Николай Удальцов - Поэтесса
А то, что вы говорили раньше – это, знаете, спорная правда.
В ответ на эти слова кандидата в депутаты я промолчал, потому что знал, что спорной считает правду только тот, кто ее не любит.– Хорошо пообсуждали дела, – сказал кандидат в депутаты, выходя на крыльцо и пожимая мне руку на прощанье, хотя его лицо говорило: «На кой черт я сюда приперся?»
Да и вообще, за все то время, что шли наши переговоры, пивному королю ни разу не удалось стать просто человеком. Он все время был богачом…
…Уже садясь в машину, будущий крупный чиновник очень серьезно пообещал:
– В самое ближайшее время увидимся! – Но я, как и всякий человек, не только существующий, но и живущий в России, не придал его словам никакого значения.
Российские чиновники дают слово не для того, чтобы его сдержать, а для того, чтобы его дать.
А потом – забыть.Я давно заметил, что мне совершенно неинтересно то, что говорят российские чиновники.
Хотя бы потому, что российский чиновник – банальный врун.
И – небанальный лжец……Но это было еще не все.
Аркадий, прощаясь со мной, задал мне самый неприятный вопрос, какой только можно было задать россиянину.
А может, только россиянину и нужно задавать такие вопросы:
– Россия умрет? – В ответ я вынужден был подбирать слова, как подбирают дешевые очки – не для того, чтобы видеть лучше, а для того, чтобы просто видеть:
– А разве такая страна, как Россия, есть?
Разве можно назвать страной то, где нет правоохранительных органов и армии? То, где нет системы образования и здравоохранения?
А главное, то – где нет суда? И значит – нельзя найти правду.Страна – это живой организм, и, чтобы жить – она должна развиваться.
Но нельзя развиваться там, где чиновники удушат не то что большой, но даже самый маленький бизнес.
Коррупция укорачивает людей на величину себя.
Россия не умрет только в том случае, если перестанет мешать людям заниматься тем, без чего и люди, и Россия обойтись не могут.
– Заниматься чем? – по-моему, Аркадий задал этот вопрос не потому, что не знал ответа на него, а для того, чтобы дать мне возможность поставить точку.
И я поставил многоточие:
– Делом.– Петр, вы очень умный человек.
Я вам завидую.
– Не завидуйте, Аркадий.
Быть умным – это проблема…– …Петр, вы ни разу не заговорили о деньгах.
Вам что – так много платят за ваши картины, что деньги вас не интересуют?
Мои картины действительно покупают, хотя я никогда не уговариваю людей делать это.
Уговаривают купить свои картины только те художники, которые пишут картины для того, чтобы получить за свои картины деньги.
Я пишу картины не для того, чтобы их продать, а потому, что не могу не писать их.– Иногда мне платят так много, что можно предположить, что я умер в ХIХ веке; иногда – так мало, что можно предположить, что в ХХI веке я жить не собираюсь, – ответил я Аркадию, и подумал: «А ведь действительно, я ни разу не подумал о деньгах.
Кстати, ведь и вправду заплатят.
Возможно – за пивные этикетки.
Не за то, что я мог и должен был сделать, а за то, что я делать был не должен…»…И уже совсем – напоследок:
– …Петр, вы – художник, писатель…
Почему вы не отказались от участия в компании моего шефа? – и мне в очередной раз пришлось задуматься в ответ: «Действительно, может, то, что я делаю – глупо?
Впрочем, если бы я не делал глупостей так много, меня вполне можно было бы считать умным».Но ответить Аркадию мне пришлось не так, как я думаю, а так, как есть на самом деле: – Если художники и писатели не попытаются сделать наших политиков лучше – наши политики останутся такими, как есть…
…Потом Аркадий подошел к Ларисе, что-то сказал ей тихо, она кивнула в ответ, и машины оставили двор клуба современного творчества «Белый конь», унося своих пассажиров в ведомую только им жизнь.
А мы с Ларисой остались наедине с нашей жизнью, и я спросил ее:
– Что тебе сказал начальник охраны пивного короля?
– Он сказал, чтобы я берегла тебя.
– Почему это?
– Потому, что стране ты нужнее, чем любая «партия власти».
– Еще почемее?
– Потому, что, по его мнению, любую «партию власти» можно заменить.
А тебя заменить некем……Каждому – своя ойкумена…
26
– …Где? – когда машины с нашими гостями окончательно отъехали со двора, я задал моей поэтессе единственный интересующий меня в этот момент вопрос.
И под мой поцелуй в ее губы она ответила мне:
– Знаешь, погода хорошая.
Купаться можно.
Джинсы у меня в багажнике.
Поедем на природу.
– Тогда еще раз – где? – предложение поехать на природу мне понравилось, но «природа», как и еще очень многие понятия – предмет многозначный.
И Лариса конкретизировала свое предложение, по крайней мере в пределах школьного учебника географии:
– Поедем на запад.
– Почему – именно на запад? – улыбнулся я.
– Потому что когда хочется куда-то ехать, но не знаешь куда, то – какая разница.
– Но у тебя же нет купальника.
– Найдем такое место, где я обойдусь без него.
И пусть бабье лето окажется по-настоящему бабьим……Не знаю, были ли мы лишними для человечества, но человечество в этот момент, очевидно, было лишним для нас.
Ни я, ни Лариса не знали, кого мы еще можем встретить в своей столице, но рисковать очередным общением с необделенными глупостью как-то не хотелось.
Нам захотелось побыть наедине с самими собой.
Едина – самый простой способ с чужой глупостью не сталкиваться ……Палатку и кое-что из вещей, которые могли понадобиться на природе, мы взяли у меня в мастерской. И пока я ходил за всем тем, что могло пригодиться, а могло – и нет, Лариса даже не вышла из машины.
И я понял ее – ей скорее хотелось туда, где мы будем одни.
Туда, куда вела Старая Смоленская дорога……В подъезде мне встретилась соседка-барменша.
Женщина праведная, хотя и красивая.
Родившая в семнадцать и в награду за этот демографический подвиг ставшая бабушкой в тридцать пять.
С ней мы были большими приятелями, и когда я заболевал или ленился сходить в магазин, вполне мог рассчитывать на то, что без куска хлеба не останусь.
Мы всегда улыбались друг другу при встрече, и я припоминаю, что несколько раз слышал от нее угрозы: «Если кончишь в меня – убью!»– Знаешь, что Лада с Генкой разводятся? – прошептала барменша.
Лада, жившая двумя этажами выше, была моей старинной товарищницей. Я относился к Ладе серьезно и ценил ее за нелицемерное и серьезное отношение ко мне, которое проявлялось во многом. В том числе и в том, что, иногда одалживаясь у меня парой сотен, она не обременяла меня обещаниями когда-нибудь их отдать, а долгом такую мелочь не считали ни я, ни она.
Но было в наших с Ладой отношениях что-то такое, что я был уверен в том, что в по-настоящему трудный момент мы оба могли бы рассчитывать на помощь друг другу.
Ну, а ее дочка, четырехлетняя Лада-младшая, являлась моим самым большим другом в подъезде.Проблемы Лады были мне не чужими, но я подумал, что при встрече она сама расскажет мне все, что посчитает нужным.
А остальное – дорасскажут соседи.
Да и Лариса ждала меня в машине……Примосковные дороги – это место, едва ли славящееся своей святостью, но пустыми они никогда не бывают.
Мы двигались на запад в плотном потоке машин, водители которых сматывались из столицы. Но, притом что у каждого были на это свои причины, мы все были объедены одним – направлением, в котором двигались.
И лишь те, кто вынужден был стоять на обочине, выпадали из движения, свойственного всем, кого объединяет путь.
Все ехавшие в машинах по отдельности видели по сторонам одно и то же, но каждый относился к виденному по-своему.
И по-разному использовал или не использовал то, что встречалось ему на пути.
В общем, дорога, по которой ехали мы с Ларисой, была прекрасным срезом дарвиновской эволюции, в пределах правил дорожного движения, разумеется……На выезде на Минское шоссе у обочины стояла группка захватчиков.
Небольшая.
Полурота, не больше.
Эти захватчики были захватчицами.
Молодыми женщинами, высоченные каблуки и короткие юбки которых не позволяли усомниться в их профессионализме.
В профессии, которая, как и всякая профессия, презирает дилетантизм.
А ожидание в их глазах наглядно демонстрировало то, что предъявляет всякий развитой рынок – превышение предложения над спросом, предоставляющее потребителю самый широкий выбор.Я никогда не испытывал презрения к проституткам – женщинам, торгующим физиологией, скорее, их существование вызывало мое смутное удивление – мне было непонятно – кому они нужны?
Что же это за мужчина, если у него нет знакомых женщин, готовых прийти к нему на встречу с его желательными стремлениями, и ему нужно платить незнакомой женщине за интим?
Хотя я совсем не против того, чтобы мужчина помогал материально своей женщине: целуешь женщину – поинтересуйся – есть ли у нее деньги на шоколадку или женский журнал, когда тебя нет рядом?
