Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона
Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона краткое содержание
Игорь Белисов
Скорпионья сага. Самка скорпиона
© Белисов И. 2015
* * *И нашел я, что горше смерти женщина,
потому что она – сеть, и сердце ее – силки,
руки ее – оковы; добрый пред Богом
спасется от нее, а грешник уловлен будет ею.
Обстоятельства книги имеют к автору столь же малое отношение, что и Природа к землепашцу.
Слова
1
Все это не должно было случиться.
Я терял ее, едва обретя.
Думаю, лучше бы наши пути не пересекались. Тем более что как-то сразу не задалось. Нет, в самом деле, какова вероятность встретиться двум людям в многомиллионном городе? Ничтожно мала. Пренебрежительно. И все же, такое бывает. Не я первый, не я последний. Законное утешение.
Но почему именно я?
Если называть вещи своими именами, она надо мною попросту издевалась. Не без колкого ядовитого юмора. Это у них в крови. Обобщение достоверное, я-то знаю, о чем говорю. Но знание общего не облегчает мучений частного. Ведь она для меня – единственная. На всем белом свете. Всегда.
Вертихвостка…
Наше свидание назначила она сама.
Выбрала место: у главного входа в Парк Культуры. Я предлагал ей встретиться напротив зоопарка, потому что мне так удобней. Не согласилась. Сказала, далеко. До Парка Культуры ей по прямой, а до меня – делать крюк. Не такой уж и крюк, на мой взгляд, так, закорючка. Не стал спорить, будто знал: конфликт с женщиной – дело гиблое. Знал, хотя опыта не имел никакого. Если откровенно, то я был девственник. И даже не подозревал – насколько.
Странная она. Зимой аттракционы закрыты. Ледяной ветер с реки. И зачем ей этот культурный парк? Может, ей кажется романтичным бродить по дорожкам среди кряжистых черных деревьев? Или может, захочет пройтись по Кольцу?
Первое лучше. Для меня, меланхолика, сплетать слова в нить неспешной беседы – привычное дело и хороший шанс преуспеть. А вот дефиле вдоль шикарных витрин грозит обернуться конфузом. Я никогда не водил девушек в рестораны. И даже в самые простенькие кафе. У меня и девушки-то раньше не было. А главное – денег. На цветочки едва наскреб.
Прибыл заранее, боясь опоздать. Вроде, успел. Застал все таким, как и полагал – и аттракционы, и ветер. Пустое пространство, вымороженное, обесцвеченное, лишь кое-где пестрило прохожими. Слякоть недавней оттепели прихватило ледком. Вяло мела поземка.
Шмыгая носом и шелестя целлофаном, я прохаживался вдоль колоннады входа. Хмурая контролерша на меня косилась. Я то и дело косился на циферблат. Часы торчали на фонарном столбе, но я вдобавок заглядывал под рукав. И мои собственные, и фонарные неторопливо ползли. Перевалив назначенный час, двинулись дальше. Пять минут, десять, четверть часа. Я вытягивал шею. Девушки не видать… Двадцать, двадцать пять, полчаса. Цветы заиндевели. Она не спешила… Тридцать пять, сорок, сорок пять, без десяти, без пяти – круглый час дурацкого ожидания!
Я плотно запахнул воротник. Стал постукивать нога об ногу. Зажал в зубах, уж не помню которую, сигарету.
А она все не шла.
Кому-то моя история покажется смешной. Я сам, бывало, нет-нет, да и похихикивал. Чаще – над другими. Потом научился над собой. Но я опоздал – опоздал понимать смешное. А значит, опоздал спинным мозгом предчувствовать невидимое приближение катастрофы.
Всем известно, что смех – это лекарство. Но мало кто помнит: всякое лекарство суть яд. Привыкая к лечебной ядовитости, мы временно глушим боль, однако же не делаемся здоровее. Поддерживаем себя искусственно, прикидываясь естественными, умение лгать называем умением жить, почти искренне верим в остроумную свою бодрость, хотя большую часть времени проводим в тупом и усталом сне.
Вот только природа не прощает заигрываний с ядом. Чувство юмора природе неведомо.
Это становится ясно, когда ты вдруг просыпаешься. Годы спустя осознанно раскрываешь глаза. И видишь, как шатко у тебя ногами.
И чувствуешь: шею обвила петля.
Главное в этот миг – не дернуться… Никаких резких движений… Осторожно заводим в петлю пальцы рук… Берем в свои руки остаток жизни… Теперь все зависит от решения. Его необходимо принять. Но чтобы решение не оказалось ошибочным, следует понять, почему ты здесь и в таком положении. Еще раз переосмыслить судьбу. Перелистать, страница за страницей. Дойти до самого конца.
Вспомнить, с чего все началось.
Мы познакомились с ней в дороге.
Был февраль 1990-го. Вообще-то ни в какое путешествие я не собирался. На авантюру меня подбил Кеша. С подачи Андрона. Оба – мои однокашники. Мало того – друзья.
Андрон был всегда деловым. Помимо учебы на биофаке, занимал должность в университетском профкоме, и пока все лоботрясничали, делал карьеру. В то время слово «карьера» считалось ругательным. Участие в «номенклатуре» также не вызывало симпатий. Андрона, впрочем, уважали как человека серьезного и ценили за возможность добыть через профком какой-нибудь дефицит.
Он-то и предложил путевки.
Кеша зажегся, будучи личностью энергоизбыточной. К примеру, учился он с безответственностью кандидата на вылет, но как ни странно, в последний момент все «хвосты» сдавал. Его цепкого ума хватило бы на самый красный диплом, но Кеша не усердствовал, предпочитая жить, а не готовиться к жизни. Вокруг него всегда сиял ореол разных событий, пульсировало деятельное безделье, и он легко воспламенялся от малейшей искры возможного приключения, вовлекая в пожар ближайшее окружение.
В тот раз подвернулся я.
Путевки было две. Андрон не претендовал. Впереди простирались очередные зимние каникулы. За годы студенческой жизни я не видал ничего, кроме города детства. Кеша пылал. Я почесал затылок и согласился.
Речь шла о туристическом поезде, его маршрут пролегал по наиболее европейской части нашей страны. Предстояло ознакомление с интересными городами, но главное – с прибалтийскими столицами. Для молодого человека, выросшего в Советском Союзе, это было весьма заманчивым: Холодная война, воздвигнув «железный занавес», болезненно обострила интерес к загранице. Несколько лет уже гремели «перестройка» и «гласность». В эфире телемостов СССР и США взахлеб лобзались. Год, как рухнула Берлинская стена. Группа SCORPIONS выпустила хит «Wind Of Change». Но для нас, простых советских студентов, ветер перемен гулял лишь в фантазии, увидеть мир возможности не было, Запад оставался радужной грезой. Прибалтика же, хоть и считалась советской, по обрывочным сведениям допускала некие вольности, и в первом приближении рисовала в голодных умах образ того самого, запретного Запада.
Кстати, о вольностях: именно в то переломное время супруга первого в истории СССР президента заявила о себе как Первая Леди. Этому знаку никто не придал большого значения. Лично я осознал его суть много позже.
Мелькнула зимняя сессия, вжикнула молнией дорожная сумка – и вот я в купе, а за окном тронулся и поплыл перрон.
Я не подозревал, что, отправляясь знакомиться с моей великой страной, я начинаю с ней потихоньку прощаться.
Я увидел ее на первой же остановке.
Дело было в Новгороде – новом городе моего первого дня.
Ночь накануне прошла в разговорах. Нашими попутчиками оказались двое угрюмых парней, чью угрюмость Кеша быстренько просветлил, жестом факира явив нам бутылку водки. Утром – загрузка в колонну автобусов, попутный сон на фоне мутных пейзажей. Новгородский кремль, такой же краснокирпичный, как главный, державный, оказался приземистей и коренастей. И куда больше соответствовал значению слова: «кремль» означает «крепость». Еще был действующий монастырь, там-сям разбросанные церквушки. Я зевал во весь рот, мечтая о сне.
И тут возникла она.
Она вошла в вагон-ресторан, когда мы с Кешей обедали, изнуренные программой и слегка ободренные пивом. Их было двое, она и еще девица.
Я увидел только ее.
– Смотри, какая… – Кеша толкнул меня в бок.
Ее глаза были цвета зимнего неба, с блеском и бесконечностью глубины. Они вбирали весь мир, неразборчиво, вскользь, любопытствуя, без особого интереса к чему и кому бы то ни было, и в какой-то момент внезапно остановились. На мне. Я аж поперхнулся, забрызгался пивом. Она отвернулась.
На следующий день приехали в Псков. И снова кремль, серого камня, под конусами суровых сторожевых башен. И снова монастырь, группа церквей в окружении каменных стен. Больше в том городе я ничего не запомнил. Почему-то подумалось: история сохраняет исключительно крепости. Одни защищают от врагов физических, другие же – от духовных. А все, что за пределами крепостной неприступной стены, рано или поздно рассыпается в прах.
Мы шли над рекой. Летел ветреный мокрый снег. Она ежилась. В ее глазах отражалась зябкость хмурого дня. По бесшабашной манере юности на ней не было головного убора. Подняв воротник, тщетно пыталась спрятаться.
