Игорь Белисов - Скорпионья сага. Cамка cкорпиона
– Так дальше продолжаться не может, надо что-то решать!
Заплакала. Беззвучно и так беззащитно. Меня пронзила щемящая жалость. Я осторожно взял ее хрупкие плечики, она вырвалась, отшатнулась – и тут же уткнулась мне в грудь, содрогаясь. Я поднял ее лицо, стал целовать соленые ручейки, размазывать и вытирать разводы туши по раскрасневшейся коже. Ветер трепал наши волосы. Город взвизгивал и шипел. Прохожие поглядывали с улыбчивым интересом.
Мне стало тошно от моего подарка. Она ждала совершенно иного. Вот уже год, как она моя. Хотел откупиться?
Неожиданно я осознал: существует некий закон. Нечто такое, что сильней меня, и чему я не в силах противиться. Закон диктовал неизбежность серьезного шага с моей стороны. Это казалось естественным.
Но почему было так страшно?
Несколько дней меня грызли сомнения. Надо что-то решать, но я решиться не мог. Требовался сторонний знак, какой-то толчок. Мама, например, в таких случаях читала Библию и находила ответ. Хотя была атеисткой. Религия ни при чем, говорила она, просто есть книги, где сказано все обо всем.
С замиранием сердца я взял ту самую книгу…
Размножаются скорпионы половым путем. Первый контакт бывает чисто случайным. Коснувшись самки, самец перебирает клешнями, пока с нею не сцепится. Иногда в одну самку вцепляются несколько претендентов, которые агрессивно друг друга отталкивают.
Выбор партнера всегда делает самка, смиренно сомкнув и протянув счастливчику клешни. Тот берет ее своими клешнями и начинает водить взад-вперед, исполняя своеобразный танец ухаживания. Время от времени в этом танце они «целуются»: скрестив челюсти и круто задрав хвосты, приподнимаются над землей, при этом самец удерживает самку специальным отростком своего панциря.
Ухаживание длится от нескольких минут до нескольких дней. Завершение ритуала зависит от самца. На его брюшке имеются органы осязания, чувствительные ворсинки, которые скользят, «прощупывая почву». Остановившись, самец откладывает сперматофор (мешочек со спермой), а затем протаскивает над ним разморенную подругу. Сперматофор лопается, содержимое попадает в половое отверстие самки.
Именно самец определяет место, где это произойдет.
Смотрины прошли в целом успешно.
Моя избранница родителям приглянулась, судя по умиленью в прослезившихся их глазах. Мама мельтешила, подавая приборы и блюда. Отец в волнении окатил шампанским весь стол.
Смутила меня не родительская суетливость, а торжественная искусственность благословения: они вроде и рады, но будто чего-то недоговаривают. Я отмахнулся от навязчивого впечатления. Новый человек в доме, вынужденная дипломатия. Бедняжка онемела, сидела мраморной статуей.
А в мае сыграли свадьбу.
С нашей стороны была сплошь интеллигенция. Строгие костюмы, элегантные платья, тонкие улыбки. Все дружно нашли, что мы с ней – прекрасная пара, и чем-то неуловимо друг на друга похожи. Ее родичи оказались попроще. Они выделялись нарядностью и напыщенностью провинциалов, в привычной своей жизни напыщенности чуждых, но угодивших в общество, где нужно не ударить лицом в грязь. Только мои друзья и ее подруги держались без выпендрежа. Однако и они как-то странно вдруг отдалились. Словно между нами легла трещина, вырастающая в широкую пропасть, разделившая мир на людей вольных – и жертву.
Едва началось, меня вновь обуяли сомнения. Карнавальная фальшь навалилась со всех сторон. В каждом тосте угадывалось лукавство, в каждом пожелании – мутный подвох. Один лишь плакат на стене – «Не вяжи веревками, а вяжи пеленками!» – уже внушал мне неотвязное чувство удушья. Что же говорить о бесчисленных воплях «горько!», все более пьяных, осатанелых, ядовитых.
Складывалось впечатление, все эти взрослые люди знают правду, до поры до времени молодым неведомую и, вот так потешаясь над нашей наивностью, они изощренно мстят за свою грустную искушенность. Моя невеста, впрочем, выглядела счастливой, все ее забавляло, смешило, вызывало журчащий смех, и даже украденная туфля отразилась не раздражением, а любопытством: как жених одолеет дурацкое испытание?
Я понял окончательно, что за дурака держат именно жениха, когда разбили горшок и заставили подметать. Горшок был полон монет, они рассыпались, поблескивая, покатились. Ей выдали совок, мне, соответственно, веник. Мы предались традиции под всеобщий хохот.
До сих пор перед глазами стоит эта картина: разбитый горшок и деньги, которые я должен сметать в кучку.
Через месяц после издевательства отправились в свадебное путешествие. Маршрут выбирала она, с прицелом на юг и, однако, с фантазией. Я предлагал, как нормальные люди, махнуть, например, в Сочи. Ей показалось это банальным, она потащила меня в автобусный тур по Кавказу.
Поначалу мне затея ее приглянулась. Через несколько перевалов я начал подумывать, лучше было выбрать пляжную лень. Горы мне, в принципе, нравились – как застывший порыв вдохновенной природы; но, взятые в оборот цивилизованного туризма, навевали скуку, и постоянно хотелось спать. Бедняжку же напротив – томила моя созерцательность, ей требовалось движение, впечатления, перемены. В каждом пункте она куда-то меня затаскивала, где-то блуждала, на фоне чего-то фотографировалась, брала экскурсии, скупала сувениры. Деньги таяли. Да, пожалуй, и к лучшему: от ее активности я стал утомляться.
Ночевали на турбазах, каждый день разных и одинаково аскетичных. Но что нам за дело до соображений комфорта, когда пылает любовь. Любви было вдоволь, всласть, впрок и даже несколько сверх того. Так мне казалось. Пока в одну из ночей она не спросила:
– А ты можешь еще?
Я отшутился. Нет, она не смеялась. Я был пуст, но она ко мне лезла. Я начал доказывать: это нефизиологично, в природе такого нет, должен быть интервал, ну как тогда, когда мы встречались, один раз в неделю, от силы два…
– Слабак! – перебила она мой защитный лепет. – Есть мужчины, которые могут три раза за одну ночь.
Оказалось, еще в общежитии ей подружки рассказывали. И еще, она недавно читала в газете… Ну это уж враки, таких газет нет! Оказалось, есть. Она извлекла из шуршащего чемодана… Газета так и называлась – «Ещё!». По одним только фотографиям мне стало понятно, какого жанра сие издание. Читать не стал. Раз пишут, наверное, правда. Да и подружки… И, между прочим, дружки мои тоже, бывало, хвалились…
Словом, в ту ночь мне пришлось соответствовать. И не только в ту.
Я впервые задумался, насколько мы, в сущности, разные. Ей всего хотелось много больше, чем мне. Вообще – всего. Я начал догадываться, что при кажущейся внешней хрупкости, уровень энергии в ней куда выше, чем у меня. Ее энергия, активно требуя выхода, одновременно требовала и адекватной подпитки. Я почувствовал себя источником, который, игнорируя мои желания, а значит возможности, с обворожительной неуклонностью высасывают.
К концу путешествия Бедняжка моя заскучала. Я угрюмо молчал – так изнурился, что она и слова не могла из меня вытянуть.
Да и были ли у нас общие слова, кроме слова «любовь»? И даже это, несомненное слово – означало ли оно для нас порознь одно и то же?
4
Мы вернулись, и началась семейная жизнь.
А через пару дней все неожиданно усложнилось.
– Вы читаете эту книгу? – поинтересовалась моя мама, узрев оставленный невесткою томик.
– Я просто взяла полистать.
– Если не читаете, поставьте в стеллаж. В нашем доме не принято разбрасывать книги, где попало.
Этим бы и исчерпать ничтожный частный вопрос. Если б не уточнение:
– Я не разбрасываю, я положила на столик.
– Вы не поняли, в нашем доме существует порядок.
– Я поняла, но зачем повышать голос?
– Деточка, вас кто так учил разговаривать?
– А что такого особенного я сказала?
– Ну, знаете ли… Если так и дальше пойдет… Как-то вы неправильно начинаете…
Злосчастную книгу в стеллаж возвратил отец.
– Да что вы, девчата, из-за ерунды…
– Это не ерунда, – отрезала мама, – начинается с мелочей.
– Вечно ты все раздуваешь.
– А тебе вечно жаль молоденьких бестий.
– О господи, вспомнила…
– А у тебя, как видно, короткая память. Был профессором в университете, а стал чиновником в зоопарке.
В последних словах мелькнуло нечто темное, мутное, нехорошее, в отцовской биографии мне неизвестное. Я спросил:
– Что это за история, с университетом?
– Тебя это не касается, – бросила мама.
– Как не касается? Вы – мои родители.
– Для начала научи свою жену знать свое место!
Всю ночь я проворочался в полусне. За стенкой долго бурчала глухая ругань. Бедняжка лежала, впервые от меня отвернувшись. В атмосфере висел душный июль.
Я раньше не подозревал, что две женщины в доме – проблема. Каждая, конечно, права, и обе неправы. В маме-то всегда была нотка строгости, но ведь без самодурства. А моя возлюбленная казалась тихоней – и вдруг такой норов. Да еще отец. Намеки мамы, ввергающие мысли в домыслы. Не думал, что в родном доме буду чувствовать себя неуютно. Вот так живешь себе, живешь, привычный мир кажется вечным, а потом – бац! – все изменилось, и не к лучшему.
