Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона
Шардонские острова – пара плоских базальтовых скал, покрытых мхом и корявыми соснами. Между ними – пролив. Мы вошли. Бросили якорь у южного острова. Спустили сходню на черные камни. Слегка разбрелись. Терпко пахло цветением севера. Вокруг простиралось безмолвие.
Андрон вытащил сотовый и забрался на верхнюю точку острова. Тыкал кнопки, настраивал, наконец, поймал Северо-западную GSM. Это было шикарно: позвонить с края света, с Шардон, из сердца Онеги – в цивилизацию. Он позвонил Любаве и, раздуваясь хмельной радостью, с ней поболтал.
От избытка чувств и широкой натуры предложил позвонить и ребятам. Парни воспользовались. Каждый вышел на связь со своею женой.
– Ну а ты, будешь звонить?
Я взял телефон. Поглазел на дисплей, на кнопки… И вдруг понял, что некому. Нет в этом мире души, с которой меня бы связывала нить моего сердца – пустого, как горизонт в белую ночь.
– Спасибо. Нет.
4
«Для моряка, уходящего в дальнее плавание, проблема не в том, что нельзя дважды войти в одну воду, а в том, что невозможно дважды ступить на один берег». Это изрек один из парней, когда наш курс лег на финиш, и вдали показался причал клуба «Парус».
Вот так и бывает: встретишь в пути человека, проведешь вместе время, пройдешь через испытания, а по-настоящему и не поговоришь. И только в конце путешествия случайная фраза всколыхнет глубину, и почувствуешь душу, и намек на возможную дружбу, но пора расставаться, ограничившись легким приятельством и обращая все в шутку.
На причале ждала Любава. Накануне Андрон ей звонил, уточнил, когда мы прибудем. Она приехала за рулем «мерса». И еще ждали знакомые одноклубники. Собралась небольшая толпа. Они издали махали ладошками, чествуя нас, как героев.
Берег был тот же.
Пришвартовались, сошли. Нам жали руки, хлопали по плечам. Замелькали пиво, пластмассовые стаканчики, открыли бутылку водки. Едва кончилась первая, появилась вторая. Возражений не принималось. Со стороны рощицы тянуло сочным шашлычным дымком. Кажется, здесь собрался весь клуб. Не то чтобы ради нашего чествования, да так уж совпало: мы прибыли вечером пятницы, народ начинал отдыхать. На сей раз заурядный уикенд на природе, с учетом нашего возвращения, быстро раздулся до всеобщего клубного праздника.
Один из парней, тот, что философ, засобирался домой. Предложил ехать с ним. То есть, пешком до шоссе и до города на автобусе. Второй матрос задержался. Андрон и Любава тоже не торопились: никто их дома слезно не ждал.
А меня? В груди промелькнул холодок беспокойства.
Мне нужно было домой. Но пешком не хотелось. Да и Андрон обещал, что Любава останется трезвой и подбросит до дома. Звучало заманчиво. Да и шашлык. Да и легкий хмель уже принятого без всякой закуски. Нужно было на что-то решаться.
И я решился. Остался на клубной тусовке.
Мы здорово натрескались. Я это почувствовал, когда отошел от костра. Чтобы справить нужду, пришлось опереться рукой о березу. Моя струйка шуршала по росистой траве. Вокруг все качалось. Я задрал лицо к небу. Ветви и звезды неподвижно свидетельствовали о безветрии.
Выбрел на берег. Умыл лицо, голову. Анестезия не проходила. Скинул одежду, вошел по колено, по пояс, нырнул. Поплескался, поплавал. Поторчал в воде, пока не начал слегка замерзать. Вылез, подрагивая, однако же, малость взбодрившись, собрал кулем одежду и в одних плавках зашлепал к огню.
Праздник все длился. Мне тут же налили. Я незаметно кружку отставил. Больше пить не хотелось. Так хорошо было просто сидеть на бревне, протянув руки к пламени. Гудел разрозненный гомон. Звенела гитара. Порхали обрывки фраз. Пьяные шуточки, сдобренные матерщиной. Взрывы грубого хохота.
В центре внимания красовался Андрон. С преувеличенной энергичностью излагал эпизод из похода. Язык заплетался. Иные слова давались ему не с первой попытки и, одолевая сопротивление, Андрон раскачивался с угрожающей амплитудой. Его не столько слушали, сколько смотрели.
На ум пришел каламбур. В древности говорили «со щитом или на щите». Возвратившийся из похода воин либо входил в город живым, либо его несли мертвым. В наше мирное время, когда поход – всего лишь игра, возвращаются так: на рогах или с ро…
Моя мысль поперхнулась.
На меня смотрели глаза.
Любава. Сидела напротив. Между нами пылал костер. В медовых очах мерцало по маленькому собственному костерку. Я это отметил вскользь. Потом вновь осторожно взглянул. Ее глаза в этот миг разгорелись странной, лукавой и наглой пристальностью.
Я смутился. Что это она на меня так уставилась? Снова глянул. Она продолжала смотреть. В пляске огня лицо светилось усмешкой. Ах, вот, значит, как? Что ж, посмотрим, кто в переглядки сильнее.
Я вонзил в ее взгляд.
Она откровенно ответила тем же.
А потом произошло нечто необъяснимое. Мы одновременно поднялись и разошлись во тьму: она в свою сторону, я в – противоположную. Мы разошлись, но сердце так застучало и во рту пересохло, что я только смог оглянуться: где там Андрон?
Андрон разливал водку по кружкам.
Хмель как рукой сняло. Все обострилось до невероятности. Я чувствовал каждую ветку, травинку, внимал каждый звук, улавливал каждый запах. Я шел через рощицу наугад, делая крюк, не задумываясь о направлении. Меня вело нечто, что сильней меня и чему я не в силах противиться.
Она стояла спиною ко мне, глядя в ночь, на краю поляны. У меня под ногами шуршало, похрустывало, она не могла этих звуков не слышать. Я остановился на расстоянии шага. Она стояла, не шевелясь.
Туман серебрил траву. Небо сверкало звездами.
Я хрипло выдавил:
– Боишься меня?
– Нет.
Я только дотронулся. Она стремительно развернулась. Голова пошла кругом. Начали целоваться. Судорожно, взахлеб. Вселенная опрокинулась. Что же это такое? Что же мы делаем? Что же я лично делаю?
– Как же здесь сыро, – жарко шептала Любава, – сыро и холодно.
– Что мы здесь делаем? Что нам теперь с этим делать?
– Я знаю одно место…
Она отпрянула, побежала, оглядываясь и смеясь. Я, безумный, за ней. Сердце выпрыгивало, легкие разрывались, по коже хлестали ветви. Вынеслись к темному эллингу. Она скрылась в проеме двери. Я нырнул следом. Не видно ни зги. Только запах и вкус распалившейся прелести. Ее тело звало, направляло по курсу, никакого парфюма, никакого обмана, одна правда желания, взаимного вожделения, все предельно естественно. Она куда-то меня повлекла, потянула, куда-то наверх. Я нащупал железную лесенку. Неожиданно понял: разбитая яхта. От пола до палубы – метра три, а то и четыре. Жуть высоты добавила мне бесшабашности. Мы спрыгнули в кокпит, пролезли в каюту, обрушались на лежанку. Я целовал ее жаркое тело, высвобождая от лишнего, она горячечно, жадно мне помогала. То, что мы делали, было настолько ужасно, что я забыл о подспудном страхе – о мужской неуверенности пред новой, непознанной женщиной. Я стал дерзок и лих, превзошел себя, превратился в животное, в хищника.
Я заскорпионил ей по самые клешни.
В город вернулись к обеду следующего дня. Как и планировали, машину вела Любава. Андрон сидел с нею рядом, но уже не командовал, а все больше молчал, изредка лишь постанывая и жалуясь на головную боль.
Я пассажирствовал сзади. Все выглядело так же, как и тогда, когда мы ехали отправляться в поход. И вот мы вернулись. Берег был тем же. Город был тем же. Но как же все теперь дьявольски по-другому!
В зеркало заднего вида заглядывать избегал.
Подрулили к подъезду. Андрон, кряхтя, вылез. Любава осталась сидеть. Я извлек из багажника свои вещи. Андрон улыбнулся меланхолически:
– Такой долгий поход, а пронесся как миг…
Я безмолвно развел руками.
– Столько было всего, а по душам так и не поговорили…
Я не знал, что ответить.
– Но я убедился, ты – настоящий мужик. Не балабол. С таким можно идти на дело. – Он повернулся к водителю. – Любава, классный у меня друг?
– Замечательный!
Я почувствовал себя гордо и подло.
Жена спросила: «Ну, как поход?» Я ответил: «Прекрасно». И вдруг осознал: лучший способ обмана – говорить правду. На этот раз уже не отвел своих глаз. Она, вроде, поверила. А окончательно успокоилась, когда в ту же ночь я исполнил безжалостный секс.
Говоря объективно, я становился циничным чудовищем. Но разве не женщина делает чудовищем своего мужчину? Разве не сама девальвирует нежность? И разве не жена подтолкнула меня к цинизму, когда заявила, что между нами главное – деньги?
Теперь-то точно я знал: любовь от денег никак не зависит. Она внезапна, она безусловна. Ее не купить. Что любопытно: именно после похода жена стала со мною ласковей. Я же все чаще супружеский долг норовил отдавать деньгами.
По окончании отпуска вплотную занялся делом. Ворованные скорпионы на «Птичьем рынке» шли на ура. Неблаговидным занятием я стал зарабатывать хорошие деньги. Ей это нравилось. Когда вечерами удачного дня я выкладывал выручку, Бедная вся аж светилась.
