не объединены одной целью.
И все-таки они – не толпа.
Толпе не нужна свобода.
А посетители выставок – это свободные люди…
…Людей было так много, что кого-нибудь из знакомых я мог бы пропустить. И тогда, вместо того чтобы обидеться на кого-то за невнимание ко мне, мне пришлось бы сносить обиду других на невнимание к ним.
Поэтому я смотрел по сторонам внимательно, а в это время ко мне подбиралось утверждение о том, что живопись – самое коммуникабельное из искусств…
…Красота этой девушки была ее рекомендацией, и я довольно опрометчиво доверился ей.
Не скажу, что она была Клаудиа Кардинале, но из того же района – точно.Мне сразу понравилось в этой девушке все, тем более что, подойдя ко мне и позабыв про «Здравствуйте», она спросила:
– Я – красивая?
– Да, – улыбнулся я.
– Только не забывайте о том, скольких мужчин погубила женская красота.
И тогда мне пришлось сделать то, что я, на свою голову, делаю очень редко – промолчать на известную мне тему.
Я просто вздохнул:
– Сколько мужчин еще только мечтает об этом.– А это вы написали эти картины?
– Да.
– А вы – гениальный?
– Не знаю.
Но, во всяком случае, ругают меня теми же словами, какими ругали Рембрандта, Гойю, Ван-Гога, Левитана и Малевича.– Да-а…
А почему вы меня ни о чем не спрашиваете? – такие вопросы всегда двойственны: то ли девушка хотела услышать мой вопрос, то ли она хотела, чтобы я услышал ее ответ.
– Какую ты любишь музыку? – спросил я, сбивая ее с толку неожиданностью вопроса.
– Музыку? – нашлась она довольно быстро. – А разве это о чем-нибудь говорит?
– Конечно.
Это говорит о человеке очень многое.
– Ну, хорошо, – девочка на мгновенье прищурила свою память:
– Я люблю Чайковского.
Ну и чем это говорят мои слова?
– Твои слова говорят о том, что ты – врушка.– Ну, ладно, – ответила девушка, и было непонятно: примирилась она со своим обманом или с моей правдой. – Спросите меня еще о чем-нибудь.
– Как тебя зовут?
– Злата.
Только не говорите мне, что это имя мне очень идет.
– Это имя тебе действительно очень идет, но я не скажу тебе об этом, если тебе это неприятно.
– Приятно, но просто все на свете так говорят.
– А разве ты уже познакомилась со всеми на свете?
– Так говорят все, кого я встречала.
– Значит все, кого ты встречала, говорили тебе приятные слова, – я с самоуверенность старого дурака вел ее по разговору.
И вот тут-то Злата меня поймала:
– Да.
Только почему-то я не хочу, чтобы вы – оказались таким, как все.Будь я цветком, от этих слов я расцвел бы, не дожидаясь весны.
Мы помолчали секунд восемь.
Для меня – мало, для нее, как оказалось – много.
И она перебила наше молчание:
– Сколько вам лет?
– Для разумной жизни я слишком молодой, а для молоденьких девушек – я уже старый.
– Да какой же вы старый?
– Дело в том, девочка, что у любого возраста есть и своя молодость, и своя старость.– Я сейчас угадаю – сколько вам лет?
– Не гадай.
Мне – пятьдесят пять.
– Пятьдесят пять?!
Это – когда же мне столько будет?
– Когда – уверенность в том, что приобрел жизненный опыт окажется уже в прошлом, а попытки сформировать взгляды на жизнь – все еще в будущем.– А какое будущее у вас? – в вопросе Златы не было ничего неожиданного, но я подзадумался:
– Не знаю.
– И вас это не расстраивает?
– Нет.
Меня утешает одна надежда.
– Какая?
– Надежда на то, что у моего будущего окажется вполне приличное прошлое…– …А какая у вас машина? – сделала она мне комплимент.
Наверное, моя внешность показалась ей такой презентабельной, что я тянул на «БМВ».
А может даже, на мечту идиотов – «Хаммер».Но все дело в том, что водить машину я так и не научился. Зато с тех пор как разобрался в том, как это делается другими людьми, стал переходить улицу только по подземным переходам.
– У меня нет машины, – мой ответ вызвал у нее не разочарование, а удивление. И она искренне отреагировала на него: – Разрешите обалдеть.
– И как же можно жить без машины? – спросила Злата после того, как справилась со своим обалдением.
– Очень просто.
Нужно есть фрукты, по утрам делать зарядку…
– И все?
– Нет, не все.
– А что же еще?
– Остальное – каждый должен решить сам……Вот так я встретился с этой девочкой из поколения, задремавшего где-то между Че Геварой и Окуджавой. Притом о существовании ни первого, ни второго – не подозревавшего.
Как-то я сказал Ване Головатову:
– Знаешь, похоже, своего велосипеда они не изобретут, – и он ответил:
– Зато обязательно научатся орать во весь голос о том, что они лучшие на свете велосипедисты……Злата прервала мои мысли самым незамысловатым образом.
Она вновь захотела сказать мне что-нибудь приятное:
– Знаете, а я ведь о вас где-то слышала, – но я разочаровал ее, оказавшись не падким на популярность:
– Тогда – не верь.
Это – вранье.И тут мне пришло в голову предложение, хотя и не претендующее на эксклюзивность, но все-таки на что-то годное:
– Злата, а ты не хотела бы попозировать мне для картины?
– Это в смысле – голая?
– В принципе, ты определилась совершенно верно.
– Значит – голая? – утвердилась он, а я вздохнул:
– Значит – в смысле.– Н-да, – улыбнулась девушка. – Интересно, как вы будете изображать меня, одетой в один только в смысл?
– Это уже – моя проблема.
– Правда – ваша? А не – моя?
– Правда…– …А вы всегда говорите правду? – спросила она, помолчав секунды полторы. – Да, – честно соврал я ей в ответ…
…Повести «Модель» и «Колдунья» полностью войдут в следующую книгу автора. Ожидайте выхода следующей книги…
– …Опять вы, батенька, умную книгу написали.
Обещали же больше не делать таких глупостей.
– Я просто стараюсь писать не много, но точно.
И потому в текстах других писателей, возможно, что-то можно отбросить.
К моим книгам можно только додумать.
И каждый – должен сделать это сам…
– …Что-то вы, батенька, стали писать книги все тоньше и тоньше. Ленитесь?
– Да – нет.
Обещаю, что в следующей книге будет больше страниц.
– А пока выйдет следующая книга – нам что прикажете делать?
– Перечитайте все уже написанное мной еще раз…
