Константин Хадживатов-Эфрос - Высота взаимопонимания, или Любят круглые сутки
Вера испуганно выпучила глаза и смотрела на перекошенное лицо Валентины Ивановны, боясь, что она вот-вот взорвется.
– Валечка, милая, – быстро заголосила она, и опять слезы, смывая синюю тушь с ресниц, выкатились на гладкое лицо ее, – Валечка, тебе просто так говорить, но ты не понимаешь же…
Вера вытирала лицо маленьким кулачком и всхлипывала.
– Почему же не понимаю? – сказала, глядя на нее, Валентина Ивановна. – Еще как понимаю. Не понимала бы, жила бы по-другому. Радостно!
Ей захотелось пожалеть Веру, но она вышла из магазина и, ни разу не оглянувшись, пошла к автобусной остановке. Там она достала из сумки паспорт, из паспорта – заявление в загс, перечитала его, аккуратно сложила и разорвала, а клочки пустила по ветру.
Потом резко развернулась и быстрым шагом направилась к КПП.
Там она попросила позвонить в роту старшего лейтенанта Василевского и позвать его.
Василевский вышел с таким видом, будто только что разгрузил целую платформу щебенки.
– Саша, – сказала она, – то, что я попросила тебя приглядеть за мужем, пока меня не будет – отменяется! Никуда я, пожалуй, не поеду. Мы решили, что незачем деньги тратить.
Она помолчала и все-таки решила сказать самое главное:
– И вот еще, лично для тебя. Чтобы ты меньше мучился. Вера тебя любит, но чего-то ей не хватает. Подумай. Да, еще вот что, я – не настоящая жена, я-то как раз не…
Ее слова заглушил протяжный скрип железных ворот. Вот-вот должна была подойти машина командира части…
...10.07.01
Издержки профессии
Поздние сумерки. Транспорт почти не мелькает по длинному проспекту в центре города. Отгулявшие и отработавшие граждане покидают прохладу неуютного слабоосвещенного воздуха.
Вдоль ограды сквера задумчиво бродит невысокая женщина в шелестящем плаще. От нее только что отошел мужчина в потертых джинсах и свитере, присел невдалеке на скамейку и ищет в карманах спички.
Несколько бродячих собак расхаживают в сторонке, поглядывая на мужчину с надеждой и злостью. Кислый фонарный свет истекает последними каплями желтизны.
Безветрие.
Мужчина тупо глядит себе под ноги и поднимает окурок сигареты, обжигает его огоньком спички и прикуривает.
Женщина посматривает по сторонам, выглядывая что-то в глубинах темного почти проспекта.
Луна пробивается не оттертым от пыли зеркалом сквозь сконфуженные тучи и, проглядывая сквозь них, иногда напоминает о себе.
Желтый плащ женщины не застегнут, она держит руки в карманах черных широких брюк, прищуривая глаза, и скалится. Время от времени мужчина и женщина переглядываются, как будто загадывая желание.
Бесцветные глаза мужчины скорбно ощупывают освещенную полосу песочной дорожки в поисках нового окурка. Он находит его и, вскакивая радостно, подбегает и поднимает. Пальцы его дрожат, он сглатывает слюну и вдруг начинает хохотать.
– Что ты орешь? – громким шепотом говорит женщина, поворачиваясь к мужчине лицом. – Делать дураку нечего?!
– Цыц, Ирка, не бухти, – продолжая хохотать, говорит мужчина, – ты следи лучше, не отвлекайся. А то перехватять, а?
Женщина подходит ближе к нему и долго, молча и осуждающе, смотрит в глаза мужчине.
– Ты для чего здесь? Помогать или издеваться?! – чуть не взрываясь, почти кричит она все тем же громким шепотом.
– Ну ладно, ладно! – отвечает мужчина. – Иди, стой себе. Я молчу, молчу.
Показывая смирение, он на цыпочках отходит к скамейке и прикуривает снова.
– Ну, иди же, проморгаешь! – примирительно говорит он.
Женщина возвращается на свой пост и продолжает ожидание.
Две черные собаки осторожно приближаются к скамейке и садятся невдалеке, облизываясь и посвистывая.
Мимо ограды сквера проходят два милиционера, окидывают женщину внимательными взглядами и идут дальше. Она показывает им в спину язык.
Долгая ночная тишина нарушается редкими машинами и последними прохожими.
– Вот все-таки я дурак, – вдруг начинает рассуждать мужчина, – вот зачем я с тобой связался? Жил бы себе и жил, один! Рисовал бы, ведь месяц простоя… Нет вот, вляпался! Что мне, в конце концов, страдать-то от твоих психозов?
Видя, что женщина не обращает внимания на его слова, он замолкает и долго смотрит на черных собак. Их злые глаза пугают мужчину, он встает и подходит ближе к ограде.
– Слышь, Ирка, скоро уже? – спрашивает он. – А то пойдем, может?!
Из глубины проспекта появляется темная фигура. Движения ее беспорядочны и кривы. Фигура, поправляя галстук, постепенно приближается к скверу; уже видны квадратные очки на носу, небольшой чемоданчик в руке и хитрая неровная улыбка на лице. Темный костюм местами помят, а на коленях у фигуры пыльные пятна.
– Мужчина! – обращается к фигуре женщина. – Не хотите ли развлечься?!
Фигура мужчины ставит чемоданчик на асфальт, и улыбка на его лице превращается в пропасть.
– А где? – спрашивает он, и тут его неожиданно прислоняет по инерции к ограде.
– Не узнаешь? – вдруг спрашивает женщина и, обращаясь к своему спутнику, говорит. – Сеня, помоги ему!
– Ну, что, господин, узнавать будешь или что?! – вопрошает Сеня, выпрямляясь, расправляя плечи и показывая дырку на своем свитере.
– Вы что? Вы что, ребята? – испуганно ноет мужчина. – Что вам надо?
– Ты меня не узнаешь? – еще раз спрашивает женщина, подходит ближе к мужчине и вытягивает свое лицо.
– Ирка? – после паузы, вглядываясь в нее, протягивает он. – Ира, господи прости! Ты откуда и куда? Не знал, что ты… А ты что, меня ждешь, что ли? А это кто?
Он показал пальцем на Сеню.
– Это Сеня, я теперь с ним живу! – ответила женщина.
– А-а, – многозначительно и удивленно сказал мужчина, – живешь, значит. Ну, живи…
Он поднял свой чемоданчик, развернулся и пошел в ту сторону, откуда пришел. На пути у него оказалась одна из собак. Он остановился и протер глаза.
– Аркаша, – спокойно сказала женщина, – надо бы должок вернуть.
– А чего это я тебе должен? – спросил мужчина, стоя к женщине спиной и гладя на собаку. – Я с тобой разобрался. Понятно же. Не подходишь ты. Не подходишь.
Он замолчал. Женщина сжала кулаки и еле сдерживалась. Вдруг она закричала:
– Значит, когда спал со мной, подходила! А теперь не подхожу?!
Она размахивала руками и дергала головой, продолжая кричать:
– Ты мне обещал месяц назад, обещал! Это для меня самое важное! Как ты мог! Ну, ладно, нашел ты другую, ну и что?! Черт с ней! Но отдавать мое – ты не имел права!
– Слушайте, это, – неуверенно сказал Аркаша, – а это ваша собака?
Он повернулся к женщине.
– Ирина, – продолжал он, – это ваша собака? Вы это чего надумали?
Ира бросилась резко к нему и упала на колени. Собака злобно залаяла. Сеня подбежал к ним и стал шикать на собаку. Ирина, плача, говорила умоляющим тоном:
– Отдай мне эту роль! Аркашенька! Отдай! Ты же знаешь, у меня закат! Мне нужна эта роль! Нужна! Прости меня!
Сеня глупо уставился на нее, она схватила Аркашу за брюки и стала целовать их.
– Господи, Ира, какой позор! – сказал Сеня. – Что ты делаешь? Ты же хотела отомстить! Это невозможно…
Он подошел к ней ближе и попытался ее поднять.
– Уйди, ты! – заорала она на него. – Уйди отсюда! Оставь меня в покое, к черту! Бездарь!
Сеня бессильно сгорбился, развернулся и прошел мимо Аркаши и собаки. Собака замолчала, немного постояла и двинулась за Сеней. Он сунул руки в карманы, посвистывал и шел, нарочито подскребывая подошвами ботинок по асфальту.
– Ну, пойдем, что ли, – успокоившись после ухода собаки, сказал Аркаша, – пойдем, пойдем.
Он помог Ире подняться, отряхнул ей брюки и спросил:
– Ты, что действительно живешь с этим оборвышем?
– Да брось ты, – надменно улыбаясь, ответила Ира, – с этим…
Она фыркнула.
Ночь, приспуская тени, копошилась по подворотням.
Вторая черная собака медленно плелась за Ирой и Аркашей. Они шли по проспекту, обсуждая уже общие дела…
...18.04.01
Крик
Где-то в воздухе плавится влага. Опустошенные жарой комары и мухи спят на веранде. Даже кузнечик стрекочет медленнее, чем обычно. Ягоды приуныли. На небе все еще синее, жестоко синющее полотно. Тишина брезглива, и вялость растений нарушается только какой-то попыткой молодого ветерка хоть что-то сдунуть с места. Маячат силуэты дачников, виляющих по дорожке между заборами – из тенька в тенек.
Суровое жаркое лето мстительно сжигает мысли некоторых недовольных прошлогодней его прохладностью. Лето мстит за то, что бранили прежние частые дожди и низкую температуру.
– Валя! – страшной громкости крик нарушает вальяжность двух перегревшихся фигур, сидящих в плетеных креслах возле забора под дубом.
– Что-то Колымов кричит! – говорит пожилой мужчина своему соседу под дубом – профессору истории Изумлинову.
– Василий Сергеевич, вы не уходите от спора! – упрекает мужчину Изумлинов. – Ваша сестра совершено не умеет рисовать. Контуры профуканы.