Юрий Чудинов - Порядок вещей
53. Если долго стоять у перил
Прохладное утро влажным воздухом обволакивало тело. Я ухватился за поручни и почувствовал влагу росы на сосновой коре. Если бы умел вспоминать будущее, вспомнил бы, как три с лишним года спустя, так же вот буду стоять, держась за влажные поручни, на веранде дома в предгорьях Урала.
Стоя на веранде в ожидании сторожа, буду я гадать, почему столько крепких, красивых домов (целый Академгородок! отделенный от города парком и диким оврагом), стоят без присмотра явно не первый год. На каждом доме покрытая пылью табличка с надписью: «Научно-исследовательский институт сельскохозяйственной метеорологии», в помещениях – комплекты вполне работоспособного оборудования. Повсюду толстый слой пыли, на дверях замки, окна затянуты паутиной, и никого! Кроме меня, конечно. Но я не в счет. Я здесь только для того, чтобы переночевать и отправиться дальше.
В ожидании сторожа, который, по замыслу начальства, должен был передать мне ключи от комнаты на втором этаже данного дома, буду я весь день сидеть на его веранде, и уже к полудню начну сомневаться, туда ли пришел, не перепутал ли случайно дорогу? А сползающее к горизонту солнце с каждым часом настырнее станет припекать мое тело, и жестяной козырек веранды перестанет, в конце концов, защищать меня от его лучей. И тогда поднимется ветер, очень сильный и очень горячий, несущий мелкую, желтую пыль. Придется признать полную несостоятельность надежды на появление сторожа. Придется сделать вывод, что сторож здесь тоже виртуальный, как и директор института, как и штат научных сотрудников, отправленных, по-видимому, в бессрочный отпуск, если, конечно, это не институт невидимок. И еще, поскольку для нормального существования на таком ветру нужно иметь волосы в носу, как у верблюда, и щелки, вместо глаз, как у чукчи, придется попробовать себя в роли взломщика. Тест я, естественно, пройду, после чего с наслаждением растянусь на скрипучей кровати и раскрою обнаруженный на тумбочке литературный журнал двадцатилетней давности.
Тем временем начнется дождь, настоящий ливень! И ветер будет гудеть над крышей все громче и громче, все злей и надрывней. И молнии одна за другой станут раскалывать синевато-черные тучи и громом врываться в дом. То и дело отрываясь от чтения, я буду с тревогой глядеть на небо. А ураган будет все разрастаться и разрастаться. И удары ветра будут сотрясать дом до основания. И где-то неподалеку с треском обрушится дерево. И ветер хлопнет дверью несколько раз. Придется подняться с постели и привязать ее веревкой к ржавому гвоздю, торчащему из стены. Я не стану закрывать дверь, чтобы прохладный воздух ночи свободно лился в мою комнату. И тут, как по заказу, надсадно завоет ветер, и ливень зло заскрежещет по крыше, и молнии начнут печатать на стенах и на полу синий квадрат дверного проема и черные кресты оконных рам.
Я выйду на веранду и обопрусь о перила, подставлю лицо под ливень, и ветер будет швырять мне в лицо свои бесконечные слезы. И ярость внезапной молнии высветит поляну внизу и деревянную лестницу, спускающуюся в темноту, цветущий куст жасмина и деревья, бегущие по дороге, которой я добрался сюда от моста. Я успею заметить всадников в черных плащах, выезжающих на поляну, но синий свет молнии погаснет как раз в тот миг, когда над головой загрохочет так, что в памяти всплывет совсем другая картина. Покажется вдруг, что площадка веранды – это и не площадка веранды вовсе, а палуба парусного фрегата, прорывающегося сквозь шторм. Темно, вздымается что-то вокруг, словно волны, и крупные, черные брызги колотят меня в лицо. И, словно спасательный круг, в памяти всплывет еще один «корабль»: покачивающаяся на ветру избушка на курьих ножках, построенная нами с Олегом три года назад у притока Оби – Тлоктык Еган.
– Вставай! – уже решительно толкнул я Олега. – Слышишь? Вставай!
Олег нехотя высунулся из спальника.
– У тебя на лбу пятно от комариного укуса, величиной с тарелку, – сказал я и спустился по лесенке в «ад».
Умывшись водой из реки, вошел в балок, чтобы взять свое полотенце.
Крикунов лежал с открытыми глазами:
– Как там?
– Прохладно. Тенденция к хорошей погоде.
– Значит, едем?
– Едем. А то мы так никогда не доделаем.
Крикунов засмеялся.
Я вернулся на площадку перед домом и сел к столу. Придвинул к себе миску с кашей. В пол-литровую банку налил чай и приступил к еде.
– Уже ешь? – послышался недовольный голос Олега.
Он тоже был не в восторге от решения ехать на съемку. Горькая участь начальника: принимать непопулярные решения.
– Угу, – сказал я. – Каша какая-то… отвратная.
– Да?
– Почему это? Игорь, ты что, сковороду не мыл?
– Нет. Я ее тряпкой протер.
– Надо было воды налить и поставить на огонь. Это же отрава!
– Опять мне за сахаром! – возмутился Олег, заметив, что сахарница пуста.
– Давай, давай. Меньше спать будешь.
– Я и так не спал.
– Тогда я, выходит, и не ложился.
Олег принес сахар, сел напротив меня и воткнул ложку в кашу. Из домика появился Крикунов.
– У тебя аппендицит вырезали? – спросил я его.
– Нет.
– После завтрака придется удалить.
– Ерунда! – Крикунов бодро взял ложку и попробовал кашу. Лицо его застыло. – Ты что, сковороду не мыл?
– Я ее тряпкой протер, – виновато признался Игорь.
– Молодец!
– Я есть не буду! – с отвращением оттолкнул свою миску Олег.
– А я еще чуток осилю. Не чай, а помои!
Пришлось выплеснуть остатки чая на землю.
– Хлеба нет, чая нет, – жаловался Игорь, – крупы нет… уже… Скоро голодать будем…
– А это что, презерватив?! – изумился Крикунов, вытаскивая из каши что-то белое, похожее на резину.
Игорь смертельно побледнел.
– Куцый, на! – бросил несъедобный предмет собаке Крикунов. – Ест. Значит, не отравимся…
– А Куцый думает: «Едят. Значит, и я не сдохну»… Все! – не вытерпел я. – Пойду собирать книжки!
Но с места не двинулся. Сидел и глядел на лес, на белые облака, плывущие по небу.
– Рано комарики в этом году, – сказал Крикунов, рассеянно работая ложкой.
– Лишь бы не повторился девяносто пятый.
– А что было в девяносто пятом? – спросил Игорь.
– Повторится – узнаешь.
– Этого не передать. Почувствовать надо.
Жидкостью, отпугивающей комаров, я стал смазывать свое лицо и руки.
– Смотри-ка, – заметил Олег. – Тебя можно снимать на пленку, в виде наглядного пособия.
Что и говорить? Девяносто пятый научил, как пользоваться дэтой. Тогда мы прежде, чем забираться под полога, делали дымовухи из бересты и ставили их на пол у двери. Плотно притворив дверь, выжидали, когда от едкого дыма большая часть комаров перемрет. Слой трупов на подоконнике достигал иной раз трех пальцев в толщину. Дым в домике постепенно рассеивался, и мы залезали под полога. Но дыма все еще было достаточно. Комары продолжали дохнуть. А мы терпели. Под конец кто-то распахивал дверь настежь и быстро забирался под свой полог. Дым уходил в лес, дышать становилось все легче и легче, а из леса к нам летели все новые и новые комары. Но мы уже спали. А комары ползали всю ночь по марле, облепив ее со всех сторон. Стоило прикоснуться к марле голым плечом или рукой, и в кожу впивались десятки кровососов. А утром каждый из нас просыпался, думая, что летит в самолете. Рев реактивных двигателей имитировали комары. Несколько миллионов особей превращали балок в музыкальную шкатулку, снабженную одной-единственной, но очень большой органной трубой. В эту трубу дул дьявол.
– Хочешь? – предложил Игорь извлеченную из нагрудного кармана штормовки пачку глюкозы. – Отбивает голод.
– Да ну… – отказался было Олег, но потом передумал. – Давай…
54. Плоскость
Лука Пачоли (ок.1445 – позже1509) Из книги «Маэстра»:
«Действительность представляет собой пространственно закрепленную форму, наподобие плоскости, которая имеет протяженность и обладает свойством изменчивости в каждой точке.
Происходящее есть поступательная фиксация, процесс обретения представлений о плоскости настоящего.
Отличием одной жизни от другой является несовпадение участков, назначенных к осознанию.
Действуя на свой страх и риск, некоторые люди раздвигают рамки осознанного, приобретая отличия достаточно веские по отношению к стандартам восприятия окружающих.
Происходящее не выходит за рамки настоящего, не имеет отношения ни к прошлому, ни к будущему, обособлено от таковых».
Ты был невнимателен. Стоило сосредоточиться, и ты увидел бы, что всадники – это не игра теней, а всадники, и что рядом с тобой стоят на веранде другие люди. Одного из них ты бы узнал, хотя девушка назвала его Асуэло. А следующая вспышка молнии высветила бы бегущих к лестнице людей, в руках которых было оружие времен Средневековья.
Одновременно с этим сквозь пелену тумана ты увидел бы парусный фрегат, пробивающийся сквозь шторм, обнаружил бы, что стоишь на борту этого фрегата, и что рядом с тобой, держась за поручни, стоят Франсуа Реньо и Беатриче Корнаро. Не понял бы, конечно, что за внешностью Франсуа скрывается Смольников, но то, что волны справа по борту перекатываются через риф, на который корабль сейчас наткнется, осознал бы вполне отчетливо. Ты возник рядом с ними, подобный призраку, и, хотя лицо твое было мокрым, соленые брызги не задерживались на нем, а пролетая сквозь голову. Таким же точно призраком ты был и для Вероники.
